Будучи ещё совсем ребёнком, я переживала вместе с сестрой её первую любовь. Ей было четырнадцать, когда она поняла, что пропала. Все вечера напролёт Виталина сидела на полу возле моей кровати и рассказывала о своём парне. Я знала, что он не такой, как все, что от его ослепительной улыбки загораются даже старые лампы в школьной подсобке, а на его щеках появляются задорные ямочки. Я знала, что он всегда отстаивает свою точку зрения, даже если против него стоят учитель и весь класс. Я знала, что его глаза такие же бездонные, как огромные далёкие океаны. Я знала, что их первый поцелуй был чудесным, а его губы слаще мёда. Я знала, что больше всего он любит читать и смотреть старые фильмы, а Вита – вот жалость – не разделяет его интересов. Я знала, что дома у него есть пластинки с музыкой и старый проигрыватель и что музыка звучит совсем не так, как на наших кассетах. Я знала, что он немного заикается, когда переживает, немного морщит лоб, когда задумывается о важном, немного сутулится, когда печален. Я знала, что она ему тоже, конечно, нравится, но немного. А ей бы так хотелось нравиться ему многим больше, чем немного.
Она так искренне делилась со мной, а я думала: «Неужели и мне это предстоит?» Всё же мне было всего восемь, и я не понимала до конца, в чём весь сыр-бор.
Примерно через три месяца моя сестра стала странно себя вести, скрытничать (но я-то чувствовала – что-то идёт не так), она совсем перестала делиться со мной тайнами своей интригующей подростковой жизни, а потом, двумя или тремя неделями позже, я застала Виту всю в слезах. Я пришла со школы в приподнятом настроении и так торопилась рассказать ей свой маленький секрет – кажется, я тоже влюбилась! От нетерпения я ввалилась в комнату, а там она: в центре комнаты, на ковре, горько плачет. Её знобило и трясло. Я бросилась к ней, свёрнутой калачиком на полу, и умоляла сказать, что случилось, но она, казалось, могла только плакать. А потом она выставила вперёд дрожащие пальцы, и я истошно завопила: её рука была вся в крови.
- Только не говори маме, Васька, - сквозь слёзы прошептала сестра.
Мысли в голове путались. Я была всего лишь испуганным ребёнком. Впервые в жизни я не могла дать сестре то, о чём она меня просила: не могла сохранить её тайну, подобно предыдущим. Я с ужасом смотрела на Виту, не понимая, что с ней произошло, и в этот момент хлопнула входная дверь – это мама вернулась домой.
- Нет, Васька, - попросила сестра и пригрозила. - Не смей!
Но я знала, что поступаю правильно, и потом, когда Вите будет лучше, она скажет мне спасибо. Со всех ног я бросилась к маме и позвала её на помощь.
Так мы с Виталиной поссорились в первый раз.
Глава 3
На похороны собралось много народу. Ещё бы – в моём родном городе, населением всего около десяти тысяч человек, это едва ли не единичный случай самоубийства. Кругом только и слышны версии и сплетни, тихие переговоры в толпе, тяжёлые вздохи.
Я долго не могла решиться приехать на похороны: меня сковывал ледяной ужас, я не могла пошевелиться от боли, сомнения проедали мой мозг. Как бы то ни было, мне действительно необходимо было увидеть её в последний раз. Я должна была попрощаться с сестрой.
Все вокруг недоумевали, как молодая успешная женщина решилась на такой богопротивный поступок, что послужило причиной такого отчаянного решения. Отличная карьера. Замечательная семья: любимый и любящий муж, маленькая умница-дочка. «Как она могла это сделать?» – вопрошали люди, но без осуждения. Золотую девочку семьи Воропаевых не судили никогда. Хотя все в этом городке и слышали много нелицеприятных сплетен, где фигурировало её имя, но никто не решался в них поверить.
Другое дело – я. И пусть я не слышала ни одной истории о себе, но стоило мне только возникнуть на их горизонте, как люди умолкали и цоколи языком. Хорошо ещё, что глаза не начали закатывать! Не стоило мне приезжать.
Я подошла к гробу и положила в ноги к сестре букет её любимых васильков. В детстве я всегда дарила ей их в день рождения. «Васильки от Василиски», – смеялась она каждый год.
