О том, насколько порой несносен бывает телефон, я мог бы рассказывать часами. Стоит мне поудобнее развалиться в кресле в окружении сигарет, термоса с кофе, зажигалки, пепельницы и покрытого инеем стакана с кубиком льда, плавающим в виски, включить комп и начать размышлять над первым словом — раздается звонок. И почти никогда мне не удается укротить собственное любопытство — я встаю и начинаю идиотскую беседу ни о чем с кем-нибудь мало для меня интересным. На этот раз я вытерпел чуть дольше и, лишь когда завершилась запись на диск, подошел и послушал, что хочет мне сказать мой агент.

— Оуэн, я знаю, что ты дома. У тебя сто минут до встречи с Ричмондом Марком Гайлордом. Если считаешь себя выше этого — скажу, что если он пожелает, то издаст твои повести любым тиражом, далее в несколько миллионов. Даже в пятнадцать или пятьдесят. Так что придержи свой язык и собирайся. Здание АКМЕ находится на площади Армстронга.

Сто минут. У Джейкоба есть отвратительная привычка сообщать время в минутах, вынуждая собеседника морщить лоб, закусывать губу и погружаться в подсчеты. Через сто минут будет два часа. Почему только среди миллиардов людей всегда находится десятка полтора миллионов тех, кому отчего-то не по вкусу традиционная система исчисления времени… Вернувшись в кресло, я выключил комп и попытался ускорить процесс таяния льда, согревая стакан в ладонях, потом мне стало жаль несчастный кубик, и я быстро допил виски. Девяносто семь минут времени… Не пойду. Джейкоб меня убьет. Помчусь с извинениями к Гайлорду, он станет осыпать меня оскорблениями, а я буду каяться и просить прощения. Или еще хуже — он скажет, что я просто трус.

Быстрее всего я трезвею в ванне. Проведя в ней сорок минут, я поехал в АКМЕ, к Ричарду Марку Гайлорду, владельцу крупнейшей издательской корпорации, крупнейшей сети Экс пресс-Лото и прочего, тоже крупнейшего. Охранник у входа направился в мою сторону со скоростью, недостижимой для многих профессиональных футбольных нападающих.

— Оуэн Йитс, — сказал я. — Я…

Он остановился, и лицо его приобрело выражение, недостижимое для многих мастеров сцены.

— Мистер Гайлорд примет вас через семь минут, — прервал он меня, но сделал это весьма изящным образом, недостижимым для многих авторов пособий по умению вести себя в обществе.

Я кивнул и направился к входу; охранник следовал за мной совершенно бесшумно, несмотря на обувь на кожаной подошве. В холле он слегка обогнал меня и показал на кресло под балдахином из полиандровых листьев. Я закурил — мраморная пепельница тут же подкатилась ко мне и остановилась возле руки с сигаретой — и огляделся, вслушиваясь в тихий шелест долларов, доносившийся с каждого квадратного сантиметра пространства, от каждого предмета, каждой улыбки персонала. Даже если до этого я и сомневался бы в возможности издать свои повести одновременно на десятке языков и миллионным тиражом, вид подобной навязчивой роскоши разрушил бы все мои сомнения, точно так же, как он ежедневно разбивал сердца и души упрямых бизнесменов, готовых стоять на своем, но лишь до того момента, как они оказывались в этом холле, после нескольких минут пребывания в котором на подгибающихся ногах входили в кабинет Гайлорда, заранее соглашаясь на любые его условия.

Из коридора появилась небольшая группа пожилых японцев, сопровождаемая брюнеткой с восхитительными формами. Японцы шли за ней, вытаращив глаза, а их супруги оглядывались по сторонам в поисках огнемета или хотя бы священника, который отправил бы девицу-гида в самое подходящее для нее место, то есть в ад. Поскольку ничего похожего в ближайших окрестностях не нашлось, девушка спокойно остановилась возле автомата Экспресс-Лото.

