– Блистательно продуманная операция, всю жизнь мечтал освоить езду на скейте по газопроводу, – Саня принципиально не разделял уверенного оптимизма профессора.

– Лежа ведь помчишься утром ранним, труба диаметром 1420 миллиметров, при желании и сидя можно ехать, – удовлетворенно потирая руки, Взмылин выключил экран на стене, – остальное обсудим вечером за ужином. За старание и преданность высоким научным замыслам тебе положен бонус.

Хлопок в профессорские ладоши гулко отразился от перегородок бункера. Чемодан беззвучно упрятал в свои недра плинбокс, щелкнули фиксаторы, и желтая диковинка медленно поплыла по воздуху к Взмылину:

– Можешь на нем осторожно летать, твой вес выдержит, скорость, правда небольшая и высоты Бог не дал, но пятьдесят километров покрыть расстояние получится. Потом понадобится подзарядка в течении четырех часов, принцип работы как у солнечных панелей.

– Пойдем проверим аппарат? – Саня радостно хлопал в ладоши, полагая, что летающий кейс выполнит его команды.

– Прекращай издеваться над гениальной разработкой, он тебя слушаться не будет. Когда перенастроим под тебя, тогда и наиграешься, – Взмылин засобирался на выход, отключая электропитание лаборатории, – потом хоть звук пука добавляй в регистр, а то вдруг враги из прошлого браслетами окольцуют. Послезавтра ночью нужно перейти российско-украинскую границу. Никогда не пробовал себя в роли нарушителя государственного рубежа Родины?

Глава 3

Князь очень Хотеньский, Игорь

Перефразируя со скорбью в сердце Александра Сергеевича Пушкина, удерживая в уме описание природы южного черноземелья, данного в своих трудах Николаем Васильевичем Гоголем, можно с уверенностью констатировать – подозрительно тиха стала украинская ночь в первой трети двадцать первого века. Про перепрятанное с опаской сало, опять же следуя по пятам за остротами одного известного, не то радиоведущего, не то певца, остается лишь добавить, сообразуясь конечно с реалиями сегодняшнего времени – за мясом лучше ездить в Брянск! Уехать и не возвращаться до тех пор, пока дома не уляжется эпидемия всеобщего помешательства и вирус оголтелого слабоумия, захвативших рiдну часть некогда единой огромной страны.

Начало столетия в Украине не задалось сразу, спустя каких-то пятнадцать лет, прошедших с празднования Миллениума хохлы, затеяли революцию и последующую гражданскую войну, которая тихим ужасом заглядывает в хаты вчерашних добрых друзей и соседей, с регулярностью адской кофемолки унося на погост молодых и перспективных жителей. Виноваты, по мнению большинства населения, в их бедах, кто угодно, но только не мудрый и оттого хитрый укронарод. Обширные плодородные поля зарастают нынче дикими травами, тучные в недалеком прошлом стада коров и баранов катастрофически редеют, закрома в домах обывателей пустуют и пухнут от недоедания, уповая на общеславянский «авось», начиняют взрывчаткой сугубо гражданские ракеты-носители. Не к звездам устремляют свой природный талантливый пыл романтики из конструкторских бюро «Южмаша», а нацеливают боеголовки в огороды братских по крови стариков, женщин и детей. Надеются, по западному образцу, купить индульгенцию у Бога, поэтому ждут с воодушевлением, когда воссядет на царство новый батюшка – заступник, который умиляясь патриотическому порыву кучки бесноватых ухарей вбухает свои олигархические миллиарды в религиозный экстаз христопродавцев и отступников, благословляющих убивать не согласных с переворотом сродников. Оросив обильно слезами, отмытую в бойне лепту, ожидают болезные, что все-таки снизойдет кормилец от трона и напитает загибающуюся от стыдливых кредитов Международного Валютного Фонда экономику Малороссии и заживут тогда припеваючи, изнывающие от денежной жажды и непосильных налогов свiдомi i незалежнi новоевропейские господари.

Исключением не были и коренные обитатели древнего поселка Хотень, силою небес пригвожденного на контурной карте недалече от российско – украинской границы. Соловьи, наслушавшись неприличных фразеологизмов мовы и те оставили благословенное село, преступив птичьи певчие законы объединились в перелетные стаи и гурьбой перебрались на недружественную сторону суровых северных панибратьев. За плачущими навзрыд пернатыми потянулись косолапо медведи, величественные лоси, волки, горестно обнимающие зайчат, да что уж говорить, даже лешие бросили свои тысячелетние лежбища и поодиночке просочились в леса двуглавой триколорной державы. Опустела земля Хмельницкого и Шевченко, Лобановского и еще одного Шевченко, теперь уже Андрiя, мстя иногда «Мстой» в восточных непокорных областях за призывание из потустороннего падшего мира сира МазепЫ, пана ПетлюрЫ и особенно герра БандерЫ. Три значимых для истории страны «Ы», как бы выразился, наверное, эксперт по когнитивной лингвистике, а заодно и пожизненный почетный мэр Киева блаженный Ираклий Вличко. Немало воды утекло за годы правления косноязычного главы города, а также полученной в нагрузку и разодранной на части многострадальной Украины. С трудом загнали правивших нациков назад в Карпатские горы, где музыкально одаренные молдаване по осени устраивают теперь на них платное для богатых туристов сафари, к слову, просто поохотиться тоже разрешают, а весной же, вместе с талыми потоками откатываются вниз по крутым склонам, прячась по своим хибарам от изголодавшихся и озверевших лесных братьев. На требование добровольной выдачи хлеба и зрелищ с глупым видом отрицательно мотают головой, в раскаянии разводя руки усердно молчат, мол вы господа коллаборационисты малость напутали, мы ведь в эту пору уже румыны и разговор с нами на повышенных тонах недопустим. Почти европейцы и в нас течет та же голубая кровь, как и у любого другого добропорядочного бюргера. Ни капельки нельзя ее пролить, останетесь совсем тогда без поддержки. Пошепчутся за спиной новоиспеченных друзей фашисты, да и разбредутся по берлогам-схронам, не получив желаемой добычи, чтобы до наступления холодов успеть как-то подготовиться дать достойный отпор, вновь собирающимся их гонять по горам сезонно обретающих национальную идентичность кишиневцам.

