– Эф, ты у меня остановишься или к себе пойдёшь? – Ужка отпустила дочь и задала её полету направление «домой». – Оставайтесь, места всем хватит.

– Да, домой я завтра загляну, – согласилась я. Всё равно там холодно, голодно и пусто. Не дом, а склад. – Переодеться найдёшь?..

Коридор, пестря семью зашторенными дверными проёмами, упирался в большую кухню-столовую-гостиную. Я привычно ушла в свою комнату, Аню отправили в гостевую, а Илью определили в кабинет мужа с напутствием покопаться в домашней одежде и поискать что-нибудь на смену. Приятель отнёс на кухню пакет и мой рюкзак с харчами от бабы Любы, выложил всё на стол и отправился уединяться. Ужка порылась в шкафах, выдала всем по свёртку и улетела на кухню.

Мы с Аней, переодевшись, оказались в длинных, мешковатых и явно мужниных широких штанах и майках, ибо Ужкино налезало только на неё. Илюха выпендрился и остался в своём, а Руся в честь гостей нарядилась в голубое платье и подпрыгивала за столом в ожидании ужина. Оный начался быстро и первое время протекал в довольном молчании – все ели. А потом начались бытовые и прозаичные разговоры.

Аня, понаблюдав за Русей, естественно, заинтересовалась, почему её наставница приходит редко и не остаётся насовсем.

– Потому что у тебя неправильная сфера силы, – взялась объяснять Ужка, не забывая подкладывать нам то салатов, то хлеба. – Шепчущие всегда появлялись из огня, как видящие – из воздуха, а ты – вода. Что-то в вашем роду засбоило, почему-то водяных стало больше. Твоя прародительница, усыпляя дар, наверняка задала время пробуждения – чаще всего им было тринадцатое поколение. Дар проснулся, но вместо огня оказался в воде.

– Слушай, а кто её муж-то? – прошептал Илья, наклонившись ко мне. – Я прогулялся по приюту – мужиков вообще нет. Зато детей – полный холм. Откуда?

– Да уж не из библейской легенды, – тоже шёпотом ответила я. – Отцы – чаще всего обычные люди. Умирать в одиночестве, не успев передать знания рода, – не по ведьмовским понятиям. Здесь принято иногда выходить на разведку – смотреть, что в мире делается. Ну и заодно… семьи пополняются. Люди чаще всего не в курсе, что и зачем.

Я глотнула чаю и добавила:

– А Ужкин муж – наблюдатель. Он много лет в разведке – ищет по архивам семьи с даром, отслеживает, в ком странная сила проснётся. Подозреваю, это он Анюту откопал и ко мне отправил, пока её дар не заметили те, кто… с «медузами», пока рядом тёрлись исполнители попроще. Он Русю лет пять не видел. А Ужка всё ждет, что он однажды вернётся. И боится, что не успеет вернуться.

– Ужка… – приятель хмыкнул. – Почему?

– По фэншую, – я улыбнулась. – Это маленькая и безобидная с виду змейка. Но змейка – это всё-таки змейка.

– Вы специально себе такие прозвища подбираете?

– Нет, наблюдатели начали. С Ехидны, если ты о ней слышал. А мы подхватили. Многим из нас удобнее прятаться за прозвищами, чем за именами. Если встретишь отступницу с именем, то знай: она потомственная, из семьи отступников. А все пришлые – кто из Круга сбежал, кто от наблюдателей, – все под прозвищами и обычно змеиными.

Спрашивать, откуда я, Илья не стал – давно знал, что не скажу.

Допив чай и вяло прислушавшись к разговору, я поняла: сейчас усну. А у меня ещё дела.

– Илюх, будь другом, не трогай меня завтра. Совсем. Я последние лет семь в постоянном шухере и не помню, когда спокойно спала. Если заскучаешь, попроси Русю показать наш заповедник – там живет нечисть, безобидная для людей, но подлежащая истреблению по старым наблюдательско-ведьмовским спискам. И будет тебе счастье. А я дико хочу выспаться.

Он понятливо кивнул.

Я пожелала всем доброй ночи и, прихватив рюкзак, ушла в свою комнату. Достала «пейджер» и устроилась за столом. Для начала написала бабе Любе – добрались, отбились и снова добрались, а потом – своему начальству. Вкратце описала наш с Аней эпичный побег и сообщила, что снова в строю. Одной ногой, но к подвигам готова. И попросила вернуть меня к старым делам, пока этим не занялся серьёзно ушлый Удавкин внук. О его деле я тоже написала, и будет забавно, если начальство заинтересуется и даст добро. И даже посоветует половить безымянного на живца – на меня то есть.

Кстати, если постараться, можно наши с Илюхой дела состыковать – нам ведь необходимо одно и то же существо. Для разных исследований и отчётов, но тем не менее. Правда, я совершенно не умею работать в паре… Да и находиться рядом со мной опасно.

Очень.

Глава 5

Волшебство сохраняется только до тех пор,

пока тебе ничего не надо.

Эрих Мария Ремарк «Тени в раю»

Утро началось, хвала дару, позже обычного, но всё-таки с побудки. В доме, где живут дети, сон есть, только пока они спят. А уж если дитё проснулось и заскучало…

Руся разбудила меня, шумно плюхнувшись с потолка на постель.

– Эф, вставай! – заныла она, дёргая меня то за одну косичку, то за вторую, то за третью. – Уже обед скоро, а ты всё лежишь и лежишь! – упрекнула капризно. – Вставай!

– М-да-м?.. – я сонно вынырнула из объёмной подушки. – Обед?.. Погоди, я сейчас… – и неудержимо зевнула, подавляя зверское желание нырнуть обратно, и хоть трава не расти.

– Знаю я ваши «сейчас»! – Руся мячиком запрыгала по постели к потолку и обратно. – Мне мама объясняла! «Сей-час» – значит «в этот час», а час – это долго! Вставай!

О господи…

Я сонно села, протёрла лицо и попросила:

– Русь, сделай доброе дело, поставь чайник. Я только в ванную загляну и сразу на кухню, честно-честно.

– Если опять ляжешь – я приду и отнесу, – сурово пообещала девочка на выходе, добавив по слогам: – от-ле-ви-ти-ру-ю. Вот, – и усвистела.

Я потянулась и с трудом выгнала себя из постели. На «пейджере» обнаружилось лишь одно сообщение – от бабы Любы, с приветом «дитятке», а начальство загадочно молчало. Может, и к лучшему. Если что, я и сама к делу пристроюсь. Позиции, условия и обязанности оговорены давным-давно, и вряд ли за четыре года моего бесславного «отпуска» они изменились. Другое дело, что изменились обстановка и знания «объектов», и мне позарез нужна информация о нынешнем состоянии дел. Что-то, конечно, расскажут старшие приюта, но они насквозь местные и в курсе лишь теоретически.

А кто ещё в полях и в теме? Кроме живых – мёртвые. И это… мысль.

В ванной я быстро умылась над тазиком и побрела на кухню, где как раз закипал на огне чайник и летала Руся, напевая и расставляя чашки-ложки. На столе обнаружились тёплые драники, и я с удовольствием подмела всё, что было, залив Ужкину стряпню кружкой ромашкового чая.

– Эф, а почему ты так редко приезжаешь? – Руся висела в любимой позе парашютиста, облокотившись о стол и болтая босыми ножками. – Почему на совсем не останешься? Здесь скучно без тебя…

– Нельзя, – я встала за второй кружкой чая. – Я… В общем, я здесь умираю.

– От чего?.. – вскинулась девочка.

– Вот, – я подтянула длинноватый рукав футболки. На смуглой коже левой руки рваной чадящей раной чернела лунка, где прежде находился «уголь». – Это называется «выжигание». «Уголь», с которым я родилась, мне выжгли. Теперь я живу за счёт «углей», заключённых в артефакты, – и кивнула на трость, – а они здесь не работают. И я в любой момент могу мумифицироваться.

Детям, поучала наставница, надо всегда говорить правду, какой бы она ни была. Да и врать Русе бессмысленно – она чует ложь не хуже нечисти. И у меня – камень с души. Я устала ходить вокруг да около, объясняя, что не приезжаю не потому, что не люблю.

Девочка посмотрела на трость, лежащую поперёк стула, и поняла:

– Там нечисть. Это домик для нечисти. Для какой, Эф?

– Да, для какой? – раздалось с порога.

И леший знает, как давно Илья пришёл и сколько успел подслушать…

– А вот… – проворчала я, добираясь до стула. – Интересно? Разбирайтесь. А то всё вам вынь да положь… Только не трогайте. Нечисть может среагировать на чужие руки даже в спячке.