Среди множества других вырезок мне попалась на глаза вот эта – письмо в «Ньюкасл джорнэл» от 12 февраля 1947 г.: «Сэр Норман Энджелл, автор книги “Великая иллюзия”, столь широко обсуждавшейся, столь радушно принятой и так хорошо продававшейся, который до 1914 г. ничтоже сумнящеся утверждал, что банкиры не допустят войны, потому что она потребует огромных затрат и будет сопровождаться невиданным растранжириванием богатства, теперь должен написать другую “Великую иллюзию”? Она, разумеется, должна быть посвящена всем избирателям, проголосовавшим за лейбористское правительство!»
За сорок лет через британские и зарубежные бюро газетных вырезок, а также через другие каналы, до меня дошли буквально тысячи подобных упоминаний. Еще одно из недавних упоминаний представляет собой сообщение о предостережении студентам от президента одного из американских университетов относительно «привлекательных заблуждений Норманна Энджелла, который полагает, что войн больше быть не может».
Рассмотрим письмо, процитированное выше. Читатель, написавший в газету спустя почти сорок лет после выхода обсуждаемой книги, поделился впечатлениями своего времени от посыла этой книги, тем самым засвидетельствовав, что этот посыл был полностью извращен, и чистым результатом сорока лет широких продаж и активного обсуждения стало укрепление того самого мнения, разрушение которого и являлось целью книги. Здесь мы, несомненно, имеем дело с удивительным результатом, из которого можно извлечь определенную мораль.
Начать с простого факта, что в книге нет ничего – ни единого слова – ни о том, что война стала «невозможной», ни о том, что иссякнут деньги, ни о том, что война окончится, потому что ее остановят банкиры. Вряд ли кто-нибудь из читавших эту книгу способен подумать, что таков ее смысл. Из сотен рецензий того времени ни одна не содержит подобного вздора. На самом деле, внутренняя логика самого тезиса должна была бы сразу же разрушить эту легенду. Если бы автор в самом деле предполагал, что война невозможна, то зачем ему вообще беспокоиться – бросать карьеру, на ниве которой он добился немалого материального успеха, и ввязываться в неприятную и неблагодарную агитацию, чтобы предотвратить нечто такое, чего, по его мнению, никогда не произойдет? Тем не менее, при том что, насколько мне известно, ни один рецензент никогда не писал, что об этом говорится в книге, и никто их прочитавших ее, не считает, что автор говорил нечто подобное, именно эта легенда оказалась наиболее несокрушимой из всех впечатлений, произведенных книгой на тех людей, которые действительно имеют значение, то есть на безымянные массы, принимающие или отвергающие ту или иную политику, на тех, кто создает и свергает правительства и кто редко читает книги.
Раз возникнув, легенда оказалась несокрушимой. За несколько лет до первой войны я и сам обнаружил, что пишу в «Дейли мейл» (к примеру, 15 сентября 1911 г.) в том смысле, что на фоне широко распространенного в ту пору незнания конкретных фактов я предчувствую весьма вероятное приближение войны (не говоря уж о том, чтобы считать войну «невозможной»). Типичным видом протеста с моей стороны было письмо в (лондонскую) «Сатердей ревью» (от 8 марта 1913 г.): «Вы крайне любезны, сказав, что я “один из немногих защитников мира любой ценой, кто не является абсолютным ослом”. И тем не менее вы заявляете, что на мне лежала миссия “убедить народ Германии в том, что в XX столетии война стала невозможна”. Чтобы пытаться учить кого-нибудь такой, простите, чепухе, нужно быть совершенным и явным ослом. Разумеется, я, насколько мне известно, никогда никому не говорил о том, что война невозможна. Лично я считаю войну не только возможной, но и весьма вероятной».
Полагаю, что в общей сложности я написал несколько сотен подобных опровержений – без всякого видимого эффекта.
Автору, наблюдающему, как «произнесенную им истину скручивают в силок для дураков», легко списать все на тупость равнодушных масс, которые стремятся только к одному – избавить себя от необходимости приноравливаться к изменившейся идее и поэтому ухватившихся за «спасительный обман». (Объявив новую идею смехотворной, нет нужды обдумывать ее.) Все это, быть может, и верно. Но я-то намеревался преподнести определенные политические истины так, чтобы прорваться сквозь путаницу массового сознания. Этот барьер нужно было преодолеть с самого начала. Однако сделать это не удалось. Чем же объясняется неудача?
