– Но только это уж такое большое одолжение, – предупредил Кириллов, – что я даже не знаю, чем потом отдаришь.
– Почкой?
Кириллов хмыкнул.
– Я не забуду, – сменил тон на серьезный Петр. – Я у тебя в долгу.
– В большом долгу.
– В очень большом, – заверил Петр.
Когда он снял погоны, полиция еще называлась милицией, но это же как шекспировская роза – всегда останется собой, хоть как назови. Нет бывших ментов. Ты по жизни – мент. Только прирастаешь старыми связями и новыми знакомствами.
Вот и Кириллов, технически говоря, не мент, а полицейский. Но оба, встречаясь и никогда не говоря это вслух, знали, что они из одной грибницы. Что дорожки их еще пересекутся. Особенно когда Кириллов однажды снимет погоны. К тому времени прочная сеть взаимных одолжений уже будет сплетена и подхватит его в свободном падении куда лучше, чем государственная пенсия.
Лена вышла. Безразлично поздоровалась с Петром: он для нее был просто еще одним мужиком в пиджаке. Разве что пиджак получше, чем у обычных следаков, и не мятый, как у них, на заднице, но на такие тонкости Лене, очевидно, было наплевать.
– Скажу, как только будут готовы результаты, – пообещала она, но было видно, что хочет о чем-то поговорить уже сейчас. Если бы только не незнакомец…
– Свой, – кивнул на Петра Кириллов.
– Скорее всего, кровь его собственная, на руках порезы.
– Порезы? – напрягся Кириллов.
Преступления против детей что в милиции, что в полиции воспринимали особенно тяжело.
– Незначительные.
Лену они, очевидно, не насторожили.
– Упал. За что-то схватился. Так мне показалось.
Кириллов что-то обдумывал.
– Знаешь, а давай Снежану пригласим, – предложил он.
– Ему год и семь, – не то возразила, не то сообщила Лена. – Мать на дыбы встанет.
Вошли все вместе.
И точно – мать сразу набычилась. Крепче обняла сына.
– Допрашивать? Ему год и семь! – почти повторила она слова Лены.
– Не допрашивать, – доброжелательно поправил Кириллов. – Это не допрос, что-то вроде интервью.
– Он же почти не говорит!
– Ну вы же его мама, – мягко возразила Лена. «И прямо в душу глядит своими честными голубыми глазищами», – опять одобрил Петр.
– Вы же понимаете, когда он вам что-то говорит? Значит, он может что-то рассказать.
Мать покачала головой. Но опустила глаза. Лена продолжала мягко надавливать:
– Возможно, совершено преступление. Возможно, там человек ждет нашей помощи.
– Она Костю завела и бросила! – зло выпалила Смирнова.
– Возможно, она сама попала в беду, но сумела спасти вашего ребенка, – вставил Кириллов.
Мать подумала. Кивнула:
– Хорошо.
2
Отсюда, с экрана, Петру было хорошо видно все. Рядом с ним Снежана – вызванный психолог-эксперт – была напряжена, как сеттер на охоте. Люди в комнате их не видели. О том, что за разговором наблюдают, говорил только огонек камеры в углу под самым потолком. Поэтому Снежана не боялась, что ее волнение передастся ребенку, сидевшему с матерью в другой комнате, помешает ему рассказать то немногое, что он сможет.
Петру захотелось похлопать Снежану по плечу: мол, ничего, ничего. Та уловила сочувствие во взгляде, попробовала улыбнуться:
– Да, обычно работаем с детьми, которые пережили что-то… С жертвами.
– Костя не похож на жертву?
– Он выглядит очень хорошо, – обтекаемо ответила Снежана.
Петра обдал знакомый страх. Он боялся детей. Детей как таковых. Их уязвимость ужасала. Хуже: она становилась твоей уязвимостью. Разве не безумие их заводить?
На столе лежали бумага, цветные карандаши. Таращил глаза медвежонок с бантом. Петру стало жутковато-тошно при мысли, сколько маленьких рук уже трогало эти разноцветные машинки. Костя катал их по столу.
– Он уже говорит слова из трех предложений, – с затаенной гордостью сообщила Смирнова, от волнения перепутав.
Петр увидел, как на экране Кириллов поправил в ухе микрофон.
Снежана тут же заговорила:
– Спроси, может ли он показать, где он был.