— А здесь вы видите один из тридцативосьмимиллионной армии автоматов для самой популярной в Штатах игры — Экспресс-Лото, — обратилась она к пожиравшим ее взглядами японцам. — Правила игры очень просты: нужно выбрать любые семь номеров из шестидесяти и оплатить ставку наличными или чеком. Розыгрыш выигрышной комбинации происходит каждую минуту, так что играющий почти сразу же узнает, стал ли он миллионером или нее потерял свои десять центов. Здесь, — показала она изящным пальчиком, — находится экран, на котором отображаются текущие ставки, так что можно сыграть или подождать более крупного пула. Можно также… — она улыбнулась, и мое сердце на мгновение забастовало, да что там сердце — я мог бы поклясться, что у пепельницы подогнулась ее мраморная ножка, — играть по системе, с большим количеством выбранных номеров. — Девушка посмотрела на готовых вот-вот взорваться японских матрон. — Не хотите попробовать? — предложила она ближайшей. — Естественно, за счет фирмы.

Она бросила в щель монету и отошла в сторону, уступая место за клавиатурой. Японка поколебалась, а затем, криво улыбнувшись, постучала по клавишам. Автомат подтвердил прием ставки, вся группа замерла, и мы в тишине прождали несколько десятков секунд, после чего на экране автомата отобразилась выбранная компьютером выигрышная комбинация. Японка улыбнулась чуть шире и отошла от клавиатуры.

— А теперь, может быть, вы? — Девушка улыбнулась другой женщине.

За секунду до этого я успел закрыть глаза, иначе, наверное, вскочил бы и прикончил ударами карате всю экскурсию. Послышалась мелодия, и почти сразу же — торжествующие возгласы японцев. Я открыл глаза.

Автомат пульсировал феерией красок. Японцы утратили всякое самообладание, девушка нее улыбалась так, что полиандр начал вытаскивать корни из земли, намереваясь прижать брюнетку к своей шершавой коре. Автомат выдал целую серию торжественных мелодий. Пойдешь на слом, дурак, подумал я.

— Семьсот сорок два доллара семнадцать центов! — воскликнула девушка, небрежно положив руку на корпус автомата.

Я с трудом оторвал взгляд от ее фигуры и в то же мгновение услышал откуда-то с потолка:

— Мистер Оуэн Йитс, пройдите, пожалуйста, к лифту номер четыре.

Пепельница, казалось, все еще таращилась на чертовски неотразимые формы девицы. Я призвал агрегат к порядку, бросив в нее окурок, и вошел в лифт, который тотчас нее тронулся с места и выпустил меня лишь в приемной Р.М. Гайлорда. Секретарша не произвела на меня особого впечатления, она была симпатичной, но не более того. Улыбнувшись, она повела меня к двери в кабинет босса — видимо, один из нескольких кабинетов, поскольку я не мог себе представить, чтобы в столь скромной обстановке один из богатейших людей в Солнечной системе заставлял падать на колени других сильных мира сего. Когда дверь открылась, он уже шел ко мне, протянув руку и приятно улыбаясь.

— Очень рад вас видеть, мистер Йитс, — сказал он, и я почти поверил, что он говорит правду. — Спасибо, Барбара, — бросил он в пространство за моей спиной, одновременно пожимая мне руку. — Не откажетесь от капельки коньяка? — спросил он, показывая на кресло.

— Вас не слишком-то балуют отказами, — сказал я. — Зачем же мне рисковать?

В ответ он должен был хитро и проницательно посмотреть на меня, словно говоря: «Не знал, братец, что ты такой сообразительный», но не стал этого делать, чем завоевал мою симпатию. Правда, ее завоевывает каждый, кто угощает меня коньяком из бутылки, на этикетке которой стоят три буквы: AYO. Гайлорд внимательно посмотрел на свой бокал и жестом предложил мне продегустировать напиток.

— Мистер Йитс, — начал он сразу нее после того, как сделал первый глоток. Мне понравилось подобное сочетание — моя фамилия и самый дорогой коньяк в мире. — У меня есть рецензии на ваши книги, и я знаю, что первые издания прекрасно разошлись, поэтому я прочитал обе повести. Согласен с рецензентами — с этого момента слово «чтиво» утратило пренебрежительный оттенок. Это именно то, что должно помогать от усталости, в пути или просто для поднятия настроения. Если вас устроят мои условия, я издам ваши книги большим тиражом, по-настоящему большим. Не то что в «Кей-Эй-Даблью».