Земля дрожала.
- Тпру! Стоять, колченогие! - вопил кучер, пытаясь унять перепуганных лошадей.
Те ржали, пятились и так и норовили встать на дыбы. Карета шаталась, дребезжала и грозила вот-вот опрокинуться. Анка изо всех сил вцепилась в сиденье, портфель соскользнул с её колен и шлёпнулся на пол. Сотрясались деревья, теряя листву; подпрыгивали камешки на дороге.
Затем толчки прекратились, столь же внезапно, как и начались. Стихли стук и треск, и низкий рокот. Только стая спугнутых ворон продолжала галдеть в небе.
- Что это было? - выпалил взъерошенный и помятый Санго, неуклюже садясь.
Он спал почти всю дорогу, вальяжно раскинувшись на сиденье, и напоминал Анке статую хмельного фавна из Цынского музея - она пару раз зарисовывала её, когда училась в Академии художеств. Теперь же, наконец проснувшись, Санго беспокойно оглядывался, почти не моргая, и немного походил на сову.
Третий пассажир сидел в самом углу кареты, вжавшись в стенку так, чтоб, не приведи бог, не коснуться коленкой Анкиной ноги. Словно боялся запачкаться или заразиться.
- Вы в порядке, господа любезные? - осведомился кучер. - Не зашиблись? - и, не дожидаясь ответа, продолжил: - Слыхал, такие встряски в шутку тут "днем стекольщика" зовут. Они здесь, бывает, случаются.
Убедившись, что всё уже закончилось, Анка перевела дух. Она отпустила сиденье и наклонилась за упавшим портфелем. Не удержавшись, погладила выпуклый герб, тисненный на его плотной коричневой коже. Свеча и циркуль на фоне раскрытого свитка. Как и форменный мундир, портфель был доказательством её принадлежности к Королевской службе учета дарований.
Эту службу создали всего несколько лет назад по приказу Его Величества Николина VII Просвещенного, да правит он еще целый век. Провозгласив, что богатство страны в её людях, он повелел составить реестр всех талантливых ученых, музыкантов, художников и писателей. Как ныне живущих, так и уже почивших. И поскольку членам реестра обещалась денежная поддержка, заявки на включение в него посыпались градом. Чуть ли не каждый доморощенный умелец из каждого медвежьего угла пожелал испытать удачу. И несмотря на то, что девятнадцать из двадцати "талантов" оказывались пустышками, проверять приходилось их всех.
Анку приняли на службу ровно сорок три дня назад, и это был её первый выезд. Восторг и нетерпение омрачало лишь одно: люди, назначенные в одну с ней группу.
Санго - сынок влиятельного папеньки, который пристроил своё непутёвое чадо на тёплое местечко. Бесполезность и вседозволенность - так его характеризовала старшая коллега, вводившая Анку в курс дел. Мол толку от него ждать наивно, ссориться с ним - самоубийственно. Остается просто терпеть и надеяться, что он не будет сильно мешаться под ногами.
Третьим членом их группы был Мих - замкнутый и нелюдимый парень в очках. Он обожал искусство настолько, что в службе на эту тему ходило множество пошлых шуток. Мих не обращал на них внимания - он в принципе не обращал внимания на коллег, а начальство терпел лишь потому, что то подбрасывало ему на изучение и оценку всякие картины, скульптуры и нотные записи.
За время поездки он не сказал ни слова.
Глядя на своих спутников, Анка с тоской понимала, что все переговоры придётся вести ей самой. Как-то не очень весело для первого выезда: она-то рассчитывала, что в этот раз будет только смотреть и учиться у старших коллег.
Карета забралась на холм, и взглядам путников открылся вид на Гусью Заводь - маленький старинный городок, притулившийся в долине. Издалека он казался живописным и уютным - картинки с видами на такие охотно покупают зрелые дамы с незамысловатыми вкусами. Однако чем ближе к Гусьей Заводи подъезжала карета, тем явственней бросались в глаза следы разрухи: потрескавшиеся фасады, выбитые окна и осыпавшаяся штукатурка. Под колесами хрустели осколки стекла, обломки сорвавшейся с крыш черепицы. Вышедшие на улицу горожане спокойно и как будто бы привычно оценивали разрушения, постигшие их дома из-за недавней встряски.
Проехав через полгорода, карета остановилась возле старой церкви, выглядевшей так, словно регулярные землетрясения не щадили её особенно сильно. Левая башня обетов обвалилась, обнажив арочные своды запевальни. Судя по кусту, выросшему на груде камней, - довольно давно. Поблекшую роспись фасада разъедала черная плесень.
У крыльца, как и договаривались, их поджидала женщина лет шестидесяти на вид. Очень худая и подтянутая, с прямой спиной и седеющими волосами, собранными в идеальный строгий пучок. Стояла она неподвижно, позой напоминая "Скорбь" - мраморную фигуру, которой часто украшали надгробия.
Кучер распахнул дверцу кареты и замер в полупоклоне, приглашая "господ любезных" размять ноги. Судя по взгляду женщины-статуи, вид представителей Королевской службы её не впечатлял.
Анка очень старалась казаться компетентной умницей, потому её новенькая форма была застегнута на все пуговицы, волосы аккуратно расчесаны и уложены, а туфли до блеска натерты салом. Вот только во всём её облике так и сквозило - "вчерашняя выпускница". Мих, наверное, выглядел бы неказисто, как его ни одевай, и темно-синий китель с гербовыми пуговицами исключением не стал. Санго же стоял мятый и всклокоченный, с закатанными до локтей рукавами и распахнутым воротником.
Анка на всякий случай посмотрела на своих спутников, проверяя, не хочет ли кто-нибудь из них начать разговор. Санго зевал и, задрав голову, равнодушно разглядывал остатки фасадной росписи. Мих крепко прижимал к себе свой портфель, угрюмо молчал и напоминал ощетинившегося ежа. Ну, чего-то такого Анка и ожидала.
- Добрый день, мы из Королевской службы учета дарований, - скрывая нервозность, улыбнулась она женщине.
- Уж думала, вы не приедете, - поджала губы та. - Я посылала заявку более двух лет назад!
Женщина вскинула голову с видом Карающей Добродетели, какой её рисовал Клим Ланьк.
Анка с трудом подавила вздох: ну почему разбираться с этим именно ей? Однако прежде чем она начала оправдываться и унижаться, голос вдруг подал Санго:
