Ясным летним вечером, когда на небе ни облачка и еще высоко стоящее солнце играет на червонных куполах храма Спасителя, на открытой веранде одного из известнейших ресторанов Москвы за столиком расположился посетитель. Он был один, но предупредил метрдотеля, что ждет приятеля, и заказ официанту сделал на двоих, договорившись, что горячее - шашлык из угря и крабы по-креольски - подадут позже.
Выбранный им столик находился в углу обширного балкона, в отдалении от балюстрады, за которой можно видеть панораму города с его огнями, давшими шестьдесят с лишним лет назад название ресторану. Попасть сюда снизу непросто, и уже одно то, что посетитель пришел и один занял именно тот столик, который ему нравился, говорило, что человек он тут не случайный. От ближайших столиков на него поглядывали. На веранде не было свободного места. Умопомрачительной красоты девушка в бордовом, сильно открытом платье подошла, вопросительно тронула спинку стула напротив. Посетитель что-то коротко сказал ей, улыбнулся. Улыбка у него была очень обаятельной, располагающей к себе. Достал что-то из внутреннего кармана, передал девушке. Метрдотелю, наблюдавшему издалека, показалось, что там сверкнуло, сыпануло радужным блеском. Девушка выпрямилась, как будто изумленно, но сейчас же отошла и быстро, почти бегом покинула веранду, проскочив мимо метра в дверях. Метр, конечно, знал ее. Это была Люсьена. Она убегала, зажав что-то в кулаке. Надо будет потом спросить у хозяина Люсьены Гиви, чем таким ее одарили. Метр не знал имени посетителя, но появлялся тот довольно регулярно, и, кроме того, что платил всегда по-царски, за него поручились серьезные люди.
А светловолосый мужчина в великолепном легком костюме с искрой продолжил пить ледяной коллекционный "Брют". Глядел на скрывающую город балюстраду, на край предохранительной сетки, поднимающийся над ней, дальние размытые окраины, видимые отсюда, и чистое белесо-голубое небо жаркого раннего вечера начала июня.
Наконец появился тот, кого посетитель ждал.
- А ты не торопишься. Я тут от скуки графа Монте-Кристо представлял. Шлюшкам бриллианты кидал. Всегда мечтал о таком.
- Это вы зря, если правда. Заметит падла какая...
- Ты защитишь. Телохранитель. Если опаздывать не будешь.
- Внизу, звери, даже на металл проверяют. Пришлось в машине оставить.
- Никак не разучишься в войнушку играть, железки с собой таскаешь. Не надоело? Инфантильный ты как был, так и остался.
- Мне эта инфантильная привычка трижды жизнь спасала. Да и не мне одному, если вы помните.
- Помню, помню. По гроб обязан. Только это было миллион лет назад.
- Ну да, если по вашему счету. А по моему - всего позапрошлый год.
- Верно, счет времени у нас с тобой разный... Подошедший был, в отличие от импозантного собеседника, одет в джинсы и джинсовую же безрукавку со множеством карманов поверх легкой белой рубашки с коротким рукавом. И лишь внимательный взгляд рассмотрел бы, что белая рубашечка на нем очень дорогого натурального шелка, джинсы и безрукавка не с какой-нибудь вьетнамской вещевки, а из фирменного магазина "Райфл", что на Кузнецком, и цепочка тонкого плетения на груди, а также более крупного на запястье, не серебряные, а благородной платины. Только каскетка, насаженная чертом на морковные кудри, подкачала - была старой, тертой и местами рваненькой. Похоже, она служила талисманом.
- Растолстел ты, не говорил я тебе? Положение "нового русского" обязывает? Лопаешь кавиер половником?
- Какой я "новый русский", - махнул Рыжий рукой с белым перстнем на мизинце, - как был старым евреем, так и остался.
- Ну-ка, ну-ка, вот не знал.
- Чего вы вообще про меня знали.
- Э-э, а вот это ты мне уже говорил. Тот самый миллион лет или два года назад. Я ж злопамятный, думаешь, забыл? Нет, я все помню.
Рыжий моментально переменился в лице.
- Шеф, простите. Извините, если правда, я не хотел. Простите, Бога ради, не держите зла...
- Что ты, что ты, тезка, окстись, я же шучу. Ох, и побелел весь. Ну-ка коньячку. И я с тобой за компанию. Или ты за рулем не позволяешь?
- Да все я себе теперь позволяю... - Рыжий, заметно побледневший, так что даже веснушки проступили, поднес ко рту большую рюмку и выпил одним духом. Его собеседник, налив себе в рюмочку с тонкой талией из бутылки, на этикетке которой красовался колокол, медленно смаковал напиток.
- Вахлак вы, Михаил, - сказал он. - Кто ж "Шустовский" как паленую водяру глотает. Хватит, в конце концов, меня бояться. Тысячу раз тебе все объяснял. Подумаешь, бессмертный. Кстати, только на твой, человеческий взгляд. А на самом-то деле, и моей веревочке сколько ни виться...
- Вам бы, как мне, прибирать пришлось...
- Впервой тебе.
- Зато потом вот так сидеть и разговоры под коньячок разговаривать это впервой.
- И это не впервой, не ври. Было у нас с тобой уже дело, когда ты меня вместе с бензозаправкой сжег. Ничего же потом, в штаны не наделал, когда снова встретились?
- Там что! Нажал на кнопку - и Вася-кот. Вы, может, с другой стороны выехали. А тут сам ямку рыл, сам вытаскивал, сам земелькой присыпал. Сам потом от кровищи отмывался. Думаете, просто? Звали зачем? Я там еле на рейс попал, да из Быково неизвестно как бы добирался, если б не Геник. Я ему брякнул, он машину пригнал.
- Как твои мальчики, вникают?
- Вникают. Больше, чем им полагается, не вникнут. К дисциплине я их уже приучил.
- Ну вот, не прошли мои миллионнолетние назад уроки даром. А как это ты говоришь, еле на рейс попал? Что, снова с билетами напряг? И на коммерческие? По твоему удостоверению тебя хоть к пилотам посадят.
- Так не летает же никто. С керосином перебои. Весь шахтеры на путях выпили. Отстаете от нашей жизни, шеф. Отдаляетесь.
- Мне положено. На, съешь таблеточку. Для профилактики.
Зарозовевший вновь от коньяка рыжий Мишка принял белую овальную облатку, выскочившую из блестящего футляра. С сомнением оглядел, отправил в рот. Запил еще одной рюмкой.
- А я мальчикам по горсти из стандартной аптечки давал. Желтые такие, на случай атомной войны. Для шпаков. - Он искоса поглядел на свое правое запястье, где на черном браслете помещался приборчик вроде обыкновенных часов. - Я, конечно, извиняюсь, шеф, но...
