– Нечто такое ощущал и я, но не делал таких конкретных выводов. И мне не снились такие, сны, а может быть, и снились, только я их забывал, как незначительные. Для мальчишек же интересно жаркие сражения, опасные путешествия, героические подвиги. Я и любовь всегда в книжках пропускал, а теперь она поймала меня в свои крепкие объятия.
– А я влюбчивая с детства. Первую свою любовь помню, когда мне было пять лет. Может быть, и раньше были, но я не помню. Мы тогда жили на Петровке и этот мальчик был нашим соседом… такой же маленький, как я. Когда переехали к бабушке на Пионерскую, там были в основном одни мальчишки на нашем квартале. Все моего и около моего возраста – выбирай, кого хочу!
– И кого же ты выбрала?
– Самого хулиганистого из самой бедной семьи.
– Это на тебя похоже. А вы богато жили?
– По теперешним меркам – нет, но тогда, сразу после войны были богаче всех на улице, потому что у нас было пианино. Вторые по богатству были Никулины – у них трюмо было. У нас, правда, трельяж был, но он меньше трюмо.
– Трюмо встречал, знаю, а трельяж… что это такое?
– Это небольшое зеркало из трёх частей, складывается как книжка. Одна часть большая, а две другие – в половину меньше, крепятся к ней с двух сторон на петлях. Высота нашего была около метра. Когда он стоит, то похож на букву «П», если смотреть сверху, так сказать, вид сверху. Смотришь в него и видишь анфас и сразу два профиля. Причёску хорошо контролировать. Я перед ним заплеталась, когда в школу ходила.
– Интересно. Я такого зеркала не видел. А пианино зачем? В вашей семье есть музыканты?
– Нет. Профессиональных нет. Папа имеет хороший слух, подбирает всё, особенно любит арии из оперетт. А на пианино я ж училась играть, окончила музыкальную семилетку.
– Поиграешь в Донецке? Очень хочу послушать!
– Если будет где-то пианино. В ушах у меня слуха нет, но я его чуть-чуть развила, занимаясь музыкой. Но я слышу музыку через чувства.
– Как это?
– Каждая мелодия вызывает определённое настроение: радость, тоску, размышление, и они выражаются чувствами. Это музыка природы, музыка окружающего пространства. Ведь ты никогда не будешь чувствовать тоску весной, любуясь буйным цветением сада. Ты будешь чувствовать радость, и, может, даже счастье, наблюдая такое красивое пробуждение жизни. Я это слабо слышу, а композиторы, наверное, отчётливо, потому что смогли переложить на ноты.
– Когда ты в Донецке, возле корпуса сказала: «Знакомиться будем по ходу жизни», я подумал, что ты взбалмошная строптивая девчонка, и даже не предполагал, что ты столько всего знаешь.
– А что я должна была сказать? Как я могла со всеми сразу познакомиться? Да и времени мало было, вот-вот нас должны были позвать на посадку. А когда мы сели в машину, я Любу попросила назвать мне имена и фамилии. Она ещё удивилась, что я всех запомнила, проверяла меня. А тебя в машине не было. Ты приехал отдельно?
– Нет, я ехал в этой машине и спал за спинами ребят, поэтому ты меня и не видела.
– Значит, наша встреча у машины не была для тебя первой? Ты меня видел возле корпуса?!
– В пол глаза видел, в пол уха слышал, потому что глаза слипались после бессонной ночи. Но ты сразу вызвала у меня приятно-тревожное состояние, поэтому я и остался возле машины, хотел тебя поближе увидеть, прикоснуться к тебе. И я прикоснулся не только к тебе, но и к твоему интересному и красивому миру.
– Да, для меня нет в природе ужасов. В природе всё красиво.
– И даже землетрясение, извержение вулкана.