– Ты был с Ирой? – заговорил Кириллов. – Ты гулял с Ирой?
Костя кивнул. Повторил эхом:
– Гулял.
– Тебе понравилось?
– Да.
Тон мальчика был уверенным.
Снежана кивнула экрану. Придержала рукой микрофон, чтобы Кириллов не слышал, не отвлекался.
– Молодец, – похвалила она. И Петру: – У него хороший подход к разговору с детьми. Знает, как взяться. Как выяснить, что ребенок пережил.
И снова Петра ударил изнутри липкий тошный страх.
– Прирожденный папаша, – не в такт его мыслям пояснила Снежана, позволив себе улыбку.
– Здорово! – обрадовался на экране Кириллов, и Снежана умолкла. Кириллов добродушно и серьезно смотрел на мальчика. – А мне туда можно пойти?
Костя не ответил. Наклонив голову, он наблюдал, как вращаются колеса игрушечного автомобиля.
Кириллов ждал.
– Хорошая, – сказал Костя. Глядел на колеса.
– Он хочет взять эту машинку туда с собой? – спросила Снежана.
– Хочешь, возьмем ее с собой? – озвучил за нее в комнате Кириллов.
Кивок.
– Большой дом, – сообщил Костя.
– Ты ходил с Ирой в большой дом?
Кивок.
– Тебе понравилось? – снова спросил Кириллов.
Кивок.
– Ира в большом доме?
Костя помолчал. Потом:
– Там Элмер.
Положил щеку на стол. Машинка в его руке выписывала на столе виражи.
Кириллов весело предложил:
– Ну тогда бери машинку и пойдем.
Костя поднял голову. Оживился, ткнул пухлым пальцем:
– Туда!
Большим домом, где Косте понравилось, мог быть только театр.
Это Костя еще раз подтвердил на площади:
– Туда.
В сливочном небе реяли скульптуры на крыше театра. Петр заметил, как между театром и «Евразией» притормозил фургон. Стуча по асфальту когтями, натягивая поводок, выпрыгнул спаниель в неоновом зеленом жилете. За собакой – сопровождающий. Кириллов махнул ему рукой. Тот кивнул. Дал псу команду, собака послушно села, чтобы Костя с мамой, Кириллов, Петр, два мента в гражданской одежде прошли первыми.
– Но только никто тебя не слышит, не видит… – еще раз предупредил Петра Кириллов.
– …И я здесь никто, – продемонстрировал понятливость Петр. Кириллов кивнул.
Об их приходе предупредили. Их ждали. Администратор тут же присел на корточки перед ребенком.
– Привет.
Но тот обнял ногу матери, как ствол дерева, затем протянул вверх растопыренные пальцы: «на ручки». Смирнова подняла его, усадила себе на бок, Костя сел, обхватив мать ногами.
Администратор выпрямился:
– Все же я настаиваю, что через служебный подъезд ребенок пройти не мог. У нас пропускная система.
Охранники выглядывали из высокой будки, наполовину стеклянной. «Маленького ребенка они могли и не заметить, – подумал Петр. – Если не ожидали увидеть. Спросить бы, приводят ли артисты с собой детей… Конечно, приводят: заболела нянька, не смогла бабушка…» Но держал данное Кириллову обещание быть немым и невидимым.
– Туда, – радостно крикнул Костя. Все от неожиданности повернулись к нему. Он показывал пальцем за проходную.
– Туда?
– Туда!
Администратор порозовел, как после лыжной пробежки морозным утром:
– Но он же совсем маленький!
– Он все понимает! – с места в карьер завопила мать. В ней чувствовалась давно вызревшая ярость человека, привыкшего к постоянным окрикам общества: не кормите грудью здесь, не лезьте с коляской сюда.
– Он всех взрослых, если видел, узнает, – наскакивала она. – И в лицо, и по имени.
Кириллов тихо встал между ними, гася перепалку.
– Туда – Ира? – поинтересовался он у Кости в такой манере, как разговаривают с иностранцами, плохо знающими русский.
– Там Ира? – переспросила ребенка мать. И хитро уточнила: – Или там бабушка?
Кириллов показал ей большой палец из-за плеча ребенка: молодец. Та ответила ошалелым взглядом. Опять заглянула сыну в лицо: