«Английский Новый курс» (как это назвал Питер Хеннесси) представлял собой сочетание реформ либеральных правительств Герберта Асквита и Дэвида Ллойд Джорджа 1906–1922 гг. и реформ лейбористского правительства Эттли 1945–1951 гг.¹² Эта политика была подтверждена и продолжена в 1951–1964 гг. во время длительного правления консерваторов, которые не пытались изменить ее ключевые компоненты и тем более пойти принципиально иным курсом. Послевоенный консенсус, как это называлось в Англии, был сочетанием всеобщего социального обеспечения с национализацией «командных высот» экономики и предприятий коммунального хозяйства; к 1951 г. лейбористы поставили под контроль государства Банк Англии, железные дороги, автомобильные грузоперевозки, гражданскую авиацию, угольную, сталелитейную, электроэнергетическую и газовую отрасли.

Английское государство благосостояния создавалось поэтапно. Либеральные правительства Генри Кемпбелла-Беннермена и Герберта Асквита в 1906–1916 гг. ввели пенсии для нуждающихся престарелых, страхование по безработице для нуждающихся, биржи труда для безработных и пособия по болезни для работающих¹³. Система, однако, была фрагментарной, и многие граждане остались за ее рамками. Если в США Новый курс ознаменовал появление новой формы либерализма, то в Англии эти ранние реформы стали водоразделом между викторианским либерализмом XIX в., воплощенном в политике правительств Гладстона, и новым прогрессивным либерализмом, сопряженным с активной ролью государства. Либерализм Гладстона основывался на принципах laissez faire и свободы торговли. Новые же либералы видели главные помехи для свободы в бедности, болезнях и неустроенности.

Послевоенное лейбористское правительство, ориентировавшееся в том числе на фабианских социалистов и Уильяма Бевериджа, дополнило эти первые реформы всеобщим пенсионным обеспечением, обязательным страхованием по безработице и Национальной службой здравоохранения Ная Бивена¹⁴. Беверидж (как и Кейнс, член Либеральной партии) был главным архитектором реформ либералов и лейбористов, но при этом фигурой противоречивой. По словам его биографа Джоуза Харриса, «ни в коей мере не будучи последовательным «либеральным коллективистом», он колебался между почти абсолютной преданностью свободному рынку и столь же сильной тягой к полуавторитарному административному государству»¹⁵. В его личности нашла воплощение внутренняя противоречивость либерализма ХХ в., разрывавшегося между своим классическим наследием laissez faire и совершенно новым видом интервенционизма. Тем не менее идеи Бевериджа и Кейнса привели к возникновению тех явлений, которые вызывали у неолибералов опасение и неприятие.

И в основе „либерализма“ Нового курса, и в основе английских либеральных и лейбористских реформ лежало подспудное убеждение, что благополучие государства обеспечено, пока власть находится в руках просвещенной и квалифицированной политической элиты. Знаменитый «мозговой трест» при Рузвельте и прогрессивно-либеральные кадры, персонифицированные Бевериджем и Кейнсом, как нельзя лучше соответствовали концепции спускаемых сверху реформ на благо всего общества. Прогрессивно-либеральный проект не был революционным. Он родился из стремления сохранить и защитить либеральную демократию и капиталистическую систему. При этом, однако, он был основан и на убеждении, что возможен «средний путь» (как называл это Кейнс). Когда экономический хаос 1930-х годов был вытеснен войной, либералы увидели луч света. И в Англии, и в США крепло убеждение, что полная военная мобилизация экономики и общества показывает, как можно решать социальные задачи в мирное время. Неолибералы, разумеется, резко протестовали против такого вывода.

По обе стороны Атлантики политические элиты – государственные служащие, политики, высшие должностные лица и ученые – имели общий набор представлений о многих ключевых элементах экономической и социальной политики. Они считали несомненным, что государство благосостояния необходимо, и государство должно активно вмешиваться в экономику. Однако это только часть картины. Особенно в США эта картина была слишком сложной, чтобы ее можно было описать просто как консенсус. Начавшаяся в конце 1940-х годов холодная война вызвала непрестанную идеологическую борьбу не только между коммунистами и капиталистами, но и между американскими консерваторами и „либералами“¹⁶. Кроме того, в крупных городах существовали глубокие противоречия между черными и белыми, которые нередко приводили к серьезным столкновениям¹⁷. Эта борьба велась и скрытно, и открыто агрессивно, о чем свидетельствуют столкновения по поводу десегрегации и постоянное смещение границ между собственно городом и пригородами¹⁸. На Юге был силен расизм, и в послевоенный период политики Юга стали одной из самых влиятельных политических сил США, поскольку перенесли свою поддержку с Демократической партии на Республиканскую. Это произошло после принятия Закона о гражданских правах (1964) и Закона об избирательных правах (1965) при Линдоне Джонсоне¹⁹. В 1930-1940-е годы консервативные южные демократы в силу нетерпимости к чернокожим стали причиной многих заметных законодательных изъянов Нового курса. Растущий и непреодолимый раскол в рядах Демократической партии был предрешен, когда в 1948 г. «диксикрат»[11] Стром Термонд выдвинул свою кандидатуру на пост президента и повел против президента Трумэна пять штатов глубокого Юга[12].

В Англии общество претерпело социально-экономические перемены, которые становились все заметнее на рубеже 1950-1960-х годов. Конец империи впервые повлек за собой массовую иммиграцию из бывших колоний в метрополию²⁰. Многочисленные выходцы из Вест-Индии и Южной Азии начали прибывать в Англию как раз в то время, когда английская экономика была истощена войной. Конец 1940-х годов Дэвид Кейнестон назвал периодом «аскетизма» и жертвенности²¹. Английским государственным деятелям и рядовым гражданам пришлось смириться с тем, что Англия утратила роль мировой державы. Это обстоятельство катастрофически проявилось во время Суэцкого кризиса в 1957 г. Без помощи американцев премьер-министр Энтони Иден ничего не смог бы поделать с генералом Гамаль-Абделем Насером. Это показало, что Англия больше не является самостоятельным игроком на международной арене, – горькая пилюля для политического истеблишмента.

Таково было положение США и Англии в середине ХХ в. Это был мир, который давал многим прогрессистам надежду на то, что поскольку наступил мир, можно преодолеть самые трудные социально-политические проблемы. Но нашлись критики, считавшие, что столь оптимистический взгляд на вещи утопичен и питается опрометчивой верой в благотворность вмешательства государства. Так, сложилась группа мыслителей, считавших своим долгом развенчать этот оптимизм. И сейчас мы перейдем к изложению позиции этих людей – Карла Поппера, Людвига фон Мизеса и Фридриха Хайека. Именно они стали провозвестниками той системы идей, которая во второй половине ХХ в. преобразовала интеллектуальный ландшафт и радикально изменила практическую государственную политику как в Англии, так и в США.