Я откидываю голову назад и смотрю на небо, мысленно считая до пяти. Там небольшое облако, похожее на птицу в полете. Птицу с длинным и тонким, как игла, клювом. Колибри?

— Если ты не хочешь быть в отношениях, — Я говорю медленно, с расстановкой, как будто объясняю что-то ребенку, — то не будь. Почему это вообще проблема?

— Потому.

Вот оно. Это весь ее ответ. Я склоняю голову вниз, и таращусь на нее.

— Почему?

Она колеблется так долго, что я начинаю думать, она не пойдет дальше, не будет ничего объяснять. А потом, глядя мне прямо в глаза, говорит:

— Мне нравится секс.

Вот дерьмо. Эти слова идут прямо к моему паху. Реальный мир ускользает, и я наблюдаю за собой в каком-то параллельном измерении. Я могу видеть, что бросаюсь к ней. Потом она лежит на спине в траве, и я на ней. Я хочу войти в нее так сильно, что это причиняет мне боль. Желание ослепляет меня. Кровь отливает от мозга, и устремляется к члену, оставив с головокружением и сбитым дыханием.

Мой пульс разгоняется, и я благодарен, что на мне не обтягивающее трико, как на том парне. Я прочищаю горло. Миа смотрит на меня, глаза большие и немигающие, ее очки по-прежнему на лбу.

Мне нравится секс.

И что, черт подери, я должен на это ответить?

— Так... — Начинаю я, и мой голос срывается. К черту это! Черт с ней!

Попробовав еще раз, я говорю:

— Друзья с привилегиями. Ты этого хочешь?

— Почему бы и нет? — Теперь ее голос звучит более уверенно. В то время, как я здесь получаю эрекцию от ее высказывания из трех простых слов, она психологически подняла себя вверх.

— Бл*дь, да потому что это плохая идея. Вот почему нет. — Я выделяю каждый слог, пытаясь впечатать это в ее мозг. Это не мое мнение. Это факт.

Она машет рукой.

— Мы остаемся теми же. Тусуемся. Делаем все те же вещи. Кроме того, когда хотим потрахаться, мы не ограничиваемся рискованным вариантом переспать с незнакомцем или эмоционально изматывающим вариантом быть в отношениях.

Это толкает меня за грань. Я начинаю смеяться, и сам слышу, как противно это звучит.

Есть приемлемые темы, которые допустимо поднимать, а есть темы, абсолютно табу, даже когда вы поспорили или злы, как черти. Но я произнес это дерьмо. Она меня просто вынудила.

— Факфейс действительно оказал на тебя такое влияние, да? — Спрашиваю я, несмотря на внутренний голос, который умоляет не делать этого. — Я имею в виду, знаю, ты была убита горем, но ведь это было пять лет назад.

Ее лицо вытягивается, темнеет, и она сжимает руки в кулаки. Я чувствую, как она молча наблюдает за мной, с остекленевшими глазами и дрожащим подбородком.

— Мэтт не имеет ничего общего с этим, — наконец говорит она.

— Конечно, не имеет, — глумлюсь я, но решаю остановиться на этом, несмотря на то что мог бы сказать намного больше. Я мог бы припомнить ей о том, как всего несколько месяцев назад мы обсуждали старых знакомых, и в это время, сидя рядом с ней, я наблюдал, как она открыла приложение Facebook, и чье же имя было первым в истории ее недавних поисков? Да!

И это только одно из доказательств из длинного списка, который говорит мне о том, что она все еще привязана к этому мудаку. Она до сих пор думает о нем. Что именно она думает, я не знаю. Она по-прежнему любит его? Она по-прежнему хочет его? Может ли она принять его обратно? Как бы мне хотелось сказать, что она ни за что не согласится. Но я не могу этого сделать.

Эта мысль заставляет меня идти дальше, и я не в силах остановиться.

— Ну, знаешь, что? — огрызаюсь я на нее. — Ответ: да! Хорошо? Да, я думал о сексе с тобой.

Я не должен быть так злиться, пока говорю это. Мысль вроде бы абсурдна.

Я продолжаю:

— Но я ничего с этим не делаю, и не собираюсь. Ты знаешь почему?

Она выдает невеселый смешок, ее голос звучит надтреснуто.

— Нет, но я предполагаю, что скоро узнаю.

