— Быстрее, пока мама не обнаружила, что меня нет! — Чарли кидает сумку в лодку, затем прыгает в кабину, едва не лишив себя головы при помощи длинной балки, выступающей с мачты.

— Я думал, что ты не придёшь, потому что умрёшь, — говорит Эллиот.

— Возможно, умру, — Чарли приземляется рядом с ним, — но, представим себе, как сначала я повеселюсь.

Я запрокидываю голову к небу и закрываю глаза, позволяя качающейся лодке убаюкать меня и ввести почти что в сон. Безмятежность прекращается, когда поток ругательств вырывается из лёгких капитана Тирволла, как приступ кашля. Пушистые брови соединяются посреди его красного лица.

— Не думай, что тебе удастся уйти с ней! — кричит он Эллиоту, чью усмешку видно из-под истощённой морем шляпы капитана.

— Простите, я вас не слышу! — кричит Эллиот. Капитан бросает вслед еще несколько ругательств, но Эллиот просто поправляет шляпу.

— Ты смешно выглядишь, — говорит Гейб. И это правда, смешно, но в тоже время и красиво.

В медовом свете раннего вечера, когда вся моя жизнь остаётся позади, а Остров Серых Волков где-то впереди, я испытываю головокружительное ощущение, что всё, что произойдёт дальше, будет принадлежать уже новой девушке.

ГЛАВА 11: КУПЕР

Прошло два месяца, и вот что я знаю: у меня тёмно-коричневые волосы. Цвета стола Бишопа. У меня зелёные глаза. Яркие, как трава на острове.

Я стоял голый перед зеркалом в ванной в ту ночь, когда Бишоп привёл меня домой, и изучал себя. Искал что-то знакомое.

Не нашёл.

Всё, что действительно имеет значение для меня, — это волосы цвета, который Бишоп описал как «коричневый цвет индийского лавра», и глаза, которые он назвал «глазами Острова Серых Волков». Возможно, это не то, кем я был раньше, но это то, кем я являюсь сейчас.

Я знаю, что не умею рыбачить, но Бишоп сказал, что я научусь. Я могу подстригать газон, но Бишоп говорит, что у меня отвратительно выходит. Я знаю, что могу читать и писать, и теперь это моя работа.

Бишоп так и не услышал ничего об этом новом помощнике, поэтому я занял эту роль, словно этого ожидал всю свою жизнь. Иногда мне кажется, что я и есть тот пропавший помощник. Будто бы я отправился знакомиться с Бишопом на Остров Серых Волков, получил по голове чем-то тяжёлым и приземлился прямо там, где должен был.

Но это не то, что произошло тогда.

Помощник был старше, а Бишоп полагает, что мне от 12 до 15 лет. Я попытался сказать ему, что мне 21, но он впихнул мне в руку банку холодной газировки и сделал глоток Скотча.

Два месяца, и вот, что я знаю: меня не объявили в розыск.

Я никто.

Но Бишоп делает меня кем-то.

Я сижу в огромной библиотеке Бишопа, перебирая стопку книг, когда Бишоп входит в комнату.

Он невысокого роста. Едва выше меня. Но в нём есть нечто представительское. Мэри из гостиницы называет это величием. От этого чувство, будто бы он ростом около двенадцати футов.

— Слушай, Барт, — говорит он, сидя в кресле рядом со мной. Все остальные в Уайлдвелле знают меня как Купера, но Бишоп убеждён, что я Барт. Это вызывает у меня лёгкое отвращение, но это делает его счастливым, поэтому я смирился. — Я собираюсь закопать сокровище на Острове Серых Волков.

— На Острове Серых Волков уже есть сокровище.

Мэри называет Бишопа истинным верующим. Он приехал в Уайлдвелл 30 лет назад. Он заработал миллиард долларов на антиквариате, с которым он до сих пор играет. Он услышал о сокровище из ямы на Острове Серых Волков от ловца лобстеров на севере, который сказал, что где-то в этой дыре зарыт Ковчег Завета. Бишоп знал, что это стопроцентная лажа, но его все равно тянуло к той яме. Когда Остров Серых Волков призывает вас, говорит он, он держит за яйца и не отпускает.

Это тоже правда. Годами он пытался забыть об острове и яме, но она продолжала звать: «Бишоп, Бишоп, Бишоп!», пока он не приехал в Уайлдвелл, и ему пришлось скупить Остров Серых Волков и раскопать то место в поисках сокровища.

