Я вернулся в гостиную. Оценив расположение пепельниц, я закурил, ожидая, что все пять бросятся ко мне, но, видимо, они как-то общались между собой — подскочила только одна и послушно ехала у ноги, пока я шел к бару. Он был вышколен не хуже — его нутро раскрылось передо мной, стоило лишь мне протянуть к нему руку. На мой вкус, он был чересчур услужлив, но это не имело особого значения. Зато внутри он был обставлен богато. Я надолго задумался, а затем смешал себе невероятно сложный коктейль «Лерби», на который у меня никогда нет времени, а в забегаловках его делают черт знает из чего и черт знает как. Минут через шесть коктейль был готов — неплохое время, превосходный вкус. Пиме бы понравилось. А!.. Вчера она сказала:

— Веришь, что я рада, несмотря ни на что?

— Рада? — удивился я.

— Ну да. Если бы ты только видел себя, прожигающего взглядом дыры в патрульных машинах, сжимающего кулаки при просмотре репортажей о полицейских облавах и расплавляющего силой мысли бронированные стекла витрин оружейных магазинов… Кроме того, я знаю, где ты спрятал ключи от «бастаада», и даже догадываюсь, где ты его держишь. Могу побиться о любой заклад, что его бензобак полон, а в багажнике лежит несколько метров веревки и термос со свежесваренным кофе.

У меня отвалилась челюсть, причем настолько, что мне в рот мог бы запрыгнуть заяц, не повредив себе ушей. Наконец я вновь овладел собой.

— И давно? — выдавил я.

— Ха-ха! Тебе нравилось писать первую книгу, верно? Во второй ты уже лишь издевался над несчастными преступниками. Несколько раз я видела, как ты вполголоса читаешь свои диалоги. Ты лениво цедил слова, способные положить на лопатки носорога…

— Хватит, Пима! Умоляю! — Я вскочил с кресла и прижал ее к себе так, что она не в силах была произнести ни слова. — Больше никогда не буду считать себя мастером интриги! Всегда буду советоваться с тобой, не буду ничего скрывать…

— Ну тогда скажи, зачем ты взялся за это таинственное дело, — прервала она меня.

— Просто один тип воспользовался моей минутной слабостью… — Я поморщился. — Ты же знаешь, какой я мягкий, несмотря на кажущуюся броню…

— Просто вот такой, самый обычный тип? — спокойно спросила она.

Она готовилась к решающему удару. Я лихорадочно искал убежища.

— Ну да… почти…. — осторожно сказал я, прячась за щитом из слова «просто».

— И вот такой, почти… — подчеркнула она слово, — самый обычный тип приносит тебе твою собственную лицензию! К тому же украшенную буковкой А, что, как ты сам когда-то объяснял, означает, что полиция страны, а может быть и нескольких стран, раскрывает при виде тебя объятия и сейфы с совершенно секретной информацией!

Она выскользнула из моих объятий и начала считать:

— Раз! Два! Три! Четыре!

— Ладно. Нокаут, — вздохнул я. — Это не обычный тип и не обычное дело… Все.

— В самом деле все?

Быстрее, чем лазерный принтер, я мысленно прочитал молитву и бросился в пучину лжи.

— Ну что ж, садись… — вздохнул я. — Хочешь чего-нибудь выпить?

— Предлагаешь искренне или просто тянешь время?

— Пятьдесят на пятьдесят.

Вначале всегда лучше завоевать доверие того, кого собираешься обмануть, каким-нибудь признанием.

«Пособие для продвинутых лжецов», страница семь. Не ожидая ответа, я подошел к бару и приготовил два «манхэттена», отличавшихся друг от друга лишь количеством водки. Подав более слабый коктейль Пиме, я присел на подлокотник ее кресла, надеясь, что с задранной головой она долго не выдержит и мне будет легче врать.

— Ну так вот… — Я сделал глоток, изображая замешательство. — Ты знаешь, что большую часть своей жизни я посвятил…

Пима зевнула и потянулась:

— Разбудишь меня, когда закончишь, ладно?

