И снова обратясь к Суперфину, выпалила:

- Мне кажется, я где-то вас видела. Вы впервые в Израиле?

Но наш гость ответить не успел.

- Что мы тут стоим, давайте поедем, - предложила Элеонора, и мы гуськом потянулись из зала ожидания.

В машине Лина уселась рядом со мной, А Суперфин с Элеонорой поместились на заднем сидении.

- Мистер Суперфин, откуда вы так хорошо знаете русский язык? - спросила она.

- Ну, зачем же так официально? - хохотнул наш гость. - Ведь, насколько мне известно, в Израиле обходятся без церемоний. Называйте меня Эдвардом, вы же меня в письмах так называли. А что до моих родителей... Они выходцы с Галиции. До конца своих дней говорили на идише и по-русски. Так и не научились английскому языку.

- А почему вы не писали мне по-русски?

- Не умею, - он с сожалением пожал плечами. - Папа с мамой научили меня только говорить, но не писать. А в школе был, разумеется, английский.

- Вы знаете, Эдвард, - сказала я, не отрывая глаз от дороги. - Мы почему-то думали, что вы прилетите из Америки, а оказалось, из Амстердама.

- У меня там были некоторые дела... - объяснил Суперфин, немного помолчав.

- Куда вас отвезти, Эдвард? - спросила я. - Сразу в гостиницу или к нам?

Лина не дала Суперфину ответить.

- Лера, только я тебя прошу, не задерживайся, нам же еще к Вольфам ехать на поминки. Ты что, забыла?

- Мне совершенно не хочется в гостиницу, - заявил вдруг наш гость. - Я приехал в Израиль не в гостинице отсиживаться, а набираться впечатлений. Потом книгу напишу. Вы позволите, я поеду с вами...

- Куда? - удивилась я. - На поминки? Вообще-то это не поминки, у евреев поминки неприняты. Это седьмой день, окончание траура. К родственникам покойного приходят те, кто не смог прийти в течение недели... Не сказала бы, что там можно набраться приятных впечатлений.

- А что тут такого? Кто сказал, что в книге должны быть только положительные впечатления? Наоборот, разнообразие описаний придаст ей блеск, и ее быстро раскупят, - убежденно закончил Суперфин.

- Ну, если вы настаиваете... - протянула Лина.

- Только меня увольте, - громко сказала Элеонора. - Лучше приготовлю чего-нибудь вкусненького дома.

Высадив Элеонору возле дома, мы поехали к Вольфам. Там была куча народу. Многие вели себя тихо и проникновенными голосами утешали вдову, сидящую в кресле в углу салона. Дочь Вольфов была рядом с матерью.

Часть гостей стояла у стола, уставленном вазочками с орешками и печеньем, некоторые курили на лужайке перед домом.

Лина осмотрелась:

- Знаешь, Валерия, а состав зрителей практически не изменился. Неделю назад те же были на свадьбе, а сейчас на поминках...

- Те же и Суперфин, - ответила я ей. - Посмотри на него, чувствуется стиль...

Наш гость подошел к хозяйке, скорбно наклонил голову и поцеловал ей руку. Проговорив несколько подобающих к случаю слов, он выпрямился и взял с подноса чашку кофе. Поднос держала Клара Тишлер, сваха Вольфов.

- Знаешь, Валерия, - я, наверное, не смогу подойти к Вольфам. Просто они не смогут мне ничего сказать... Что же делать? Статью сдавать надо, простонала Лина. Из ее черной объемистой сумки торчал шнур от диктофона.

- А ты попробуй разговорить Клару, - посоветовала я ей. - Видишь, она заменила хозяйку. Кофе подает, за порядком следит...

- И то дело, - согласилась Лина и решительным шагом направилась на кухню, где скрылась Клара.

Наш гость, выполнив печальный протокол, стоял возле стены и с интересом оглядывался. От чашки кофе поднимался парок.

У кого-то в кармане зазвонил сотовый телефон, и сразу несколько гостей принялись ощупывать карманы. Наконец, один из них вытащил звенящий приборчик и удалился на балкон.

- Это ужасно!.. - простонала одна из дам, сидящая возле вдовы. - Эти сотовые телефоны! От них нет покоя нигде!