***

Спрятавшись за русской березкой, Взмылин с некоторым сожалением осматривал в театральный бинокль узкую полосу лиственного леса на украинской территории:

– Пограничный наряд должен скоро появиться. Как проедет мимо нас, тут же рвем с места в карьер. Проскочим ручей, а после уже до нас не доберутся. Доставай, Саня из багажника плащи, не забудь укрыть машину. Из специальной ткани сделал, по моему заказу шили, использовали элементы покрывала, которое ты привез с Марса. Фуфайка – невидимка и брезент – шкерец. Ну, над названием стоит, конечно, еще поработать, пока сойдет и так, необходимую нам функциональность вполне оправдывают.

– Инопланетные технологии, а сам рухлядь эксплуатируешь. Уазик – автомобиль, требующий навыков вождения по бездорожью. Давай, Иосиф, я сяду за руль? – Саня неохотно поднялся с пенька свежеспиленного дерева.

– Тут дело такое, хоть и старье, зато не засвечен ни в одной базе данных. Любая система оперативного слежения издохнет, пока нас найдет. Тихо, замри! Слышишь, вроде едут? – выхватив из рук Сани плащ, профессор рыбкой нырнул в высокий для этих мест ковыль и по-пластунски пополз к покрытому сплошь опятами бревну, – прячься быстрее! Скорее же говорю!

Проворно накинув на кузов уазика брезент, Саня притаился возле Взмылина. Тот увлеченно срезал перочинным ножичком небольшую кучку крепеньких осенних грибов и приложив к губам указательный палец, показал глазами на проселочную дорогу, идущую вдоль леса. Звук работающего на пределе серводвигателя оканчивался гулким шипящим ударом о землю, иногда сменялся стрекотом, похожим на вытравливание морского якоря из глубин на палубу океанского круизного лайнера. Что-то большое и механическое приближалось к нарушителям государственной границы. Ожидание появления чудовища из сна или сказки, как правило сопровождается тягучим и липким чувством страха, заложенным в человека от природы, сжимающимся в комок невероятной плотности, свободно перемещающимся в организме в основном, сверху вниз. Саня даже поежился при воспоминании о библейских гигантах. Но к радости грибников – браконьеров из-за поворота показался не мифический великан, а обычный для тех мест погранформер. Пятиметровая железяка – воин, трудяга, денно и нощно охраняющий весьма протяженные рубежи Родины, двигался по привычному маршруту, готовый сиюминутно предотвратить несанкционированную попытку проникновения незваных гостей на территорию России. Управлял им, если и не рядовой солдат – срочник, то уж точно не генерал. Молодого прапорщика можно было разглядеть через овальное пуленепробиваемое стекло прозрачной кабины, который ловко орудовал рычагами, непрестанно сплевывая в подвешенный холщовый мешок очередную порцию вылущенных семечек. Проделывал он это с таким изяществом и удовольствием, что Саня, перевидавший на своем веку всякое и то, не сумел скрыть уважительного восхищения, недальновидно высунувшись из-под плаща. Приличная горсть жареных с солью семок залетала в рот бойца стройной группой, какое-то мгновение перемалывалась и ф-р-руть, по дуге, образуя рой из шелухи устремлялась пулеметной лентой по направлению к раскачивающемуся от движения мусорному пакету. Размеренно и чинно шествовал Железный Феликс, так прозвали вполне официально бравого трансформера – пограничника, постепенно теряя остатки бдительности под монотонный треск раскалывающейся скорлупы вороных плодов подсолнуха. Обошлось бы и на этот раз, не впервой, но по неведомым законам жанра, подлянка должна была наступить именно тогда, когда меньше всего ее ожидаешь. Прапорщик, управлявший боевой машиной, представьте себе, подавился. Да-да, произошло страшное! Как и описывают в хороших книгах, с синюшным лицом, судорожным захватом руками собственного горла, с круглыми от ужаса и мольбой глазами и обязательной драматической развязкой – выкатом ослепляющего невольных свидетелей бельма. Боевая машина остановилась, по чистой случайности развернувшись кабиной на выглянувших из-за трухлявого дерева и застывших от удивления, Сани и Взмылина. Водитель заваливался назад, нащупывая несуществующую опору, с надеждой обшаривая скрюченными пальцами ограниченное пространство капсулы управления. Сквозь лобовое стекло отчетливо просматривались, следующие одна за другой жалкие попытки солдата спасти свою жизнь. Его жуткие конвульсии и перекошенное удушением лицо взывали о помощи, вот-вот ритмичные удары здорового сердца, замедляясь возвестят миру о наступлении последней фазы бытия – агонии. Саня толкнул профессора и шепотом спросил: