И вновь эллины восхищенно приветствовали Гомера, ибо стихи его неизмеримо превышали обычный уровень; и потребовали они, чтобы Гомер был объявлен победителем. Но царь отдал приз Гесиоду, объявив, что получить его должен тот, кто призывает людей к миру и земледелию, а не тот, кто поет им о войнах и побоищах»[23].

Настало время превозносить достоинства мира, сотрудничества и трудолюбия, торговли и коммерции, науки и знания, любви и красоты, свободы и справедливости. Пора оставить позади пороки войны – раздоры и разрушения, грабежи и конфискации, цензуру и запреты, ненависть и страх, насилие и беззаконие. В современном мире, миролюбивом и стремящемся к процветанию, приз должен достаться тем, кто призывает людей к миру, а не к войне и убийству.

Свобода и мир. Именно это предлагают либералы. Свобода и мир – дело сознательного выбора. Они вызволили и продолжают вызволять миллиарды людей из нищеты и страданий. Выбор в пользу свободы и мира – правильный выбор взрослых людей. В этом выборе есть смелость; в нем есть порыв; в нем есть дерзание; в нем есть величие и славный облик, которые неизмеримо выше тех чудовищно искаженных их образов, которые предлагает война. Предпринимательство, процветание, гражданское общество, дружба, достижения, продуктивность, искусство, знание, красота, любовь, семья, удовлетворенность, полнота жизни, счастье – все это дается миром и разрушается войной.

Тем же, кто сетует, что мирное существование слишком «скучно», тем, кто тоскует по вражде, раздору, насилию, много лет назад ответил великий классик либерализма Бенжамен Констан: «Разве мы существуем только для того, чтобы вымостить нашими мертвыми телами вашу дорогу к славе? У вас есть вкус к войне: но нам-то какая от него польза? Вам скучно в спокойное мирное время. Но нам-то что за дело до вашей скуки?»[24]

Человеческая история переполнена войной и убийством. Пора, наконец, вручить приз не тем, кто твердит о войне и убийстве, а тем, кто предан миру и мирному труду.

Насколько можно судить, война отступает. За две трети столетия, прошедшие после Второй мировой войны, великие державы, да и вообще развитые страны за редчайшими исключениями не сталкивались на поле боя, – беспрецедентное явление в истории (Holsti 1986; Jervis 1988; Luard 1988; Gaddis 1989; Mueller 1989, 2004, 2009; Ray 1989; Howard 1991; Keegan 1993; Payne 2004; Gat 2006; Gleditsch 2008; обзор см. в: Pinker 2011, глава 5). Вопреки прогнозам экспертов, США и СССР не начали третью мировую войну, а великие державы не вели боевых действий друг против друга со времен окончания Корейской войны в 1953 г. После 600-летнего периода, в течение которого страны Западной Европы каждый год начинали две новые войны, с 1945 г. они не начали ни одной. Если взять самые богатые страны всего мира, а их примерно сорок, то и они не вступали в вооруженные конфликты друг с другом. Еще один приятный сюрприз: после окончания «холодной войны» в 1989 г. количество войн всех видов во всем мире сократилось (Human Security Centre 2005; Lacina, Gleditsch, and Russett 2006; Human Security Report Project 2007; Gleditsch 2008; Goldstein 2011; Human Security Report Project 2011; обзор см. в: Pinker 2011, глава 6). Войны между государствами стали крайне редким явлением, а число гражданских войн, возраставшее в 1960–1990-х годах, уменьшилось. Общемировой уровень смертности от межгосударственных и гражданских войн вместе взятых также неуклонно снижается: почти 300 человек на 100 тысяч жителей планеты во время Второй мировой войны, почти 30 во время Корейской войны, немного больше 10 в эпоху Вьетнамской войны, меньше 10 в 1970–1980-х годах и менее одного в XXI в.

Насколько серьезно следует относиться к данным, свидетельствующим об отступлении войны? Что это – статистическая аберрация, случайное и преходящее везение? Результат некорректной методики, избранной для подсчета войн и их жертв? Период временного затишья в неумолимом круговороте вещей – затишье перед бурей, разлом Сан Андреас перед Великим землетрясением, сухостой, готовый вспыхнуть от тлеющего окурка? На эти вопросы нет точных ответов. В данной статье я рассмотрю их сквозь призму свойств человеческой природы.

Многие эксперты сомневаются, что война в принципе может отступить: человеческая природа, говорят они, не изменилась, и нам по-прежнему свойственна врожденная склонность к насилию, которая постоянно порождала войны в нашей истории. Врожденная агрессивность существует, и доказательств тому достаточно: мы наблюдаем повсеместную агрессивность у приматов и вездесущее насилие в человеческих обществах – убийства, изнасилования, домашнее насилие, восстания, разбои, междоусобицы. Кроме того, есть веские основания полагать, что в ходе эволюции нашего вида некоторые гены, гормоны, отделы мозга и само давление естественного отбора способствовали насилию (обзор этих вопросов см. в: Pinker 2011, главы 2, 8 и 9). Всего за два поколения людей, которые достигли зрелости с 1945 г., это воздействие не могло стать прямо противоположными и аннулировать результаты нескольких миллионов лет эволюции гоминид. Поскольку наша биологическая тяга к войне никуда не делась, то, согласно этой логике, любые мирные интерлюдии будут преходящи. Тех, кто не считает, что отступление войны – это статистический артефакт или полоса везения, принято называть романтиками, идеалистами и утопистами. Немногочисленные поклонники Руссо и правда глубоко уверовали в его теорию, считая, что изначальная склонность к насилию не присуща человеческой природе: мы, говорят они, – безволосые бонобо (так называемые «шимпанзе-хиппи»), мы наполнены окситоцином и наделены нейронами сочувствия, которые естественным образом делают нас миролюбивыми.

Я не думаю, что мы – «шимпанзе-хиппи», но считаю, что отступление войны – это реальный факт. Как записного реалиста школы Гоббса меня нисколько не смущает утверждение, что отступление войны вполне совместимо с неромантическим взглядом на природу человека. В книге «Чистый лист» («The Blank Slate», 2002) я отмечал, что наш мозг сформировался в ходе естественного отбора и усвоил в числе прочих свойств такие импульсы, как жадность, страх, месть, ярость, мачизм, трайбализм и самообман. Каждый из них по отдельности или в той или иной комбинации способен побудить наш род к насилию. Тем не менее я намерен показать, что это не слишком лестное мнение о человеческой природе нисколько не мешает считать отступление войны реальной и, возможно, устойчивой тенденцией в человеческой истории.

Снижение, а иногда и полное исчезновение насилия определенных видов отнюдь не является чем-то экстраординарным в человеческой истории. В моей книге «The Better Angels 0f Our Nature: Why Violence Has Declined» («Добрые ангелы нашей природы: почему насилия стало меньше») (Pinker 2011) и в книге Джеймса Пейна «A History of Force» («История силы») (Payne 2004) приведены десятки таких случаев. Вот некоторые примеры.