Давным-давно, когда деда моего бабка еще не родилась, стояло на этом самом месте некоторое царство-государство. Русь - как есть Русь, только не простая. Дива дивные тут случались что ни день, особенно к вечеру, когда девки шли на посиделки, а парни - за девками. На посиделках мне про одно диво-то и рассказали, а я про него сейчас вам поведаю.
Правил тем царством, как водится, царь Горох. Был он смолоду и храбр, и силен, и мудр, а к старости растолстел, обленился и все больше на своей золоченой печке бока пролеживал. Ну, да народ не жаловался. Сын царский, Елисей-царевич, лучшим охотником в царстве слыл. А сестрицу его, царевну Лизавету, чаще Несмеяной называли. Хоть и удалась она красавицей и хохотушкой, и умницей к тому же, да вот беда: как явится королевич заморский Лизаньку-царевну сватать, так она уста сахарные сожмет, бровки ясные нахмурит и помалкивает. Уж королевичи и шутов с собой приводили, и скоморохов - "менестрелей" по-ихнему, и сами плясать перед Лизанькой пытались - а она хоть бы улыбнулась. Так Несмеяной и прозвали.
Долго ли, коротко ли, а жизнь в царстве Гороховом все шла да шла как по маслу. Ни тебе недорода, ни смерча с градом, ни мора коровьего, ни набега половецкого. Царю - благодать, делать ничего не надо; народу тоже благодать, живи да радуйся, а верной дружине и войску царскому - скука смертная: воевать не с кем. Так-то потешные бои велись, чтобы мечи не заржавели, да потеха - не бой.
И вдруг, откуда ни возьмись, налетел средь бела дня черный вихрь. Солнце померкло, небо над самой землей нависло, распушистилось темными тучами, аки шкурой медвежьей; вот уж и гром заворчал рассерженным зверем... Забеспокоились люди, заспешили по домам, а кто далеко от дома был - под чужими крылечками попрятались.
И из самого сердца вихря взметнулись огромные крылья. Перепончатые, вороненой сталью отливающие, - полнеба сразу закрыли. Сверкнуло брюхо, точно пластинчатой кольчугой прикрытое, могучий хвост из стороны в сторону метнулся, и огромная голова склонилась - прямо к людям в окна заглядывает.
- Змей! Змей! - заголосили люди в страхе. - Змей Горыныч!
Кто еще не спрятался - те ринулись в укрытия, какие нашли: иные в погреба, иные в подполы, а самый толстый купец Никита Бурый и вовсе в конуру собачью забился. А змей-то, иродище поганое, при виде всенародного страха башку свою с рогами к небу вскинул, пасть размером с коровье стойло разинул да как захохочет!
Не стерпели того войска царски да ближняя дружина. Оседлали добрые витязи коней, таранные копья приготовили, мечи из ножен выхватили да в щиты рукоятями грянули: отведай, змеючая харя, силушки богатырской!
Осыпали змея тучей стрел. Каленые были стрелы, пробивали и вражью кольчугу, и медвежью шкуру. А луки из турьих рогов - из таких хороший стрелок за тысячу шагов векшу в глаз бьет. Плохих-то стрелков у царя Гороха в войске не водилось. Да вот незадача - отскакивают стрелы от змеевой чешуи!
Забросали змея сулицами. Хороши были сулицы, наконечники заточены - нет обороны от них. А поди ж ты, змею и они нипочем!
Расхохотался змей пуще прежнего, голову свою повернул к войску да пламенем как дыхнет - кони на дыбы все и встали, витязей посбрасывали.
Видел то лучший богатырь из дружинников - Иван, Иванов сын. Взыграла в его жилах кровь; вынул он свой меч, перекрестился - и ринулся на вражину. Врезал мечом по хвосту - хвост только заскрежетал. Врезал мечом по крылу - а на крыле ни царапины. Замахнулся, чтобы до морды достать - змей только уклонился, хвостом оземь грянул, конь богатырский отскочил - богатырь возьми да и упади с коня на четвереньки. Упал, коленку зашиб, ругается... А змей ему сверху и говорит:
- Плохой ты воин, - и смеется, гад этакий, - в женихи не годишься.
Осерчал тут Иванушка еще шибче. Он-то как раз жениться собрался, - да не на ком-нибудь, а цареву дочку, Несмеяну, сватать решил. Думалось ему: вот одолею змея, супостата окаянного, - и царь не откажет. Ан змей проворнее уродился. Хвостом Иванушку прихлопнул, а зубами содрал с него алый шелковый плащ и закинул Бог весть куда. Потом выяснилось - бабке одной на забор, так та из него летник для внучки сшила. А змей-то тем временем Иванушку и самого зубами за рубаху подхватил да в пруд как закинет! Пруд мелкий оказался. Лягушачий. Сидит в нем Иванушка по грудь, весь в ряске, на челе ясном - кувшинка, лягушка ему прямо в лицо "ква! ква!", а змей, вражина окаянная, еще и насмехается сверху. Почем нынче, спрашивает, лотосы в пруду?
Тем временем доложили царю Гороху: так и так, дескать, Змей Горыныч прилетел, сейчас дань требовать начнет.
Вышел царь Горох к змею. Ферязь золоченую надел, шапку горлатную - царь идет, не отрок дружинный! Плечи расправил, как давно не расправлял, бороденку задрал и молвит:
- Пошто ты, окаянный, мою хоробрую дружину пожег и людишек распугал?
А змей снова хохочет.
- Дружина твоя, царь, - отвечает, - может, и хоробрая, а воевать не умеет, видно, что только по чучелам соломенным палить горазда. И не пожег никто их - сами разбежались. Что вы, люди, за такие убогонькие, хоть и милые, - говорю ведь, никто в женихи не годится!
Подумал царь.
- А не возьмешь ли, - спрашивает, - дочку мою, Несмеяну, то бишь Лизаветушку-царевну? Да так, чтобы град мой стольный и царство мое не трогать больше. Я, - говорит, - за народ свой и дочки родной не пожалею!
Змей тоже подумал-подумал, а потом и говорит:
- А давай!
На том и порешили.
Сложили сундуков расписных с золочеными замками пять штук, а в них - и шелка, и бархаты, и жуковинья с яхонтами, и кокошники, жемчугом шитые, и фаты сребротканые... Хорошо царевну собрали, что и говорить. Идет она, гордая да величавая, павой выступает; чернавки да девушки сенные голосят, царь тоже слезинку в бороденку уронил, а у Несмеяны-то на лице никакой печали не видать. Должно быть, змеев полон ей милей показался, чем царские палаты.
Ан тут и сам змей налетел, царевну со скарбом ее подхватил - и унес во сини горы.
Вздохнул царь Горох. Хлопотна ему была дочь родная - никак с рук ее сбыть не удавалось, так что змей и кстати прилетел; но недолго царь сейчас радовался. Как подумал, что сыну скажет, когда тот с охоты вернется, - вся лысина испариной покрылась.
