Кира вошла в комнату, опустила дымящийся ствол автомата и посмотрела на свою недавнюю цель, которая застыла в неестественной позе у стены. Потом перевела взгляд на меня.

– И не благодари, – сказала она, подмигнув одним глазом.

Я встал на ноги и задумчиво взглянул на то место, где должен был лежать один из моих подстреленных трофеев.

– Призраки… – подсказала Кира, подойдя ближе.

– Что они тут забыли?

Только Кира хотела что-то ответить, как до нас донёсся резкий и сдавленный кашель. Мы мгновенно обернулись на источник звука и направили на него оружие. Кашель доносился из-за кухонной перегородки. Мы бросили друг другу многозначительные взгляды и медленно пошли к источнику, постоянно удерживая его на прицеле. Так же, как в моей квартире, здесь не было стены между комнатой и кухней, их разделяла только невысокая перегородка, одновременно служившая разделочным столом.

Мы осторожно за неё заглянули и увидели нашего старого знакомого. Он сидел спиной к этой самой перегородке и держался за простреленный живот. Ему сегодня точно не везло. Сначала получил дверью по лицу, от чего у него оказался сломан нос и кровь заливала весь подбородок, а потом, судя по всему, он не успел спрятаться от свинцового шторма. Сейчас громила смотрел на нас, гордо захлёбываясь кровью, но всё с той же ноткой презрения в глазах. У него не было с собой оружия, он лишь обречённо ждал своей участи, пытаясь зажать руками зияющую рану в животе. Пальцы сильно дрожали, пока сквозь них хлестала бурая жидкость, стекающая в огромную лужу под ногами.

Я убрал пистолет за пояс и присел рядом с ним.

– И как мы могли забыть нашего милого швейцара? Как твоё имя, Отступник?

– П-пошёл к чёрту…– Бритоголовый еле шевелил губами, боясь захлебнуться собственной кровью, и каждое слово ему давалось с большим трудом.

Я молча взял его правую руку и провёл своими пальцами по запястью, где был вшит чип Консоли. Передо мной открылось небольшое окно со всеми его данными.

– Так, что тут у нас? Ага, гражданин Алекс Китов, сорок два года… Кто же вы, и что тут забыли? – задал я, скорее, риторический вопрос.

В ответ на это мужчина смог изобразить только гримасу боли, совмещённую с натяжной улыбкой, а потом снова закашлялся. Его дыхание стало тяжёлым и прерывистым, и я понял, что времени у него почти не осталось. Кира же предпочла наблюдать за всем этим со стороны и старалась не вмешиваться.

– Алекс, что здесь делали Призраки? – Я сделал свой голос как можно серьёзнее и старался говорить очень чётко. – Что это за встреча, о чём вы с ними говорили?

– С-скоро ты умрёшь, Страж. – Китов говорил из последних сил, каждое его слово становилось всё натужнее и тише. – Скоро вы все сдохни…

Последнее слово он проглотил, глаза устало закатились, и он весь обмяк, завалившись набок.

– Думаю, нам надо скорей вернуться в башню и обо всём доложить, – сказала Кира.

– Да, пожалуй, ты права, давай покончим с этим, – ответил я и поднялся на ноги.

Я достал меч из ножен и резким движением рубанул по правой руке Алекса чуть выше запястья. Рука отскочила и моментально исчезла в воздухе, а на пол приземлился только крошечный квадратный чип. Тело, оставшись без своего якоря в этом мире, также поспешило разбиться на множество мелких кусочков и навсегда покинуть этот тихий уголок нашего рая. Я наклонился и поднял чип, а Кира тем временем умело орудовала тесаком, извлекая такое же устройство из тела своей жертвы с помповым ружьём.

– А это будет мой трофей, – сказала она с недоброй улыбкой, показывая мне чип, и положила его в карман.

Мы быстро обследовали квартиру, заглянули во все уголки и шкафчики, но ничего не обнаружили, даже холодильник оказался пустым, грязным и поросшим слоем забвения. Здесь уже давно никто не жил, и, скорее всего, эту квартиру использовали для тайных встреч или собраний. Нужно будет направить сюда отряд Ищеек, пусть получше всё обыщут, и, возможно, нам удастся найти хоть какую-нибудь лазейку.

Наконец мы направились к выходу, где я задержался у двери, ещё раз окинул взглядом израненное жилище и вдохнул запах недавней смерти, густо перемешанный с порохом.

– Надо вызвать кого-нибудь для зачистки, а ещё целую кучу Техников после всего шума, что мы наделали, – сказал я вдогонку уже покидающей помещение Кире.