– Если это происходит, то происходит естественно, и, если смотреть со стороны, то не страшно и красиво. Красиво разливается огненная лава, но мы её боимся. Также разливается манная каша в сказке, но мы её не боимся, потому что она не угрожает нашей жизни. Значит, то, что не угрожает нашей жизни, может быть красивым, а когда оно угрожает нашей жизни, то – ужасно. Или пропасть, мы её боимся, потому что, упав в неё, разобьёмся. Нас страшит её глубина и мрак. Но вот мы спустились благополучно на дно, и перед нами открывается красивая картина. Мрачный колодец, окаймлённый складками гор, похожими на меха гармошки, заросшими зеленью вперемешку с выступами голых скальных пород разной окраски, светлеет по мере того, как взгляд наш поднимается кверху. А там… золотистое свечение солнечных лучей, пробивающихся в расщелину. Разве это не красота? Так чего нам бояться пропасти? Только потому, что можем в ней погибнуть, но от этого она не теряет свою природную красоту.
– Ты что, спускалась в пропасть?
– Нет.
– А откуда же такое представление?
– На первом курсе я училась на горном факультете по специальности шахтостроение, учила минералогию, кристаллографию, геологию. На экзамене мы должны были по виду минерала говорить его название и многое другое. А насчёт колодца – это воображение.
– Боже, а ты ещё и поэт? Ты должна писать стихи. А может, и пишешь?
Ната промолчала о своих литературных пробах.
– В природе всё поэтично и вся природа поэтична.
И небеса по серым скатам
То золотом зари горят,
То блещут пурпурным закатом
И лёд вершинный багрянят,
– это написал Валерий Брюсов. И ещё в этом же стихотворении то, о чём я говорила:
Везде торжественно и чудно,
Везде – сиянья красоты
Весной стоцветно-изумрудной,
Зимой – в раздольях пустоты.
Володя, поражённый знаниями Наты, образом её мышления, не знал, что и сказать, и только проронил: «Как же мне повезло, что я встретил тебя». Околдованный тайными знаниями, их разговором, упоённый своей любовью к такой необычной девочке и опьянённый лесными запахами, шёл, как во сне, чудесном прекрасном сне. Узкие тропы, извиваясь, прокладывали путь сквозь чащобы, где деревья одевали лес в неподвижный полумрак. Сплетались нежно руки, перекликались взоры, и на юных щеках алела радость. Рассеивалась мгла, и они выходили на просеку, вырвавшись из цепких объятий ветвей, окаймляющих тропинку и подслушивающих страсть их взволнованных речей.
– При всех твоих превосходствах, в тебе нет надменности. Это удивительно хорошо. Я даже и не мечтал, что встречу такую девочку. Обычно девчонки заносчивы, хвастливы, стараются выпячивать свои достоинства, да так неумело и глупо, что это вызывает обратное действие. В тебе недостатков нет.
– Не может такого быть. Ты мало ещё меня знаешь. У каждого человека есть недостатки, которые он должен искоренять – поищи получше. Я, например, резкая, вспыльчивая. Не зря же моя бабушка говорила, что кому-то снятся кислицы.
– Мне не снились.
– Значит, не тебе они предназначены.
– Не пугай меня. Может быть, ещё приснятся. Вот у Скредовой на лице написано, что она считает себя лучше всех – к ней и подходить не хочется.
– А у меня, что на лице написано?
– Достоинство. Но ты его не выпячиваешь, оно проявляется помимо твоей воли, и всем видно, что ты не такая, как все, хотя в общении с другими стараешься быть такой, как и они.
– Как ты всё запутал. Но если стараюсь быть «как все», то, как же проявляется моя «некаквсейность»?
– Исподволь… в словах, в жестах, мимике, но видно, что это не наигранное, не напускное, что не ты так делаешь, а она сама.
– Кто «она»?
– Твоя «некаквсейность». Вот и сейчас: ты не просто гуляешь по лесу, ты наслаждаешься, ты любишь его, ты источаешь свою любовь. Я её чувствую, вязкую, тёплую… она исходит от тебя медвяным потоком на деревья, кусты, траву, на землю. И лес тебя любит. Я это чувствую, правда, я не придумываю. Я никогда такого ни у кого не наблюдал. Поэтому мне и хорошо с тобой на природе, поэтому я и стараюсь хоть час побыть с тобой в поле, у речки, в лесу. Природа тебе отвечает на твою любовь, поэтому и создаётся такая атмосфера блаженства и умиротворения. Я вижу золотинки в твоих глазах – это солнышко тебе насыпало свою любовь, ветки к тебе тянутся, чтобы погладить тебя, каждый кустик старается прильнуть к твоим ногам, каждая травинка поцеловать твои ступни и насытится поцелуем.