А порой Жора начинал думать, что видит призраков по одной лишь причине – он сам давно и бесповоротно мертв. В памяти всплывали обломками затонувших кораблей острые воспоминания. В тех воспоминаниях было много голосов, разных: мужских и женских, добрых и озлобленных, усталых и совершенно равнодушных.

Один голос казался особенно назойливым, от него Жора отмахивался, как от жирной мухи, а тот все жужжал у самого уха, доводя до бешенства, до исступления.

– Надо жить, понимаешь, ты? Как бы ни было сложно, смысл всегда найдется.

И Жора отвечал, говорил нечленораздельно и путанно, отяжелевшим языком, до которого не доходили команды отравленного алкоголем мозга. Кажется, он обещал жить и добавлял еще что-то нецензурное. Потом снова просил оставить его в покое.

Оставили.

Однажды голоса остались лишь в его голове. Их было куда больше, чем раньше, и они уже не уговаривали Жору жить, напротив, голоса шептали скабрезности, ехидничали, издевались. Замолкали, лишь когда череп раскалывался на сотни кусочков, перед глазами вспыхивали яркие огни от удара по темени твердым и острым. Жоре не нужно было видеть, он точно знал – прилетел его старый знакомец. Ворон щурился, хотя, вроде птицы и не умеют такого вовсе, а этот вот умел. Он много чего умел и Жору научил. С появлением белоглазого демона он начал видеть мир другим. Люди даже не подозревают, сколько таскают на себе и за собой.

Голоса из головы начали выбираться наружу, стало даже чуть легче, ведь теперь он мог спать по четыре, а то и шесть часов за сутки. Снаружи они особо не болтали, разбредались, хотя и не уходили насовсем. Если не знать, можно спутать их с обычными людьми. И Жора попервости путал. Потом привык и почти перестал обращать внимание. Пока не оказался в психушке.

Здесь тех, кто вылез из его головы, оказалось куда больше. Они бродили среди психов, трогали их, и психи начинали дергаться, озираться, размахивать руками. К иным сумасшедшим приставали те, кого Жора для себя прозвал болтунами. Они никогда не замолкали, даже ночью. От них не получалось убежать или спрятаться. Психи не хотели отвечать болтунам, но в какой-то момент не выдерживали, срывались.

Психов лечили лекарствами. И только Жора знал, какое лечение поможет им на самом деле. Он спасал, избавлял их от непрерывных страданий. Они были ему благодарны. Жора видел счастливые лица тех, от кого отставали бродячие тени.

Психи любили Жору, а те другие – нет. Они шипели, рычали, тянули к его шее полупрозрачные щупальца, лишь отдаленно похожие на руки, но никогда не могли дотянуться, отчего злились еще больше и изводили очередного несчастного с удвоенной силой.

Но стоило прилететь ворону, как все менялось. Жора так и не понял – друг тот ему или лютый враг.

Точнее, не помнил.

Знал, точно знал.

Но забыл.

Впервые он увидел ворона давно, когда еще сам был другим. Когда его еще не уговаривали жить, не было такой необходимости. Потом что-то произошло и все поменялось. Жора однажды проснулся, а встать с постели не смог, ноги его не слушались. Он кое-как дополз до телефона и позвонил в «скорую». Тогда он еще верил докторам.

Привалившись спиной к стене, он сидел не понимая, что все уже не то, к чему он привык. Квартира превратилась в темницу, свет из окон не радовал, а больно резал чувствительные глаза не хуже бритвы, высекая горячие слезы.

Даже из зеркала на него теперь пялился кто угодно, но не он сам. В седом, угрюмом мужике с перекошенным ртом Жора не узнавал себя.

Он не был таким!

Нужно разбить зеркало, оно все врет!

Только вот занесенная рука вдруг беспомощно опустилась, повиснув вдоль тела, а перед глазами поплыл зеленый туман. Барабанные перепонки разорвал треск дверного звонка, после чего раздались глухие удары в филенчатую дверь.

Больше Жора ничего не видел и не слышал. Сколько времени он провел в таком состоянии, неизвестно, спросить было не у кого. Он возненавидел врачей за то, что те не позволили ему умереть. Смерть решила бы все его проблемы. Так он и отвечал на ненавистное:

– Надо жить, понимаешь, ты?