- А вы помните, - поддержала ее другая, в очках и с малиновыми прядями в волосах, - у раввина на кладбище, руководившего похоронами Вольфа, телефон звенел ежеминутно.

Он даже указания давал, тыкая антенной в сторону могилы!

- Причем звонок наигрывал "Оду радости", как цинично! - наверняка дама с малиновыми волосами была сведуща в классической музыке.

- Как раз на кладбище сотовый может принести наибольшую пользу, весомо заметил лысый в роговых очках. Он, кряхтя, полез во внутренний карман своего пиджака, достал телефон и показал всем, как доказательство. Вот только доказательство чего, мне было неясно.

- Интересно, - вступила в разговор другая посетительница скорбного мероприятия, вихрастая женщина в черном платье с красными розами, - с кем вы на кладбище будете переговариваться? Ведь там их живых только родственники и раввин?

- Вот-вот! Именно! - быстро ответил толстяк. И держа перед нами телефон, словно переходящий вымпел, добавил: - у моего сотового заряд на месяц.

- Ну и что?

- А то, что я завещал похоронить меня, - тут толстяк нервно оглянулся и пробормотал "Чур меня!", - с этим аппаратиком. И чтобы батарейка была полная.

- Так скифов хоронили с любимыми конями, - презрительно сказала дама с малиновыми волосами. Оказывается, ее интересы не ограничивались только классической музыкой.

- Вот вы смеетесь, а я читал, что в мире масса случаев происходит, когда человека хоронят, а он живой. В летаргическом сне. Проснется такой несчастный, а тут телефон под боком. Чем не решение проблемы?

Представив себе звонок с того света, я вздрогнула и, переведя свой телефон на вибрацию, сунула его в карман.

- Как вам нравятся действия полиции? - спросил тщедушный гость, не вступавший до сих пор в беседу. Арестовали журналиста местной газеты.

- Вы, Изя, вечно так! - попеняла ему дама с классическим образованием. - Мы тут изгаляемся, версии всякие разные строим, а вы такую информацию скрываете!

- Ничего я не скрываю. Просто к слову не пришлось.

- А почему именно его? - недовольно спросил толстяк. Он досадовал, что центр внимания перешел на тщедушного Изю.

- Вы помните, во время вольфовской предвыборной кампании в газете "Слух" появился ряд статей. Они были резко направлены против русскоязычного кандидата. Там еще писали, что Вольф агент русской мафии, и как только он придет к власти, то сразу в городе нельзя будет пройти по вечерам, усилится преступность, а наркотики будут продавать на каждом углу.

Эстер, вдова Руби, отняла от глаз платок:

- Я помню этого журналиста. Его зовут Рон Шазар. Когда он пришел к нам, то страшно удивился, что у нас нормальный дом, кожаная мебель, а Руби ездит на "Ровере". Шазар нагло заявил мужу, чтобы тот признался, откуда у него столько денег. Руби выставил его за дверь. И после этого визита началась помойная грязь в газете. Он договорился, буквально, до того, что таких, как мой муж, надо уничтожать физически!

- Что, так прямо и сказал? - спросила дама с красными розами.

- Во всяком случае, общий смысл статей был таков.

- И что теперь?

- Теперь им заинтересовалась полиция, - ответил Изя и полез за сигаретой.

- Правильно! - одобрил толстяк. - Таких сразу надо сажать. Чтобы знали! Борзописцы!

Не хватало еще, чтобы он разразился монологом городничего из "Ревизора".

- Вы не хотите уйти? - я подошла к своему подопечному.

- Нет, это было бы неудобно... - серьезно ответил Суперфин. - Если мы пришли, то должны находиться здесь не менее получаса. Так положено.

- Вы большой знаток правил и манер, - сказала я, лишь бы поддержать разговор.

- Ничего не поделаешь. Мне по долгу службы приходилось бывать на различных мероприятиях - как счастливых, так и печальных.

- Простите, Эдвард, а что это за служба?

- О! - улыбнулся он совсем по-американски, на все тридцать два зуба. За свои годы кем я только не был! И рекламным агентом, и объезчиком лошадей, и преподавателем философии в мичиганском университете.

- А сейчас чем вы занимаетесь?