Дима Сивицкий прикинул, что Лёха легко их догонит. Не на реке, так сразу за ней. День только начинается, видимость хорошая. Все ребята нагружены под завязку: несут две швейные машины, запасы сушеных грибов, мороженую ягоду; если остановятся и будут ждать молчуна Лёху, потом не успеют в "Солнечный" до ночи. Двигаться по лесу придётся медленно, в чаще не особо попрыгаешь по сугробам, с тяжеленной машинкой на горбу…
Лёха подошёл к стене школы и остановился в недоумении.
Над школой висел гигантский куб.
Лёха не мог такое придумать: куб, хоть и слабо различимый на фоне неба, дымчатый, или отражающий цвет облаков, был вполне реальным. Лёха нахмурился, постоял, подумал, что было мучительно, и вспомнил Танюшку. Что он ей скажет, когда вернётся? Что видел куб, развернулся и ушёл с пружинами? Вряд ли Танюшка это одобрит. Значит, Лёхе нужно посмотреть на это поближе. Он отвернул согнутые гвозди, придерживающие фанеру в окне-входе, вошёл в школу, коробку с пружинами положил на подоконник — чтобы не забыть опять, поднялся на последний этаж, потом по вертикальной железной лестнице к дверце, выводившей на крышу, открыл её и оказался под небом.
Отсюда, с крыши, куб был отлично виден, но казался плоским квадратом — боковые грани, уходившие в высоту, скрадывались. Лёха продвинулся в самую середину крыши. И вдруг к нему сверху стала опускаться платформа, тоже квадратная. Она беззвучно скользила вниз, и ничего пугающего в этом равномерном неторопливом движении не было. Поэтому, когда платформа замерла в двадцати сантиметрах над поверхностью занесённого снегом рубероида, Лёшка шагнул на квадрат платформы и задрал голову, пытаясь высмотреть что-нибудь вверху. Он ничего не увидел, кроме проёма в днище куба. Из него и вышла платформа. Лёшка пошатался по этому квадрату размером примерно пять на пять шагов, даже попрыгал. Ничего. Тогда он снял рукавицу и потрогал стальной на вид поручень, обрамлявший все четыре стороны квадрата и прерывавшийся в одном месте — для захода на платформу. Коснулся поручня пальцем — не примёрзнет? Странно, поручень оказался тёплый. Едва ощутимо тёплый. Лёшка обхватил его ладонями и, не задумываясь, дёрнул вверх. И вдруг платформа приподнялась. Лёшку прошиб пот от неожиданности. Он потянул ещё раз, со всей силы, и платформа взмыла в воздух и висела теперь над крышей. Лёха прикинул расстояние — спрыгнуть реально, но что будет потом? Он нажал вниз на поручень и платформа «села» обратно на крышу.
Ситуация стала занятной. Он убедился, что платформа приводится в действие элементарно: поднимается, когда тянешь поручень кверху, и опускается, когда давишь на него вниз. Лёха, забыв обо всём, сначала покатался туда-сюда на небольшой высоте, потом осмелел и стал подниматься к дну куба. Подъём был медленный и довольно долгий. Лёхе подумалось, что всё зависит от того, с какой силой тянешь поручень вверх, потому что, когда он налегал всей грудной клеткой на поручень и давил на него, платформа опускалась стремительно. Но тянуть вверх со всей дури — на это ни у кого сил не хватит. В пути наверх он отдыхал, снимая руку с перил, лифт останавливался, и Лёха вволю насмотрелся на пейзаж вокруг школы и даже разглядел в двух километрах к северу движущиеся фигурки — отряд Сивицкого. Пацаны брели по глубокому снегу с грузом на плечах, а потом спустились к реке и их заслонил высокий берег.
Платформа подняла Лёху на две тысячи метров, воздух стал менее плотным, голова кружилась, но Лёха убедился, что движение вниз по-прежнему возможно, стоит только поднажать. Он справился с лёгкой паникой и, наконец, оказался в периметре стен, вдоль которых скользил его лифт. Он въехал на площадку, тоже огороженную перилами, и осмотрелся. Он мог бы сойти с платформы, но побоялся покинуть лифт — вдруг платформа сбежит обратно вниз? Вокруг него были белые, слегка фосфоресцирующие и потому неприятные, безжизненные стены помещения, занятого лесом колонн. Но главное, что убедило Лёху не ходить внутрь странного куба, было то, что между площадкой и этими колоннами бесшумно сновали синие молнии. Густой сетью они оплетали пространство, и соваться под молнии совсем не хотелось.