Если на этот вопрос следует дать ответ и если этот мой опыт должен пролить свет на то, каким образом можно вызвать изменение политических идей (что и является нашей основной проблемой сегодня), то эту историю не следует сводить к одной лишь неудаче. Успех тоже кое-чему может нас научить.
Наряду с распространением этого мифа среди публики, не читающей книг, существовал огромный интерес, выказываемый теми, кто все-таки читал книги. Этот интерес породил «движение», описываемое в следующей главе, и – как только стали понятны итоги войны – к широкому признанию того факта, что события подтвердили идеи, содержащиеся в книге.
В 1920 г. «Дейли ньюс» (номер от 25 февраля), критически оценивая послевоенную ситуацию, замечает, что «после пяти с половиной лет забвения мистер Норман Энджелл вернулся… Его книга спровоцировала одну из величайших дискуссий нашего поколения. Нравится ему это или нет, но сегодня он – пророк, чьи пророчества осуществились… Едва ли можно развернуть свежую газету без того, чтобы не зацепиться взглядом за какое-либо новое подтверждение некогда презираемой и отвергаемой доктрины норман-энджеллизма». Главный редактор «Дейли ньюс» А. Г. Гардинер писал: «Это больше чем книга. Это часть грандиозного исторического эпизода, пережитого современным поколением, и все, что случилось со времени ее первого появления, послужило подтверждением ее тезиса и сделало ее одним из величайших документов истории».
Это было в том же 1920 г., когда я написал «Плоды победы: продолжение “Великой иллюзии”» («The Fruits of Victory: A Sequel to ‘The Great Illusion’»). После ее выхода Кейнс написал мне, что он считает ее «великолепной и, прочтя ее с величайшим удовольствием, полностью согласен [с ее идеями]. Я так рад, что после долгого периода написания мелких брошюр из-под вашего пера вышло действительно важное произведение, которое долго не утратит своей ценности. Как некомпетентны эти чертовы рецензенты!
Те рецензии, что я видел, чудовищно несправедливы к “Плодам”. Но я ожидаю, что публика будет более разборчива. В этой книге мне действительно нечего критиковать, но я хочу сказать вам, что она чрезвычайно мне понравилась», – и далее он указывает на отрывки, которые ему особенно понравились. Спустя несколько лет, когда я начал воевать с «политикой умиротворения», проводимой британским правительством, он написал статью в «Нейшн», и в таких же теплых словах поддержал мою позицию. До войны, впервые встретившись с ним в Кембридже, я полагал, что подобно более ортодоксальным экономистам он скептически отнесся к моему прогнозу в «Великой иллюзии» о том, что сразу после всеобщей европейской войны победитель не сможет получить компенсацию, соразмерную военным расходам. Но за два послевоенных десятилетия общее отношение экономистов к моей позиции радикально изменилось. Так, Лайонел Роббинс (профессор экономики Лондонского университета) несколькими годами позже в своей книге «Экономическое планирование и международный порядок» («Economic Planning and International Order») замечает, что мои «различные работы, хотя и не адресованные в первую очередь профессиональным экономистам, открывают новую эру в дискуссии по этим проблемам», и упоминает «This Have and Have Not Business» как «восхитительное изложение его фундаментальной позиции».
В кругах не столь академических, но, вероятно, более приближенных к повседневному миру финансов и политики, признание пошло даже дальше и порой приходило раньше. За несколько месяцев до вспышки первой войны (точнее говоря, 27 марта 1914 г.) выступая в Сорбонне, лорд Эшер, председатель комиссии по имперской обороне, рассказал французской аудитории, что у него была возможность присутствовать на весьма конфиденциальных слушаниях, где обсуждались проблемы экономических последствий начала европейской войны, в которую мы можем оказаться втянуты, на производство, торговлю и финансы. Слушания продолжались несколько месяцев, а для дачи показаний перед теми, чьей обязанностью было сделать выводы и доложить их, было приглашено большое число наиболее богатых и влиятельных бизнесменов из разных городов Великобритании. Он добавил: «Я уверен, что из этих высокопоставленных свидетелей мало кто читал эту книгу (если таковые вообще найдутся), но каким-то таинственным образом в их умах работал вирус Нормана Энджелла: один за другим эти магнаты торговли и финансов подтверждали доктрины “Великой иллюзии” своими опасениями и ожиданиями».