— Потому что ты важна для меня, — говорю я, ткнув пальцем в ее сторону. — Я ценю нашу дружбу больше, чем хочу заполучить тебя голой.

Выражение ее лица смягчается, ее ответ тих и серьезен.

— Ты тоже важен для меня, Джей. Ты знаешь это.

Я киваю. У меня такое чувство, будто я проглотил песок.

— Да, но какая нам теперь от этого польза? И куда мы теперь пойдем? Как же нам вернуться к нормальной жизни?

— Я не знаю, — признается она. Уголки ее рта опустились вниз. Она выглядит несчастной, как мне кажется.

Хорошо, достаточно. Я поднимаюсь на ноги и говорю:

— Полагаю, мы еще увидимся!

А потом я ухожу. Потому что знаю, если не оставлю, буду не в состоянии продолжать злиться на нее.

Мне нужно держаться этого гнева. Это моя последняя линия обороны.

Без этого я пропаду.

Глава 3

Миа

Жонглируя пакетами с продуктами и небольшой стопкой сегодняшней почты, я роюсь в переднем кармане сумочки в поисках ключей. Почему я всегда убираю их после того, как припаркую машину? Гораздо удобнее, было бы держать их под рукой. У моей фиолетовой рубашки, очень хорошие, большие карманы, которые с легкостью выдержат громоздкий брелок с ключами и даже место останется.

Ничего не уронив, мне удается открыть свою квартиру и войти. Локтем я включаю свет. Еще не стемнело, и это еще преимущество работы по фиксированному расписанию. Я ухожу на работу после восхода, и возвращаюсь до темноты. Но, перед уходом, я обычно закрываю жалюзи, так что в комнате довольно темно. Это помогает экономить электричество.

Человек, научивший меня этому, конечно, Джей. Он полезен в таких делах. Я одна из немногих, кто не находит эту часть его личности раздражающей. Когда он начинает читать лекции, большинство людей, кажется, видят самодовольного всезнайку, и на этом все. Но, я — то знаю, что он просто пытается быть полезным. К тому же меня всегда привлекали умники. Я нахожу их энергичными. Сексуальными. Горячими. Как ад.

Я бросаю вещи, тяжело вздыхая. У меня изжога, живот урчит так, как будто я выпила слишком много кофе. Но это не так. Я ощущаю кислоту в желудке уже три дня, с того воскресенья в парке. С того самого момента, когда Джей ушел, оставив меня с таким чувством, как будто, прежде чем уйти, он привязал веревку к моему сердцу, и, с каждым шагом, дергал и натягивал ее, пока не вырвал его прямо из моей груди. Оставив пустоту.

Уже среда, а я не слышала ни слова от него. Я решила, что, судя по тому, как он ушел, то именно он должен сделать следующий шаг… Связаться с ним первой, было бы похоже на отчаяние. Несолидно.

Однако, с каждым днем, достоинство кажется мне все более и более переоцененным.

Я снимаю белые кроссовки — уродливая и скучная обувь, которая позволяет мне уберечь ноги от боли, после долгого дня беготни на работе, и кладу их в шкаф. Затем направляюсь в спальню, чтобы переодеться в штаны для йоги и свободную майку. Я оставила их утром на кровати, так что они были готовы к тому, чтобы я влезла в них, как только вернусь домой.

Возвратившись на кухню, включаю духовку, прогреваю ее и распаковываю продукты: овощи для салата и бутылку рислинга. Обычно я не балую себя в середине недели, но сегодня после обеда, я решила, что мне надо лучше относиться к себе.

В большинстве случаев, я принимаю самых разных пациентов, но сегодня, одного из врачей, доктора Кастильо, не было в офисе, он делал кесарево, и я, в конечном итоге, заботилась обо всех его пациентах, которые не захотели перенести прием. Поэтому, в промежутках между лечением моих собственных пациентов, я потратил много времени, пытаясь сгладить недовольство женщин, лишенных общения со своим врачом.

Многие люди, встречая меня впервые, кажется удивлены, когда я говорю им, что я — как NP, моя ученая степень на самом деле ближе к врачу, чем к обычной медсестре (прим. ред.: может проводить медицинские манипуляции и назначать лекарственные средства). На самом деле, это дерьмово, но я определенно вижу больше уважения в их глазах, когда объясняю это. Вероятно, единственный человек, который по-прежнему не впечатлен — это мой отец.