Даже сейчас, спустя десятилетие, после того, как он прекратил раскопки, он ведёт поиски самостоятельно. Не может выбросить остров из головы.

Я провёл два месяца, изучая пыльные книги. В поисках подсказок. В поисках упущенных деталей.

Это самое интересное, чем я когда-либо занимался. Совершенно уверен, что так и есть, даже если бы я помнил себя.

Я беру книгу, которую читаю, «Норвежские руны и рунические надписи».

— Как вы думаете, для чего всё это?

Бишоп смеётся.

— Ты начинаешь верить?

Я закатываю глаза, но он знает, что по большей части это показное. Он улыбается так, будто я принадлежу ему. Иногда мне хотелось бы этого.

— Зачем вы закапываете сокровище на Острове Серых Волков?

Он вертит в руках эту улыбающуюся статуэтку Будды за боковым столом.

— Ты помнишь о той поездке, что я совершил в прошлом месяце?

Я киваю. Его не было восемь дней.

Восемь дней — очень долгий срок.

— Это была моя последняя поездка на остров, Барт. Прошло три десятка лет, и я уже стар. Время прекратить это.

— Вы сдаётесь в поисках сокровища?

Я не знаю, почему, но в горле становится тесно.

Он треплет мои волосы.

Я уже взрослый для этого, но позволяю ему так делать, потому что это приносит ему радость.

— Пора что-то отдать.

— Вы можете отдавать и продолжать поиски.

— Я могу, — говорит он, — но я устал. Я не уверен, что кто-то когда-нибудь найдёт его, и это…

— Это что?

Я никогда не чувствовал большей принадлежности к нему, чем в этот момент. И эти трагические глаза Бишопа.

Он не показывает их всем подряд. А может и никому больше.

— Это грустно, Барт, — он смотрит в окно. Библиотека выходит на сад и прибранную лужайку, а затем обрыв. Под утёсом находится глубокий синий океан. Он смотрит туда, на невидимое пятно на горизонте. Остров Серых Волков.

— Это будет моим наследием, — говорит он через некоторое время.

— Хорошо.

Старик качает головой.

— Ты слишком молод, чтобы понять.

— Может, я старше, чем мы думаем.

— А может, ты младше, чем мы думаем. Твой голос ломался на днях.

— Я только проснулся.

— Хорошо.

— Я серьёзно.

— А я серьёзно насчёт сокровища, — он поворачивается ко мне, — Знаешь, я никогда не женился.

Я киваю.

— У меня были женщины, — говорит он, — у меня были женщины, Барт.

— Я верю вам.

Бишоп невероятно богат. Держу пари, все женщины хотели бы встречаться с ним в былые времена. Даже сейчас, когда он морщинистый и седой, Дорис Лэнсинг, которая ещё более морщинистая и седая, говорит, что он красив как Сидни Пуатье. Понятия не имею, кто это.

— Но я никогда не женился. Никогда не хотел остепениться. Я всегда искал новое приключение, — он вздыхает. Глубокий неприятный вздох. — Я прожил хорошую жизнь. Путешествовал по всему миру. Однако у меня никогда не было детей. Они не вписались бы в мой мир.

Он называет меня ребёнком, и я вписываюсь в его мир. Но я это не говорю.

— Мне 86 лет, Барт. У меня есть всё это… — он указывает рукой на библиотеку. На протяжении многих лет он заполнял её книгами и антиквариатом, — и когда я уйду, память обо мне уйдёт тоже. Никто не будет рассказывать обо мне байки за обеденным столом. Никто не вспомнит, как на Рождество я надевал костюм Санта Клауса.

Он вновь смотрит на океан.

— Никакого наследия, кроме зарытого сокровища.

— Я помогу, — я открываю рот. Пауза. Закрываю рот. Лучше оставить, как есть.

— Что бы это ни было, говори.

Он прямолинеен. Это одна из моих любимых его черт.

— Я буду рассказывать о вас истории, — я смотрю в другую от него сторону. — Я буду помнить.

— Ты даже не можешь вспомнить своё имя, — его голос грубый, но добрый.

— Может быть, это Барт.

ГЛАВА 12: РУБИ

Сорок пять минут спустя, я уже по горло сыта приключениями. Я выпрыгиваю из лодки и топаю по доку так быстро, насколько это возможно с тяжелым рюкзаком за спиной. Я петляю на ватных ногах, пока не оказываюсь подальше от этой чертовой лодки и ее чёртова капитана.