- Мне так жаль, - прошептала я в сторону родителей.
Мама даже не подняла на меня взгляд, а отец, напротив, крепко обнял. За нескончаемо долгие годы моего затворничества родители заметно постарели, ещё и смерть любимой дочери наложила характерный отпечаток на их лица.
С трудом оторвавшись от отца, я посмотрела на лицо Виталины. Она была столь же прекрасна, какой я её помнила. Лёгкая улыбка на губах словно намекала на некую тайну, вот, мол, я знаю то, чего не знаете вы все. По сути, так оно и было. Удивительно, но впервые лет с четырнадцати она выглядела освобождённой. Счастливой. Спящая красавица, которую не в силах разбудить поцелуй прекрасного принца.
В последний свой земной путь – в могилу на окраине кладбища, подальше от церкви, она отправится в платье цвета пыльной розы и серебристых лаковых туфлях. Её волосы уложили крупными локонами вокруг лица; размётанные по шёлковой подушке, они то и дело привлекали мой взгляд своей неестественностью, тусклые и безжизненные. Бледная кожа не имела изъянов. Руки, заботливо сложенные на животе, казались какими-то миниатюрными. И ярко-розовый лак на её ногтях, насмехаясь над нами, кричал во всеуслышание: «Обратите-ка внимание на меня!»
Наклонившись для прощального поцелуя, я не могла сдержать слез: шестнадцать лет сестра была самым близким для меня человеком, размолвка на долгие пять лет привела к необратимым последствиям. Я стала социофобом, сестра – самоубийцей. «Что же с тобой произошло?»
Я погладила её по щеке и шепнула: «Прости!» Мама резко выдохнула за моей спиной. Обернувшись, я наткнулась на ненавидящий взгляд. У меня разом заныли все зубы. Но взгляд был направлен не на меня.
Я закрыла глаза на пару секунд, сделала глубокий вдох и приготовилась к встрече. Когда я открыла глаза, моя мама умоляюще смотрела на меня. А мне, что, сквозь землю провалиться?
Медленно, контролируя своё дыхание и мышцы лица, выверяя каждое свое движение, я оборачиваюсь и вижу мужчину с нечитаемым выражением лица и маленькую девочку рядом с ним. Для меня очевидно её сходство с моей сестрой. Её сходство со мной. Она с интересом разглядывает всё вокруг и меня. Несмелая улыбка касается её лица, на маленьких пухлых щёчках появляются ямочки. Она – само совершенство! Самый красивый, потрясающий ребёнок!
Будто кто-то выкачал из меня весь воздух, ноги больше не в силах держать моё тело в вертикальном положении. Я тихо опускаюсь на пол и раскачиваюсь; я оплакиваю сестру, себя и эту маленькую девочку.
Отец ребёнка, муж моей сестры, выходит из оцепенения. Он говорит дочери: «Поздоровайся с бабушкой», после чего садится рядом со мной и крепко прижимает меня к себе.
- Мне так жаль, - шепчет он мне.
Меня окутывает его жар, его размеренное дыхание успокаивает, и я постепенно затихаю в его руках.
- Мне так жаль, - шепчет он. - Мне так жаль.
Он не перестаёт это говорить до моего последнего всхлипа. Глава 4
Долгие недели до моего девятилетия сестра провела в больнице. Она не разговаривала со мной, она не просила передать мне записку, она не требовала встреч. Словно мы стали чужими друг другу. Но я, как и прежде, остро ощущала её эмоции, её боль.
После выписки Вита ещё долго сидела дома. К ней приходили репетиторы. Она почти не выходила из своей комнаты. Она не разговаривала со мной. Прошло полгода, а я до сих пор не знала, что с ней произошло.
Мама никогда не говорила со мной об этом. И каждый раз, когда я пыталась поднять эту тему, мама заявляла:
- Виталине сейчас нелегко. Дай ей прийти в себя после болезни.
Прошёл учебный год, и на лето меня сослали в лагерь. Не знаю, что произошло за время моего отсутствия, но сестра вышла из своей комнаты. Она не только выглядела, но и изо всех сил старалась вести себя по-прежнему.
Вита крепко обняла меня, за руку отвела в свою комнату, и мы проболтали весь вечер. Мы навёрстывали упущенные разговоры. Не обсуждали мы только то, что с ней случилось.