Затем и сам вышел в коридор, закрыв за собой покосившуюся дверь.

Можно представить, что ничего и не было. Обычное утро обычного города и обычной жизни. Но не о такой жизни мечтали люди, строившие наш новый мир. Все мечты когда-нибудь разбиваются, разочаровывают тебя, обманывают ожидания, являясь не в том виде, в каком рождались малой искоркой в наивном детском сознании. Мечта сбывается, но превращается в извращённое отражение своей чистой первоначальной сущности. Они не должны сбываться, а лучше и вовсе никогда не мечтать.

А вам знакома гордыня? Это коварное, подлое и надменное чудовище, что живёт в каждом из нас, управляет жизнью и поведением, преисполняет и переполняет душу, ставит мнимые цели, искажает понятия о чести и правде. Кто впустил гордыню в наши жизни? Кто дал ей право безнаказанно резвиться и топтать всё человеческое, что ещё осталось в людях? Быть может, сама природа повинна в этом и нет никакой трагедии? Возможно, это у людей в крови, и тогда не стоит так переживать о поступках, совершённых в порыве доказать что-то другим и самому себе. Но правильно ли это? Как далеко мы ушли от животных в их бессмысленном цикле существования, в их вечном стремлении идти той дорожкой из жёлтого кирпича, что вымостила для них непреодолимая сила природы? Готовы ли мы делать шаги навстречу чему-то большему, чему-то более великому и не предначертанному, чем слепое повиновение остаткам природного зова и смиренное упование на неизменность своего пути? Нет, люди не готовы называться людьми, они всего-навсего дети. Они стремятся подчиняться желаниям и страстям, поддаваться слабостям и тешить только себя любимых до самой смерти. Ведь так не хочется замечать всех остальных рядом с собой, их нужды, желания и мечты. Нет, их нужно только топтать и топтать, выражать во всеуслышание свои детские капризы, требовать уважения и признания и смертельно бояться взрослеть. Иногда бывает невыносимо трудно сделать всего один маленький, но важный шаг, особенно когда нужно переступить через себя, через собственное раздутое эго, разрушить бесконечную стену самомнения, выстроенную в течение всей жизни для защиты своей животной сущности.

Возможно, нет никакого природного начала. Скорее, это лишь уловка, оправдание для самих себя и других, желание объяснить свой эгоизм, честолюбие и алчность естественным происхождением пороков, их особым местом в истории и жизни человека. Мы сами породили это чудовище, сами взрастили и воспитали, лелеяли свои пороки как часть самих себя. Может, только так – возводя стену самомнения, считая себя лучше других, центром мироздания – мы чувствовали себя менее одинокими, но получилось всё строго наоборот.

Издревле человек пытался выделиться из толпы, быть лучше, умнее, красивее и крайне расстраивался, если узнавал, что кто-то обошёл его в этом нелепом соревновании. Он получал сокрушительный удар по своему самолюбию, и уязвлённая гордость пыталась всячески залатать огромную дыру, образовавшуюся после такого потрясения. И тогда он начинал тешить и взращивать свою гордыню, придумывать тысячи отговорок для своих неудач, находить несуществующие достоинства, строить вокруг себя защитную стену из кирпичей раздутого эго. За ней он мог жить и больше не бояться быть униженным, возводить свою личную башню, высокую и крепкую, где он самый главный.

Но все эти башенки эгоизма, которые кажутся своим хозяевам громадными и очень значимыми, на самом деле в глазах других всего лишь частокол из разбитых судеб и людей, что обрекли себя на одиночество и будут вынуждены вечно вариться в котле нарциссизма. И чем больше в обществе выстроено башен, чем чаще и кучнее частокол, тем труднее пробираться сквозь него другим людям, тем ярче проявляется разобщённость. Чаще всего с этим явлением даже не борются, не пытаются направить человека на путь самосовершенствования, на путь созидания мостов, а не стен и башен, а наоборот, этому потакают и всячески поощряют. Некоторые люди используют такой частокол в личных целях и амбициях, как фундамент для возведения монолита личной гордыни, и чем больше башен в основании, тем устойчивее их узурпированное седалище на плечах угнетённых масс. Но чем сильнее гордыня покоряет человеческие сердца, тем выше и тяжелее становится этот монолит, тем больше он раздувается и не может остановиться. В этом суть извращённого эго: с каждым жизненным шагом оно будет лишь расти, наполняться массой, и в один прекрасный момент башня на плечах Атланта станет настолько огромной и тяжёлой, что сломает свой выстроенный фундамент. Тогда титан сбросит её со своих плеч и растопчет в порыве бездумной ярости.