Тот факт, что сегодня большинство людей согласны с тем, что Герберт Гувер не был либералом, не объясняет, почему сам он до самой смерти искренне называл себя либералом. Даже если допустить, что Франклин Рузвельт был признанным либералом периода Нового курса, что можно сказать о других важных политических фигурах тех дней? Были ли они либералами? Является ли либералом Уолтер Липпман? Или губернатор Лафоллет? Или судья Блэк? Макс Лернер говорит, что эти вопросы вызывают «крайнее изумление», поскольку все эти лица, причастные к либеральному наследию, тем не менее весьма существенно отличаются друг от друга[55]. Рассмотрев очень разных людей, называвших себя либералами, Алан Гримс спрашивает: «Должны ли мы в таком случае отчаиваться в отношении определения? Может быть, либерал – это просто любой человек, который так сам себя называет? Или это тот, которого так называют другие?»[56] Гримс дает отрицательный ответ на свой вопрос, после чего предпринимает попытку классифицировать понятия, образующие его собственное определение либерализма. Однако любое такое определение по природе своей нормативно, а не дескриптивно; оно исключает многих людей, заявляющих, что они либералы, и сумевших убедить в этом других.

Для целей данного исследования я буду употреблять очень наглядное, функциональное и работающее определение: либералом является тот, кто способен убедить других людей, что он является либералом, – которое не позволяет произвольно лишать кого-либо возможности получить либеральный ярлык. Мы можем задаться вопросом: почему Рузвельт добился того, что его стали идентифицировать как либерала, а Гувер нет. Оба называли себя либералами. Зная, что каждый из этих двоих – и Гувер, и Рузвельт – искренне считал себя либералом и что «либерал» – мощный политический символ, с которым хотели бы ассоциироваться многие политики, почему сегодня все согласны в том, что Гувер не был либералом? Почему попытки Гувера завладеть этим словом-символом не увенчались успехом?

Чтобы ответить на этот вопрос, вероятно, следует предположить, что в США использование политического символа «либеральный» в целом соответствовало британской традиции. Сделав такое предположение, можно было бы объяснить, что британский либерализм с годами изменил свое значение, особенно после того как в 1911 г. Л. Т. Хобхаус дал определение нового либерализма[57]. Этот новый британский либерализм старался проложить средний путь между социализмом и классическим либерализмом. Новые британские либералы, выступавшие за социальное обеспечение, говорит Томас Нил, «в противовес социалистам настаивали, что богатство производится личной инициативой, а в противовес индивидуалистам – что стоимость объекта недвижимости полностью зависит от местного сообщества и что право владения даже личной собственностью бессмысленно без социального одобрения и поддержки»[58]. В 1908 г. Уинстон Черчилль, бывший тогда членом Либеральной партии, совершенно в духе этого нового либерализма утверждал, что он «хотел бы видеть, как государство возьмет на себя новые функции, выступит в новых сферах деятельности, в частности в естественных монополиях»[59]. Новые английские либералы все еще верили в свободу, но они также считали, что право на прожиточный минимум является столь же важной свободой, как право собственности и свобода личности[60]. К тому же они верили, что государство может принимать законы, гарантирующие первую свободу, не отрицая последней[61].

В этих обстоятельствах, чтобы убедить людей принять его определение либерализма как политики laissez faire, принадлежавшее XIX в., Герберт Гувер должен был ниспровергнуть мнение целого поколения. Таким образом, нет ничего неожиданного в том, что ему не удалось захватить этот выигрышный политический ярлык.

Однако этот ответ основан на весьма важных, но неверных допущениях, согласно которым США следовали британскому употреблению политического символа «либеральный»; к 1930-м годам огромное большинство американцев знало, что означает «либеральный»; и следовательно, Гувер и его консервативные современники пытались присвоить этот важный символ Нового курса. Кроме того, имеющиеся данные показывают, что до 1930-х годов в США слово «либеральный» не было важным политическим символом. Это не значит, что до Нового курса оно никогда не употреблялось; скорее до Нового курса оно не было важным символом. Но для огромного большинства американцев слово «либеральный» буквально появилось на свет в начальный период Нового курса.

До этого времени термин «либеральный» не был в Америке популярным политическим ярлыком. Это показывает анализ политических символов, использовавшихся в политической литературе начала XX в. Одной из таких книг, безусловно, является «Обетование американской жизни» («The Promise of American Life») Герберта Кроули. Впервые она была опубликована в ноябре 1909 г. и затем переиздавалась в июне 1910 и апреле 1911 г. Хотя в то время было продано не более 7500 экземпляров, Артур Шлезингер-мл. утверждает, что книга «оказала непосредственное колоссальное влияние на то, что историки назвали эпохой прогрессизма»[62]. Портрет Кроули как либерала дополняется тем фактом, что он был основателем журнала «Нью рипаблик». Тем не менее Сэмюэл Бир, проанализировав символы, использованные в «Обетовании», пришел к следующему выводу: «Автор использует термины “либеральный” или “либерализм” лишь эпизодически. Не чаще он использует и термин “консерватизм”, причем консерватизм он противопоставляет не либерализму, а радикализму. Термином, с которым он, как и его герой, Теодор Рузвельт, отождествлял себя и свои взгляды, был, конечно, “прогрессизм”»[63].

На фоне указанного выше нечастого употребления Кроули термина «либеральный» поворот демократа Ф. Рузвельта к использованию этого термина выглядит особенно резким. В предметном указателе к первому тому рузвельтовских публицистических статей, относящихся к 1928–1932 гг., термин «либерализм» отсутствует. Но всего несколькими годами позже мы обнаруживаем, что седьмой том, охватывающий статьи 1938 г., ФДР озаглавил «Продолжение борьбы за либерализм» («The Continuing Struggle for Liberalism»)[64]. В лексиконе ФДР произошел резкий сдвиг – сдвиг, который не просматривается в политической терминологии «Обетования» Кроули.

Бир замечает, что задолго до эпохи Кроули, еще в XVIII в., «родовые термины – вроде слова “демократический” – использовались в качестве дополнения к партийным ярлыкам и служили для обозначения важных точек зрения. Но термина “либеральный” среди них нет»[65]. Нельзя сказать, что слово «либеральный» не использовалось вообще никогда, скорее речь идет о том, что частота его использования была незначительной. Анализ частоты появления политических символов в популярных журналах[66] и газетах[67] также показывает, что участившееся использование либерального ярлыка совпадает с началом Нового курса.

Некоторые из наиболее видных деятелей начала Нового курса вспоминают, что именно в этот период слово «либеральный» стало важным политическим символом. Реймонд Моли пишет, что 8 марта 1933 г. он подготовил для Рузвельта текст послания, с которым тот выступил в Конгрессе 10 марта. В этой речи, вспоминает Моли, он использовал выражение «либеральный»[68]. Слово «либеральный» в его сегодняшнем значении тогда только начинало вытеснять старое слово «прогрессивный»[69]