Микаэль опустился в кресло и с благодарностью пригубил приготовленный заботливым Стэном чай.

   Лойс, собранная и, как всегда, эффективная, уточнила, выкладывая на стол перед ним ещё одну гору бумаг:

   -- Пока служба безопасности разбирается с инцидентом, планируете ли вы оказать данному субъекту поддержку, к которой он вас так активно склоняет, сэр?

   -- Переговоры? Переговоры с бандитом?

   Микаэль сжал кулаки и вдруг вспомнил, что у Харди такая привычка лет с трёх -- сжимать кулаки. Тогда, в три года, кулачки его были размером с грецкий орех или около того. Но он их сжимал и стискивал зубы. И упрямо глядел из-под насупленных бровей. И тогда уж его было не переспорить и с места не сдвинуть, хоть мир рухни.

   -- С бандитами, Лойс, переговоры вести -- себе дороже. Понимаете ли, в современном обществе любой, кто желает что-либо получить, должен уметь договариваться. Мы живём в мире, где уже нельзя помахать дубинкой и тут же всё получить. На дубинку всегда найдется дубинка помощнее, а на ту -- еще более мощная. В конце концов размахивание дубинками оказывается напрасной тратой ресурсов. Прискорбно, некоторые этого не понимают.

   -- Разумеется, сэр. В таком случае, полагаю, я должна отдать распоряжение привлечь к вашей охране резервную группу, -- сухо отозвалась Лойс. Она теперь жаловалась на неточности в своих кодировках и каскадные ошибки восприятия. Стэн же был мрачен и раздражён и пил уже десятую, кажется, кружку кофе.

   Микаэль ему искренне сочувствовал и предлагал взять выходной, но тот сурово буркнул что-то вроде "если сэр не берёт, то и Стэн не возьмёт." И принялся поглощать кофе в чудовищных объёмах.

   Микаэль посмотрел на него, на слабый нимб Лойс у него над головой -- и сделалось чуть легче.

   ***

   Харди снится сон, и он очень хорошо понимает, что это -- ему снится. Ему даже не нужно себя щипать (как известно, во сне это ни у кого не выходит).

   Он сидит на берегу какой-то реки (она бурая, густая и очень неторопливая). Держит в руках глиняную табличку, а на табличке клинописью (вообще-то Харди клинопись не знает и не умеет читать -- ни в какой из тысяч разновидностей):

   "Всё, что есть, и всё, что будет, и всё, что было перед тем -- суть одно. Но это одно никому неведомо, поэтому всякий печален жить, ничего не понимая. Пойми и живи счастливо -- или, не понимая, смирись и живи, по крайней мере не печалясь без нужды."

   Харди хмурится -- он-то как раз в этой жизни ничего не понимает, и во сне это непонимание его настолько тревожит, что в конце концов он усилием воли просыпается.

   Он по-прежнему на скверном кораблике, медленно ползущем мимо сияющих звезд, и кораблик такой маленький. А Харди и того меньше.

   Джона садится на своей койке и сонно сообщает:

   -- Рой нужен, чтобы из маленького стать большим. И нам нужно взять Гарри в Рой. Потому что три -- больше двух.

   Логично.

   ***

   Микаэль не успевает выспаться, потому что у него две "пояснительные записки" на миллион знаков в общей сложности, но к утру делается ясно: бедные маленькие радужные гуманоиды. Для их же блага в Содружество им пока вступать не следует. Это не означает, впрочем, что Микаэль будет голосовать против.

   У него болит голова. Такого вообще-то быть не должно, но Вселенная непознаваема.

   Он не опаздывает на заседание Президиума и даже вежлив (впрочем, вежливостью здесь никого не удивишь, даже старая подколодная змея леди Эдит вежлива настолько, что если и подсыплет яд в чей-то бокал, то потом обязательно принесёт извинения -- не то чтобы прежде она была замечена в подсыпании яда в чужие бокалы; известно к тому же, что сама она как раз и принимает различные яды по утрам, чтобы сделаться... концентрированней; тем не менее -- она обладательница права отлагательного вето, об этом не следует забывать; улыбаться ей -- и как можно более дружелюбно!).

   Микаэль здоровается, здоровается и здоровается, а потом его аккуратно -- и вежливо -- берут под локоть и отводят в сторонку.

   Он не сразу даже соображает, что это Реджинальд, граф Суррей. А ведь с Реджи они еженедельно встречаются на поле для кибергольфа.

   Микаэль надавливает на переносицу и вежливо улыбается.

   Реджинальд улыбается в ответ и тихо, но с достаточной долей беспокойства в голосе (уж что-что, а проявлять достаточную долю беспокойства в голосе все здесь умеют), говорит:

   -- Слышал, было покушение.

   Микаэль кивает -- смысла отрицать он не видит. Все равно уже ходят слухи, и каменное молчание начальника охраны только утверждает всех во мнении. Мнение, правда, у каждого своё, но некоторые считают, что это у Микаэля конфликт с любовницей. Они психи. Они полагают, будто бы у Микаэля есть время на любовниц. Говорят, тиран прошлого, Наполеон, уделял своей жене три минуты в неделю -- бедняжка едва успевала задрать юбку. Ну, на то они и тираны, чтобы всё успевать.

   А у нас демократия и парламентаризм. Мы не успеваем.

   -- Но теперь всё в порядке? -- уточняет старина Реджи, явно опечаленный отсутствием подробностей.

   -- Расследование продолжается, -- самым туманным образом отвечает Микаэль.

   Любопытство не то чтобы грех, скорее -- первая добродетель политика, что вовсе не означает, будто становиться его объектом хоть кому-то приятно.

   Реджи отходит, вовсе не удовлетворенный. На Микаэля вежливо, аккуратно пялятся, и ему кажется, что кое-кто пялится слишком уж любопытно. Он делает заметку: приглядывать за леди Дианой, а насчёт сэра Танаки навести справки.