Наконец последние препятствия позади.

В утро своей свадьбы я вышла на балкон, заросший бугенвиллией, и сердце сжалось от красоты мира: от радуги в каплях полива, от изумрудной травы, от шуршащих листьями пальм, кобальтового неба, дорожки, окаймленной зарослями исполинских кактусов, от всего этого растительного великолепия, покоящегося, как в чаше, среди фиолетово-лиловых и золотисто-коричневых гор.

Такое прекрасное благословенное утро свидетельствовало о том, что трудный путь к этому месту, к этому дню был не напрасен. Я обрела свой рай, все в моей жизни замечательно, и дальше будет только лучше. Здесь родятся и вырастут наши дети, здесь мы с Рони проживем нашу жизнь среди друзей и потомков, здесь будет наш дом. На старости лет, за швейной машинкой, я буду рассказывать новичкам историю создания нашего кибуца.

Сколько сил и фантазии вложили обитатели Итава в нашу свадьбу! Рина всю последнюю неделю колдовала на кухне, ей помогали Дафна и еще три девушки. Площадь перед столовой украсили цветами, вход в дом молодоженов увили венками и лентами, а главное — все за нас рады.

В день свадьбы все вертится вокруг меня. После обеда Орит помогла сделать прическу. Тали, вспомнив театральные навыки, несколько неумеренно наложила грим. Все подруги наперебой восхищались моей красой, и меня распирала радость. Конечно, приятно быть красивой, но еще приятнее быть всеми любимой. Теперь невозможно сомневаться в том, что Рони меня любит. А иначе разве женился бы?

Из Иерусалима гостей доставили три заказанных кибуцем автобуса. В них прибыли мама, тетя Марина из Беэр-Шевы с двоюродной сестрой Линой, мамины коллеги, соседки и все ее подруги, включая тетю Аню. Все нас поздравляют, мама гордо хвастается перед знакомыми достижениями нашего хозяйства. Тетя Аня охает и ахает и не поминает свои мрачные пророчества по поводу безнадежного будущего двоечниц. Приехала сторонница Бегина Анат, поступившая по окончании армии в Иерусалимский университет. Остальные два автобуса заняла многочисленная родня Рони. Прибыл дядя Макс из Ашкелона. Добрались автостопом из Хайфы и Тель-Авива подружки по центру абсорбции Мира и Белла, привезла жениха-американца торжествующая Далия из Гиват-Хаима.

Городские гости в костюмах и в платьях, наши ребята в шортах и в клетчатых рубашках, девчонки — в многоярусных и разноцветных балахонах сарафанов. Утопающая в цветах площадь перед столовой волшебно освещена свечами и фонариками, из динамиков льется романтическая музыка. Мы въезжаем в широкий круг гостей, сидя в ковше увитого цветами трактора, и наше прибытие сопровождается гигантским фейерверком, звездами рассыпающимся в небе пустыни.

Прибыл раввин. Четыре конца покрывала над женихом и невестой держат два брата Рони и Ури с Алоном. Под толстой рифленой подошвой ботинка беспомощно хрустит стакан. Я прижимаю к груди брачный договор, счастливая тем, что Рони вписал туда миллион лир — не потому, что когда-нибудь будет в них нужда, а потому что так дорого оценил свое семейное счастье!

Начинается торжественный ужин за празднично убранными столами. Белые скатерти, цветы, пластмассовые стаканчики — родная столовка неузнаваема! Ицик произносит торжественную речь, выражая уверенность во многих последующих свадьбах и в блестящем будущем Итава. Ребята разыгрывают капустник, сначала объявив Рони предателем мужского братства местных холостяков, а потом, вытащив меня в середину круга, громогласно оправдывают отступника. Шекспиру они конкуренции не составят, но веселее быть не может. После танго новобрачных, во время которого Рони на ухо отсчитывает мне такт, мы до полуночи танцуем танцы попроще. Шоши веселится так, как будто наконец-то взяли замуж ее саму.

Лучшей свадьбы я не могла бы себе представить — в своем доме, со всеми своими друзьями и со своим любимым! А дальше будет только лучше и лучше — сначала свадебное путешествие в Эйлат, четыре дня в прекрасном трехзвездочном отеле «Кейсар», а потом — замечательная безоблачная жизнь!

От волнения хочется плакать.

По возвращении из Эйлата нас ждет тяжкая новость: Кушниры решили оставить Итав.

— Ребенок не может расти совершенно один, — повторяет Тали заученно. — Мы надеялись, что сюда придут другие семьи, что здесь будет детский садик, школа, но мы уже два года совершенно одни!

Хочется закричать: «Как же одни? А я? А все мы? Разве нам плохо было вместе смотреть „Апокалипсис сегодня“»? Но это не поможет, и я молчу.

— Всё, — хмуро говорит Амос. — С кибуцным экспериментом для нас покончено.

Оказывается, им предложили работать вожатыми в сельскохозяйственной школе. Становится ясно, что решение принято давно. И хотя оно понятно и разумно, но все-таки отдает предательством. Конечно, и до них кто-то не приживался и уходил, но Тали, Амос и Эсти — они же из первых! Мы же с ними с самого начала пути! Эсти росла у нас на глазах, нет в кибуце ни одной девушки, которая бы не дежурила у ее кроватки ночами! Она же — наша всеобщая девочка!

Тали начинает плакать, Амос хмурится, обнимает ее за плечи и уводит, всем своим видом свидетельствуя, как тяжко далось им малодушное решение.

— Зубы залечили и теперь уходят! — возмущается Эльдад. — Я счета видел! Талька семнадцать пломб поставила!

— Именно! Один их ребенок чего нам стоил? — поддерживает Рина. — Посчитай — сколько ее возили, за садик Наарану платили, из-за нее девчонки дежурили…

Упреки в адрес Эсти слышать невыносимо:

— Оставь! Дети — это не доходная статья хозяйства!

Но я тоже чувствую, что этот уход значит больше, чем просто исчезновение подруги и единственного ребенка в хозяйстве. Как будто их разочарование доказало всю бесперспективность эксперимента под названием Итав.

Так же, по-видимому, восприняли это и остальные «ветераны». Вдруг, словно очнувшись от прекрасного сна, огляделись вокруг и отдали себе отчет в неисчислимых сложностях и сомнительных выгодах пребывания здесь, у черта на куличках. Каждым овладел страх, что другие уже далеко впереди, а он — как дурак, застрял в тупике. Кому охота понапрасну растерять силы и время, проморгать собственные возможности и остаться последним, выключить свет?

— Для кого мы здесь вкалываем? — кипятится Эльдад. — Мы хотим построить свое будущее, а тут — пропасть долгов, черная дыра!

— Здесь невозможно растить детей! — поддакивает все еще незамужняя, но далеко загадывающая Рина.

— Здесь нет для меня девчонки, — покусывая травинку и глядя в землю, говорит Ури.

— У меня аллергия на солнце! — запальчиво заявляет Дов, озабоченно рассматривая родинку на груди.

— Сюда автобус только раз в день заходит!

— У меня все друзья — кто в Индии кайфует, кто в Таиланде гуляет, кто по Эквадору путешествует… Ребята в Гоа зовут…

Через две недели Тали и Амос погрузили на грузовик свои пожитки и укатили, наобещав навещать. Я смотрела вслед машине, а на душе была тоска, как будто меня забыли. Осиротевший детский домик заперли. Казалось, из кибуца улетучилась душа. Стало ясно, что этот уход означает конец счастливых времен.

Так оно и оказалось. В один из вечеров нас с Рони удостоил своим посещением Ицик и сообщил, что на данном этапе Объединенный кибуц принял решение расселить семейные пары по более обжитым кибуцам, оставив здесь только одиночек.

— Мы пришли к выводу, что здесь пока нет необходимых условий для семей, для детей. Мы зазываем людей уже почти три года, но, несмотря на тяжелое экономическое положение, семьи с детьми сюда не идут. Если кто и готов жить в Бике, то выбирают более благополучные Нааран и Гильгаль или мошавы с частными хозяйствами, вроде Аргамана и Гитит. Ликуд начал поощрять строительство в Иудее и Самарии, у людей появилось множество вариантов, и многие предпочитают поселки городского типа. В Эфраиме коттедж для молодой семьи стоит гроши… Абсорбция семьи в кибуце требует большого вклада, и нет смысла тратить деньги впустую.

Я боюсь, что Рони, вложивший душу в Итав, будет убит. Вдруг он пожалеет, что женился? Вдруг скажет: «Ну, раз так, то…», — но Рони спокоен: