– Tempo… – прищурилась Оливия.

– Tempori parce[5], – опустил рукав Джим. – Так должно было выглядеть. Береги время. Остался лишь кусочек времени. В смысле – часть слова.

– Все сходится, – Оливия как будто задумалась, – хотя я и не была уверена в вашей наколке. Она была вклеена в вашу память на скорую руку. Изначально там было неприличное слово, которое, вероятно, служило вам нравственным антидотом…

– Что вы имеете в виду? – не понял Джим.

– Я хочу вас нанять, – снова придвинула кресло к столу Оливия. – Нанять, чтобы найти мою дочь.

– Ваша дочь пропала? – уточнил Джим.

– Некоторым образом, – кивнула Оливия.

– Где, когда, каким именно образом? – вздохнул Джим. – Обращались ли вы в полицию? Какую информацию о своей дочери готовы предоставить? Отдаете ли себе отчет, что я должен буду проинформировать полицию при первых признаках совершения преступления или в случае обнаружения ребенка в опасности? Она совершеннолетняя? Знаете ли вы, что услуги моего бюро стоят недешево?

– Десять миллионов на первое время хватит? – спросила Оливия без тени улыбки.

– То есть? – сдвинул брови Джим точно за секунду до того, как в кармане его рубашки подал звук смартфон. Это было невероятно. На его счет упали десять миллионов долларов.

– Считайте это задатком, – сказала Оливия. – Все ваши текущие расходы и хлопоты, надеюсь, эта сумма покроет. В том числе и мою просьбу о конфиденциальности. И мое желание избежать лишних вопросов. Все это вовсе не значит, что эти деньги грязны. Они чище чем мои возможные слезы. Не сомневайтесь. Да, моя дочь – совершеннолетняя. Уже как года три. Черт, что я несу? Мы же в штате Нью-Йорк. По местным правилам она будет совершеннолетней со дня на день.

– Подождите, – Джим невольно взъерошил волосы, замотал головой, положил смартфон на стол. – Так не делается. Я уж не говорю, что случаются дела, за которые я не берусь из-за недостаточной компетентности в каких-то вопросах. Не все в моих силах. И эта сумма…

– Задаток, – повторила Оливия и положила стол фотографию. – Посмотрите. Это Эмили Уайт.

Это была она. Не в том смысле, что изображенная на фотографии девушка была кем-то, кого Джим видел где-то раньше или ожидал увидеть по какому-то описанию, хотя ощущение узнавания и заставило его вздрогнуть. Дело даже было не в том, что она была красива. Девушка на фотографии и в самом деле была красива, но вовсе не безупречно прекрасна, как была прекрасна ее мама неопределенного, но явно далеко не преклонного возраста. Нет, Эмили была как это весеннее утро. Она стояла, прижавшись спиной к белой стене, и казалась довольно высокой, хотя на фотографии было только лицо, плечи и треугольник декольте черного платья или блузки. Впрочем, фотография и была черно-белой. Волосы Эмили были в беспорядке, но еще больше беспорядка оказалось в глазах. Она смотрела в объектив фотоустройства так, словно спрашивала – ну, что дальше? Но главным было то, что это была именно она. Последний мазок. Последний пазл. День, даже если бы он был и в самом деле единственным днем в жизни Джима, стал завершенным. И – совершенным. На данную минуту.

– Не может быть, – прошептал он.

– Чего «не может быть»? – решила уточнить Оливия.

– Так не бывает, – пробормотал он. – Я совершенно точно никогда не видел вашу дочь и еще более точно знаю ее. Но не могу вспомнить, откуда. Так не бывает.

– Вы даже понятия не имеете о том, как бывает, а как не бывает, – прошептала или даже скорее прошипела Оливия, и Джиму на мгновение показалось, что она безобразна. – Она пропала в Extensio. Вы знаете, что такое Extensio?

– Подождите… – события явно переставали подчиняться воле Джима. Или же они и не подчинялись ему никогда?

– Это… такая игра?

– Это больше, чем игра, – усмехнулась Оливия. – Это жизнь. Вам нужно будет войти в нее и найти мою дочь.

– В игре? – уточнил Джим. – То есть, влезть в кокон, надеть шлем… не знаю, как это теперь делается, внедрить чип, войти в программу, и уже там найти вашу дочь? А не проще ли было бы найти ее в ее комнате? Или в игровом центре? Найти, постучать по стеклу, отключить программу, крикнуть? Нет?

– Не проще, – покачала головой Оливия. – Причин множество. Я назову вам хотя бы две. Для начала. В этой игре одновременно находятся несколько миллионов человек. Даже так, много миллионов человек. В разных странах и на разных континентах. И это еще без миллионов компьютерных персонажей, которые в этой игре прописаны постоянно. В настоящий момент это самая популярная игра. И рано или поздно она обязательно стала бы темой одной из ваших… одного из ваших дел. Соответственно и точек входа в эту игру множество, и далеко не все они лицензированы. Знаете ли, мы живем в свободной стране.

– Да, – кивнул Джим. – Я что-то слышал об этом. Хотя свобода и не исключает законопослушности.

– Поэтому найти Эмили проще именно там, – понизила голос Оливия. – И уж поверьте мне, образец законопослушности, прежде чем я обратилась к вам, я попыталась найти ее сама. Но она прячется от меня.

– Прячется? – не понял Джим.

– Это случается с детьми, – кивнула Оливия. – Юность, молодость. Гормональный взрыв или его последствия. Или, черт возьми, предчувствие гормонального взрыва. Хотя, какое там в двадцать один год. Просто родственное свинство. Противоречия поколений и ненависть к близким людям. Все это можно было бы пережить или спустить на тормозах. Но есть и еще одно. Отрыв.

– Отрыв? – нахмурился Джим.

– Вряд ли вы что-то знаете об этом, – как будто со скукой произнесла Оливия. – Насколько мне известно, ни единой проблемы с отрывом в публичную плоскость пока не выплескивалось. Тема табуирована в какой-то мере. Но лишь до тех пор, пока связанный с нею возможный казус не привел к серьезным последствиям.

– Вы говорите о тех случаях, когда смертельно больные люди загружают себя в игру? – спросил Джим. – Ну, или входят в нее с опцией самосохранения? Но это же сказки. Симуляция. Подпорка для безутешных родственников. Даже я об этом слышал. Как это… персональные имитации. Куски программного кода. Игра. Или нет?

– Все – игра, – засмеялась Оливия. – Какая разница, случаен отрыв или запланирован? Или вы думаете, что симулякр любимого родственника будет для его близких менее дорог, чем он сам в реальном посмертии? Или, что безутешные родные, заходя в игру, не отдают себе отчет, с кем они хотят увидеться? А теперь допустите хотя бы миллионную долю процента от шанса, что в компьютерном образе вашего почившего родственника есть отголосок его души. А? Ваши действия?

– У меня нет родственников, – вновь принялся рассматривать фотографию девушки Джим. – Или я о них не знаю. И я не очень-то верю в переселение душ. Но, насколько я понял, найти Эмили из реальности невозможно? Она что-то сделала?

– Да, – кивнула Оливия. – Думаю, кое-что приготовила. Считайте это запланированным отрывом. Скажем так… Если я найду ее в реальности, то не смогу разбудить. Она уйдет.

– Подождите, – Джим поморщился. – То есть, речь идет не просто о противоречиях, а о некотором конфликте? И она не просто пропала, а скрылась? В таком случае, скажите мне, почему вы думаете, что она меня послушает? С чего вы взяли, что я смогу ее вернуть?

– Потому что она сама выбрала вас, – ответила Оливия.

– Как это? – не понял Джим.

– Надпись в вашем блокноте сделала я, – пожала плечами Оливия. – Но блокнот в ваш стол я не помещала. И вот эту фотографию Салли Манн, которая называется «Джесси на ветру»[6], тоже принесла в ваш кабинет не я. Еще недавно она висела в ее комнате. Видите? Она надорвана слева внизу. С той стороны заклеена скотчем. Синим, если вам интересно. Не поднимайте брови и не старайтесь выглядеть изумленным, многое вы поймете, только оказавшись в игре. Хотя… считайте, что вы уже в ней. Думаю, она… оставила вас мне в качестве собственной страховки. Или же спасительной веревки, которую бросают утопающему… Кстати, и татуировку на вашей руке тоже не я делала.