— Погоди! Уже перехожу к делу. Я действительно не могу найти себе места. Писать книги — это здорово, даже очень, но приходится вращаться среди живых людей, такая уж у меня натура, что мне нравится копаться в чужой лжи. Это поднимает мне настроение, дает возможность почувствовать себя самим собой. А книги… Отличное занятие, пока пишешь о чем-то свежем, что пережил недавно. Я пытался вспомнить старые дела — ничего не вышло. Скучно и занудно. Никакого удовольствия от письма, лень же денег не приносит. И так и сяк мне все равно пришлось бы вскоре взяться за какую-нибудь работу. А ты же знаешь, что никакой профессии у меня нет… Только не говори, что я мог бы стать кладовщиком в ЦБР…

— Нет, этого я не говорю…

— А что скажешь?

— Собственно, ничего. Но ты должен мне пообещать, что с тобой ничего не случится, это раз, и два — что ты ничего от меня не скрываешь!

Оказалось, что она невероятно долго может сидеть задрав голову! Я достал сигареты и, прикурив две, протянул одну Пиме и жестом попросил подать пепельницу. Когда она отвернулась, я задумчиво сказал:

— О втором пункте и говорить нечего… — Пима, пытавшаяся дотянуться до пепельницы, не ответила, и я мысленно подпрыгнул от радости. — А первый… Что ж, ты знаешь, что я люблю жизнь и намерен прожить столько, сколько мне отмерено, причем скорее больше, чем меньше, на меньшее я никогда не соглашусь!

— То есть…

— То есть, — прервал я ее, — нет никаких проблем! Я уеду на несколько дней, а потом вернусь и буду сражаться с кем-то или с чем-то. Пока что я еду выяснить, в чем, собственно, дело. Может быть, даже получится так, что я откажусь. — «Пособие для продвинутых лжецов», страницы семнадцатая и сто третья.

Пима вскочила с кресла, и в то же мгновение в дом ворвался Фил.

— Сейчас расскажу анекдот! — завопил он.

— Не-е-ет! — заорали хором мы с Пимой.

— Да-а-а! — перекричал он нас, сломив всяческое сопротивление.

Ночью Пима вернулась к нашему разговору, однако явно меня щадила.

— Оуэн… — Чувствуя, к чему идет дело, я сосредоточенно засопел носом. — Ты наверняка выдающийся детектив. Я также убеждена, что ты пишешь превосходное чтиво… — Она пошевелилась рядом со мной и прошептала прямо в ухо: — Только купи Филу новый велосипед и подумай, стоит ли меня обманывать!

Не выдержав, я рассмеялся и повернулся к ней. Примерно через час я спросил:

— Разве не ты совершенно неожиданно купила ему несколько дней назад воздушный змей на солнечных батареях? А до этого — кровать с комплектом сказок на ночь?

Пима сосредоточенно сопела носом.

Я сделал глоток из бокала. Холодный коктейль слегка пощипывал язык. Бросив сигарету в пепельницу, я сразу же закурил вторую, вытянулся на диване и на четверть часа предался сладостному безделью. За это время я допил «Лерби» и выкурил две сигареты, а также пропустил через свой мозг множество мыслей, но ни одна не была достойна того, чтобы посвятить ей более двух секунд. Часть разума радовалась возвращению к прежней профессии, вторая — возмущалась поведением моего работодателя, третья — размышляла, чего же может хотеть от Оуэна Йитса едва ли не самая главная фигура подпольного мира. Еще одна часть думала о том, как спрятать Пиму и Фила. Естественно, каждая из частей стремилась одержать верх над остальными, сражаясь за это столь завзято, что в какое-то мгновение я почувствовал, будто вообще им не нужен, что они прекрасно справятся без меня, словно всадники, бросившие измученных кляч и продолжающие идти быстрее них. Нужно было поставить их на место. Я вскочил с дивана и крепко выругался. Перепуганные части моего разума притихли, а я из укрытия следил за развитием событий.

Я увидел, как подхожу к бару и наливаю среднюю порцию «эппл-джека», который некоторые ставят даже выше, чем оригинальный «кальвадос». Закурив еще одну сигарету, я подошел к окну с бокалом в руке. Мягкий привкус дубителя из бочек, в которых выдерживался «джек», лишь на третьем глотке пробился сквозь аромат «Лерби»; о вкусе же сигареты я выразился коротко и крепко, вслух. Я понял, что возбужден, взволнован и потрясен, словно после первого выстрела в человека.

«Чер-р-рт!..» — сказал я про себя.