В деревнях, как знала Инна, случается всякое. Наверняка дед Дмитрий был не просто тираном, скандалистом и пьяницей, - чтобы человека даже хоронить на общем кладбище отказались, нужно что-то из ряда вон выходящее. Атмосфера всеобщей ненависти к покойному подтверждала ее догадки. "Ну и наследство! Удружил дедуля, ничего не скажешь. Нам придется постараться, чтобы убедить соседей - мы другие, нормальные..."
Прибыли мастера, чтобы устроить ванную. Но в той части дома, которую выделили под ванную Филатовы, это почему-то было невозможно; в чулане, который предложили мастера, обнаружился двойной пол и маленькие антресоли - там валялись какие-то кости, связки старых перьев, выдолбленная тыква, мумифицированная собачья лапа, а на антресолях еще и заплесневелые старые книжки и журналы. Пыль и вонь от них шла такая, что Инна сразу же бросила все это "добро" в печку - оттуда сразу же повалил невыносимо смрадный коричневый дым, - и долго оттирала руки.
Ночные кошмары, которые беспокоили старших Филатовых, становились все ярче и отвратительнее: Инне все время снилось, будто какие-то склизкие полуразложившиеся руки затягивают Женю в пруд, а Володе - будто он должен убить Женю, и какой-то вкрадчивый старческий голос нашептывал "убей девку, убей девку", так что Володя уже начал опасаться за собственный рассудок. Впрочем, хозяйство внушало не меньшие опасения.
Кроме дома, после деда Дмитрия не осталось ничего пригодного для использования. Лопаты и другие инструменты - тупые, ржавые, ломались прямо в руках; одежда - полусгнившая и пропитанная чем-то вонючим; в подполе валялось множество ссохшихся трупиков мышей, крыс и мелких лесных зверьков - должно быть, дед Дмитрий их травил; посуда вся не годилась - треснутые тарелки, прогоревшие кастрюли... На старых, некрашеных досках пола сохранились пятна, подозрительно напоминавшие кровь. Все, что бы ни находили Филатовы, было таким грязным, гадким и уродливым, что и Володя, и Инна невольно возненавидели покойного деда Дмитрия.
Хотя бы за то, что развел бардак при жизни, а разгребать - им.
Но больше всего их беспокоило состояние Жени. Она совсем ушла в себя и целыми днями сидела на берегу озера, бессмысленно глядя на воду. Лишь изредка жаловалась, что в доме много "зверьков черненьких, с лысыми головками, злобных таких и вредных", или просила "котика". Наконец, Филатовы решили, что Женю надо к психиатру, и уж совсем собрались было ехать с ней в город, как заглянула вездесущая тетя Марина.
- К бабке ее надо, - сказала она, указав на Женю.
- Какой еще бабке? Ей врача надо... В понедельник повезу.
- Свози к бабке. У нас своей нетути, а вот намедни семья с Украины приехала - там в кажном селе бабка есть, молитвы читает, зло отгоняет, пусть она твою деточку и поглядит... Вона где они живут-та, крайний дом по уличе, не наплутаешь.
Инна выдохнула, чтобы не нагрубить. И... пошла к мужу.
- Слушай, тут, говорят, какая-то деревенская знахарка с Украины приехала. Пусть, может, глянет Женечку? Что от этого плохого будет... Ведь вреда-то никакого...
Володя поджал губы.
И согласился.
Искомая "бабка" обитала в маленьком, больше похожем на времянку, домике на отшибе. За домиком красовался навороченный тюнингованный "Харли Дэвидсон", на забор была небрежно брошена штормовка в листьях, на двери белела надпись "Изнакурнож". Определенно, украинские бабки продвинутые, вполголоса усмехнулся Володя, вылезая из своей "Лады Калины" и обозревая окрестности. Или это ее сын? Сказано же - семья приехала...
Из дверей вышел кот.
Кот был огромный.
Кот был черный.
Это был даже не кот - котище. Кисточки на ушах придавали его морде рысье выражение, хвост размером со средний веник мел желтеющую траву во дворе, могучие лапы важно ступали вперед. Холодные немигающие зеленые глаза уставились на Володю.
- Куррррмау, - благосклонно обронил кот.
- Привет, - машинально отозвался Володя.
- Мррррау, - сказал кот, повернулся и величественно прошествовал в домик.
Вместо кота вышла женщина.
На первый взгляд ей было лет тридцать, на второй - сорок или сорок пять, на третий... пожалуй, все шестьдесят, но очень хорошо сохранившиеся шестьдесят. Короткий седоватый "ежик" стриженых волос, пятьсот первые "Ливайсы" на худощавых ляжках, подкатанные рукава клетчатой рубашки, шнурованные ботинки и рассеянный, но очень цепкий взгляд. Сразу видно: серьезный, интеллигентный человек, а не "бабка", - подумалось Инне. И заговорила "бабка" с грассирующим петербургским выговором.
- День добрый. Проходите, чай на столе. Саша.
- Володя, Инна, Женя, - растерянно сказала Инна, указывая на домочадцев. - Очень приятно.
Чай тоже был знатный - настоящий улон. Хозяйка, впрочем, пила кофе - тоже какой-то сортовой и не из дешевых. Инна приметила на столе пачку сигарет - дорогих и изысканных.
Домик был обставлен эклектично, так что Инна окончательно убедилась: это просто дача. На стенах висели охотничьи ружья и арбалеты, на столе рядом с чайным прибором стоял ноутбук. Никаких лекарственных трав, икон и прочего, чего можно ожидать от сельской знахарки, не было и в помине.
- Под чаек можно и о вас, - решительно сказала Саша, отставляя чашку. - Что у вас там случилось, рассказывайте, соседи. Вы ведь по делу пришли, разве нет?
- Да, - Инна нерешительно посмотрела на Володю, а он - на нее. Наконец, Инна продолжила: - Женя... она больна... ей плохо, она совсем вялая...
- Да, но... простите, я... я, конечно, доктор, но это степень, а не профессия, - растерялась Саша. - Я физик, а не врач. Может, я ее в город к врачу отвезу?
- Нет, - Володя встал. - Нам нужна именно ваша помощь, врач тут ни при чем. Она... видит мертвых. Она и в Питере с мертвецами водилась, а тут совсем кошмар начался. Ей везде какая-то нечисть чудится. Говорит, маленькие, черные и злые. А тут еще кладбище это домашних животных нашла в лесу, так совсем скисла...