Понимали ли те, кто заставлял его цепляться за пустоту, как ему больно и страшно? Испытывали они хоть малую толику той разрывающей тоски, что сжирала его изнутри? Вряд ли бы они стали так говорить, если бы сами пережили нечто похожее. Уже и веревку бы поднесли да мыльцем натерли.

Жора продолжал жить, проклиная каждую минуту собственного никчемного существования. Он понимал – когда-то было иначе, а вспомнить как оно было и когда, увы, не мог.

Убить себя он тоже не смог. Не хватило духу Жоре, кишка оказалась тонка.

Настоящей отдушиной для него стала охота. Единственное, что ему не нравилось – когда добыча сама шла в руки. Если не испытать азарта, не допустить даже мысли о поражении, тогда оно того не стоит. Они должны убегать, прятаться, а Жора будет искать.

А самая главная жертва пусть пока посидит в своей уютной камере, которую по какому-то злому умыслу прозвали больничной палатой.

Время, когда он сможет разгуляться на полную, еще не наступило, но Жора каждой клеточкой чувствовал его приближение. Знакомец-ворон обещал, а Жора ему верил, совсем скоро все встанет на свои места и потерянный когда-то смысл вернется. Кто знает, может Жоре даже снова захочется жить? Он избавится от голосов не только в голове, но и снаружи. Перестанет видеть ожившие тени.

Нет, скучать он не будет. Они провели вместе много времени, но вспоминать об этом периоде Жора не хотел, устал.

Серый вел за собой, и Жора шел. Растрескавшийся асфальт сменился пыльной грунтовкой, а вскоре под ногами уже пружинил мох.

У самой реки Жора сложился пополам, его рвало долго, с болезненными спазмами, кровью и желчью.

Ворон наблюдал со стороны, не вмешивался. Глупая птица не знала, как ему плохо. А знала бы, помогла бы? Вряд ли. Только и может, что клевать его в темя, не оставляя при том никаких следов. Белоглазый демон.

Лодка стояла наполовину в воде, удерживаясь на берегу лишь прогнившей бечевкой накинутой петлей на колышек. На дне лодки лежали весла.

Мокрые.

Жора впервые задумался, откуда к нему на свиданки прилетал белоглазый. Его дом за рекой. Там, где Жора уже бывал, но помнил лишь перекошенное болью и страхом лицо пацана.

Ворон тем временем вспорхнул, перелетел на корму лодчонки, отчего та заметно качнулась, гнилая веревка натянулась, рискуя лопнуть.

За ним пришли.

Жора все еще не боялся. А может, уже не боялся. На борт он ступил смело, и даже когда мимо него, обдав холодом, прошел и уселся на затертую скамейку Серый, не удивился.

Вот ведь странность, Жора смотрел на Серого в упор, а спроси, какое у того лицо, есть ли у него нос, глаза и рот – да черт его знает!

Как ни старался Жора сфокусировать взгляд, изображение постоянно плыло и искажалось, будто ему выдали очки по чужому рецепту.

Весла легли на воду, лодка дернулась, раздался треск лопнувшей веревки, и река обняла деревянные бока холодными руками, плавно понесла хлипкое суденышко.

Серый смотрел на Жору в упор, будто и сам силился рассмотреть его лицо. Может, оно точно так же расплывалось для него и рябило, того Жора не знал. Ему было хорошо, легко и спокойно, хотя он понимал, что плывет неизвестно куда с двумя странными пассажирами. То, что не он управляет лодкой, стало ясно почти сразу. Весла приводила в движение некая невидимая сила, противиться которой, скорее всего, не стоило.

– Слушай, друг, – Жора обратился к Серому, ни на что не надеясь, просто скучно ему стало, вот и заговорил, – ты вообще меня понимаешь? Может, и не слышишь даже, ушей-то я твоих не вижу.

Серый кивнул. Едва заметно, может, и вовсе не кивок, а снова рябь, но Жора предпочел думать, что его понимают.

– Тогда может расскажешь, кто ты такой?

Внезапно ворон упруго оттолкнулся от края, при взлете лодку резко развернуло. Серый затрясся, зашипел и с тихим хлопком осыпался пеплом на дно посудины. Ворон же уселся Жоре на плечо, вцепился когтями в кожу, но клевать не стал, хотя тот напрягся, ожидая удара.