Грохот, звон стекла - угодило по крыше домика справа. Нежилого. Крона поперек веранды, ствол проломил крышу, окна зияют черными зубьями пустоты. Ага, небьющиеся, как же... Я не понимал, что делать. Бежать? К Ксюхе? Как она? Сделал несколько неуверенных шагов. Взвизг, треск, шумный удар верхняя треть обломанной сосны улеглась в метре передо мной. Толкнуло потревоженным воздухом, в глаза сыпануло хвоей. В домик? Под крышу? Но почему не сносит дома? Только сосны. Нет, лучше под крышу...

Кончилось, как началось, - в один миг. Гигантскому незримому пальцу надоело размешивать сосновые кроны, и он просто пропал. Исчез, как для рыбок в банке исчезает поднятый сачок. Я подождал еще немного, вдруг все продолжится. На самом деле мне нужно было успокоить дыхание. Они опять посчитают, что это я, пришла мысль, и я ничего не смогу им возразить. Правдивый так и скажет: из-за тебя. Но разве я виноват? Мне вспомнился последний "накат" - мой мечущийся меж белых призрачных стен взгляд. Он метался по соснам, не находя пути наружу. Господи, неужели это действительно я?

Сердце и дыхание успокоились, повторной катастрофы, кажется, можно было не ожидать, а я все сидел на низенькой ступеньке. Потом отправился. Я не заходил в домики и даже не стучался. Я только смотрел, все ли уцелели. Уцелели все. Кроме того, одного нежилого. Рядом с моим, второй номер, если смотреть от Ворот. Ни один из крольчатниковской компании даже не выскочил из дому. Даже не вышел теперь, когда утихло. Я не мог знать, живы ли они и вообще не исчезли ли, как привидения, оставив меня одного в этой страшной сказке. И я не хотел узнавать. Даже про Ксюху. Крольчатник. Каждый сам по себе. Обойдя и удостоверившись, я вышел к Воротам. Кстати, по пути смог оценить масштаб разрушений. Не очень-то он был велик. Упавших сосен я насчитал с десяток, да столько же обломанных, и все они в основном в нежилой части. Это у моего страха глаза были велики.

Я, конечно, приходил к Воротам не в первый раз. Высокие, в уровень стен, железные створки с калиткой в правой и щетиной штырей-копьецов поверху. Крашенные в милый отечественному глазу защитный цвет. Прямо от них протянулась заросшая грунтовка в две колеи. Она тоже лежала несколько в стороне от общего массива домиков, теперь заваленная рухнувшими соснами. На противоположной стороне грунтовка упиралась в такой же проем в стенных блоках, но заложенный крупным кирпичом. То есть все предельно ясно.

Мне не очень нравилось изображать из себя романтического узника, "разбивающего кулаки в кровь". Я уже знал, что на стук Ворота отзываются глухо, словно заложены оттуда мешками с песком. Но я не мог не постучать. Результат можно было предвидеть. Через пять минут я плюнул. Прижался к шероховатому металлу спиной, съехал на корточки.

У меня есть отвратительная привычка сперва думать, потом действовать. Вот сейчас, я чувствовал, от меня требовались какие-то решительные поступки. Но что я мог? Ворота, стены. Элементарно преодолимый рубеж, беда только, что никому в Крольчатнике не хочется его преодолевать и вряд ли захочется даже после сегодняшнего.

И я не исключение, и мне не хочется лезть на стену, усаженную стеклами. Где бы ты ни был, какие бы перемены ни происходили с тобой, в конечном итоге на твою долю остается - и это еще дай-то Бог! - клочок земли да стены вокруг. Отчего-то принято полагать жизненными достижениями то, как мы эти стены преодолеваем, но ведь перед нами тотчас встают новые. В конечном итоге к нам приходит смирение, и счастлив тот, кто нашел все необходимое и достаточное для спокойствия внутри одного себя. Бытие Крольчатника очень наглядно подтверждает эту не самую бесспорную, но одну из реально действующих истин. Так ведь не вижу я тут ни одного спокойного и счастливого. Каждый из них играет, и только. Впрочем, отчего - "каждый из них"? Каждый из нас.

Я разозлился, и это было хорошо. Вот что мне действительно надо хорошая злость, а никакое не смирение. До дому - бегом. В чуланчике я видел топор. Бегом! Бегом! Где тут свалилась верхушка? Убрать с дороги к чертовой матери! Лезвие впивается в золотистую древесину. Хороший топор, вязкий. Я отволакиваю расчлененный ствол сперва просто в сторону, затем, передумав, тащу на старое кострище. Вот будет вам костер. Бумага в кабинете? Так и есть. Туда же ее, всю пачку. Захотите - придете, нет - черт с вами. И дела мне нет, кто за доктора в этом санатории и вообще, где мы находимся и что за строительства идут по обе стороны, и не желаю я больше задавать вопросы. Так, этот толстый обрубок тоже сюда. Уф!..

...От входной двери послышался стук, когда я вытирался после душа, стоя голый в спальне.

- Зайди, если свой! - крикнул я, оборачивая полотенце вокруг бедер и немножечко волнуясь: все-таки пришли ко мне впервые. Сказал участливо, когда гость вошел:

- Как здоровье? Надеюсь, лучше?

- Благодарю, да. Приношу свои извинения за неприятный... инцидент. Мне следовало держать себя в руках.

- Скорее это я должен извиняться. Мы, кстати, так и не познакомились как следует.

- Зовите Володей, Игорь Николаевич, - сказал Юноша Бледный.

Я видел, как он шел по дорожке к крыльцу. Зеленые занавеси на моих окнах были достаточно прозрачными В его походке вновь было что-то офицерское, которое я подглядел, когда он вчера утром, вернувшись через Ворота в Крольчатник, заходил в нежилой коттедж. Перед моим визитом к Кузьмичу я пробовал ту дверь. Она, конечно, была заперта.

- Володя, я правильно понял, меня вызывают?

- Абсолютно правильно.

- Тогда побудьте в той комнате, если не затруднит. Я только оденусь, соберусь.

Я решил принципиально не заговаривать о произошедшем час назад. Ни с кем из них. Пусть начинают сами. Володя, Юноша Бледный, кажется, тоже не собирался. Он громко сказал через стену:

- Да ничего особенного не надо, вы к обеду обратно будете. Никаких там чудес и откровений. Вас просто хотят спросить, как устроились, не надо ли чего. Вас ведь впервые вызывают? Вот и не беспокойтесь, у нас у всех так было, первые разы не значат ничего.

- Я не беспокоюсь, - сказал я, входя в "кабинет", где до того, как отправиться в душ, успел привести все в исходное положение. - У меня полное впечатление, что в Крольчатнике все знают не просто больше, чем говорят, а прямо-таки патологически больше. В опасных для здоровья и самой жизни дозах.