В разговорах и ответах на вопросы всегда приходится пояснять, что путать две идеи – о жизни детей до школы и в начальном освоении школы – могут только родители и управленцы. Педагоги же хотят в чём-нибудь разбираться.

Обстоятельства жизни педагога суровы. Он невольно и неосознанно спешит, работает рывками, приспосабливается к тому, о чём знает со слов разных советчиков, а не по своему собственному опыту. Технологи старых и новых новшеств (так же как и управленцы всех рангов) о вере в свой опыт помалкивают. А вера в свой опыт и есть профессиональное кредо (credo на латыни значит верую) – и для оценки своей удачливости, и для оценки посильности своих усилий в расчёте на близкую, среднюю и далёкую перспективу.

Тот, кто пашет по заданной программе или новому учебному пособию, не может работать по вере в себя, он теряет представление о своём педагогически сработанном опыте.

И социальный статус нынешнего времени (понимание учительского или воспитательского дела как «оказывание услуг») любому педагогу только во вред: ни для дела по уму, ни для дела по сердцу.

Школьное общество – по сути дела, зачастую артель по обслуживанию за госсчёт. Тогда как дошкольное сообщество может быть коллективом – в лучшем, старом понимании этого слова.

В собраниях «по вызову» каждый из вас наверняка участвовал. Из-за заорганизованности общения эти собрания обычно кончались ничем, времятерянием. Появлялось, в лучшем случае, чувство досады, в худшем – тошнотворное ощущение переповторения.

Человека обездушили, потому что удушили бездельем. Твоё лицо обезличили. И твои профессиональные переживания и оценки стали ненужными. На собраниях за счёт обрядности его проведения пострадали энное количество человек без права на компенсацию морального ущерба за погубленный интерес к жизни.

У детей нет таких сборищ, но есть собрания по приводу в круг обязательного контакта (так сказать, «общения»). Эффект почти тот же. Но он окрашивается, во-первых, встречей с известными по имени детьми и, во-вторых, характером деловитости детей, собравшихся для одного дела (игры).

Если круг детей не случаен, складывается разговор, беседа – то индивидуальная, то общая для трёх-четырёх детей. Повтор в составе круга детей приглушает или гасит интерес к знакомым делам, упрощает игровые ситуации. Безразличие взрослого к составу играющих также губит интерес к жизни здесь и сейчас.

Иначе говоря, каковы взрослые – таковы и дети.

Дети потеряли хотение выражать своё волеизъявление, ибо взрослые его никак не показывают, не демонстрируют. Попытки взрослого направлять, показывая игру, почти сразу затухают после условной попытки поиграть. Таким образом, легко опрощается контакт детей и упрощаются их образы, представления о своих возможностях, не говоря о распределении сил по их испытыванию. Смех детей замолкает. Восстанавливается шум разной громкости…

Такова реакция на безволие взрослых.

Итак, о вере в себя. Её можно укрепить. И её можно вернуть – повернув лицом к себе. В первом случае надо с кем-то договориться об общем взгляде на свой опыт и на опыт партнёра. Во втором случае – поискать, с кем хотелось бы договариваться, то есть определиться, какой облик более привлекателен и какое лицо хотелось бы привлечь к разговору.

И лицо, и облик сформировавшегося человека могут стать лишь узнаваемым намёком (маской) того привлекательного начала, которое мы почему-то называем личностью.

Вот женщина вдруг в чём-то усомнилась, без особых разговоров не доверившись другой женщине, почувствовав какую-то двойственность. Интуиция женщин не обманывает: так оно и есть. Только надо помнить, что у каждого есть его второе «я».

Второе «я» – это опыт, который по жизни составлен из собственных образов, впечатлений и переживаний. Интуитивно откликнулось ваше второе «я» навстречу другому, когда вы почувствовали, что облик и лицо – это, так же как и у вас, разные и одновременно существующие характерные черты этого человека.

Кто-то из вас двоих торопится принять решение. У каждой срабатывают две силы: одна – привычная (автоматическая) реакция – по детали, ещё не наименованной, успеть получить информацию и тотчас на неё отреагировать. Или же это в вас произошла неосознаваемая обработка визуальной аналоговой информации, которая пересчитывается в ряд признаков, и поэтому реакция задержанная, замедленная, идущая по какой-то мысленной схеме, контролируемая в реальном масштабе времени.

В первом случае могла сработать биологическая реакция, несущая свою собственную точку зрения как приоритетную. Во втором случае срабатывает технико-хозяйственная точка зрения, вооружаемая анализом зримой соседки по ряду несознаваемых примет, которым женщина доверяет в любой ситуации.

Разговор в присутствии обеих или участие обеих в разговоре не меняет их точек зрения. Ведь они не ведут делового разговора. Он ещё не состоялся. Каждая ощутила свою самооценку и этим завершила встречу.

Где же они обе прочувствовали границы разумности и целесообразности? Нигде и ни в чём. Срабатывала машинизированная форма мышления. А культурная форма промысливания ситуации не была испытана.

В процессе выбора должен был свершиться сложный акт мысли: по форме – индивидуальный, а по содержанию и по природе профессии – общественный.

Если же этого не случилось, тогда «зеркало» каждой – созерцание жизни по существу – не сработало. Выбор направления действия ошибочен, и созерцание себе подобного (зеркало) «разбивается вдребезги» на несвязные ощущения. И вернуться к началу, то есть поменять направление выбора на обратное уже не хочется, потому что не можется. Самооценка становится процессом самооправдания.

Разговор воспитательниц не изменил их точек зрения. Мы понимаем, что итог их разговора не отличим от концовок детских разговоров на третьем-четвёртом году жизни и старше. Обычно так и оканчиваются их встречи: не вслушиваясь в речь друг друга, они говорят о чём-то своём.

А что же такое «деловой разговор»? – Высказывания как утверждение права говорящих верить по сложившимся стандартам разговора. Здесь мы на правильном пути к рассмотрению разговора как окончательного контекста, в рамках которого должно быть понято познавательное отношение говорящих.

Процитирую американского философа Ричарда Рорти: «Взгляд на мудрость как на способность поддерживать разговор равнозначен, скорее, взгляду на человеческие существа (КТО) как на генераторов новых описаний (ЧТО), нежели как на существа, способные (надеяться на это следует) к точному описанию. Это ЧТО есть наилучшая идея, которую мы принимаем на текущий момент для объяснения того, что происходит.

Объяснения являются эмпирическими фактами относительно вер, желаний и практик определённых групп человеческих существ. Рассматриваемая группа может сама перейти от одной точки зрения к другой. Общепризнанный факт, что у людей могут возникнуть сомнения относительно того, что они делают, и таким образом они могут начать дискурс способами, не соизмеримыми с теми, которыми они пользовались раньше»[1].

Мы понимаем это как свободу в разговоре.

Возможность накопить и сохранить опыт общения с детьми – важнейшая сторона деятельности детского сада как основы народного образования. Только на этой основе удерживается в том или ином месте тонкий культурный слой профессиональной грамотности, потенциал творческого одухотворённого отношения к своему делу.

Средством переосмысления имеющегося опыта становятся рабочие встречи педагогов разных детских садов, на которых они стремятся говорить о жизни детей, о ходе их духовного роста на определённом отрезке времени, самостоятельно находя отличительные приметы.