Лёха выдержал внутри куба совсем немного — минуты две, решил, что всё рассмотрел и запомнил, налёг грудью на перила и лифт ушёл вниз, и на выходе из куба пробил тонкую, как мыльная плёнка, мембрану, разлетевшуюся брызгами.
Когда Лёха опускался, он с удивлением заметил, что солнце склонилось к закату и через пару часов наступит ночь. Вот когда Лёха разволновался по-настоящему. Значит, до темноты он успеет только перейти Большую реку и спустится в низину, в глухое и непролазное место. Глупо. Теперь ему придётся ночевать в школе одному, а богатырь Лёшка боялся темноты. Да ещё темноты с кубом в небе над головой…
Но выбора не было, и он это понимал.
Лёшка, отставший Лёшка, явился через сутки, пройдя диким лесом в одиночку, сверяясь по меткам на деревьях и полузаметённым следам девятиклассников. Он отметил про себя, что меток с каждым разом становится больше, идти можно уверенно. Но всё равно, он рисковал, и потому вышел «налегке». Только прихватил килограмма три неочищенной соли с солонца, да обвешался картонными коробками, замотав их в остатки волейбольной сетки и взвалив этот скарб на плечи. Среди ребят ходило убеждение, что волки не набросятся, если защитить шею, плечи и спину поклажей. Коробки были лёгкие, в них лежали сокровища девушек: вязальные нитки, спицы, лоскуты — всё для шитья и другое, чего Лёшка и не знал. Он не забыл и увесистую коробку с пружинами, за которой возвращался. Так он шёл через лес с утра и до позднего вечера, а метель мела в лицо. С каждым километром ноша всё сильнее давила на плечи и Лёшке хотелось выть от одиночества. Он проклинал странный куб, из-за которого задержался. Когда до него донёсся далёкий звук из лагеря — дежурные как раз отбивали сигнал «Солнце садится!», — Лёшка приободрился и зашагал быстрее. К нему навстречу по сугробам прискрипели девятиклассники. Они правильно рассчитали, когда Лёха должен оказаться на подходе. И ещё полчаса Лёха мерил усталыми ногами сугробы в их компании. Потом они кричали «Го-го-го!!!» — просто потому что темнело. Их услышали ребята, нудно пилившие поваленную сосну сразу за воротами, с облегчением бросили свои пилы и тепло встретили отставшего Лёху: в лагере о нём волновались, слишком много потерь было в племени. А он был рад возвращению домой, свету фонарей людям вокруг, совместному ужину и, поев и отогревшись у печки, он завалился спать, а про своё вознесение на небо рассказал только утром.
Танюшка в страшном волнении от Лёшиных новостей позвала Алину, больше некого — комендант только пришёл из-за реки и тоже отсыпался. В общем, слух об НЛО расползался по лагерю медленно, и сделался совсем не страшным, как чей-то пересказанный удивительный сон.
Но вскоре к теме летающего куба пришлось вернуться. Потому что в лагере случилось очередное событие.
Глава пятнадцатая. Над облаками
Старик медленно переставлял негнущиеся ноги по грязному покрытию коридора, сам грязный и всклокоченный. Штаны ему кто-то чинил, наложив термошвы, но небрежно; самый длинный шов топорщился и стал рваться по-новому.
Старик шёл жаловаться капитану.
В хронокапсуле было холодно и тянуло сквозняком: кондиционеры не работали и ковчег проветривали через открытую шахту лифта. Везде, кроме овального зала Ци, где время от времени чистили и убирали, по стенам поползла плесень. Ресурс хронокапсулы закончился давно, обновлять его никто и не думал. Слишком много возни. Лет пять надо терпеть на подножном корму, да ещё и работать, чтобы этот корм у тебя был.
Старик сердился.
По его мнению, это было неправильно. Пять лет работы — это, конечно, нелегко, но можно и за три здешних сезона справиться. Да, можно справиться. Зато потом ресурса подзаряженной капсулы хватит ещё лет на десять, до нового обновления. Будет тепло, будет еда, свет, лекарства…
