Он огляделся. Полянка, на которой лежали остатки детских вещей и рюкзака, находилась на возвышенности. Дальше шел пологий склон в одну сторону, и такой же пологий подъем в другую. Ребенок добрался сюда явно уставшим. Иначе не бросил бы вещи. Значит, должен был выбрать наиболее легкий путь. К тому же у него должна была закончиться вода. Андрей понятия не имел, знает ли ребенок, что воду нужно искать не на возвышенности, а в низинах, но решил, что смышленый Умка мог об этом догадаться. Выходило, что пошел он вниз. Если так, то можно попробовать поискать след чуть дальше, спустившись в балку. Возможно, там удастся что-нибудь вынюхать.
К бобровой плотине вышли почти сразу. Шум воды привлек не только Андрея, но и лайку, которая припала носом к ручью и стала жадно лакать. А когда напилась, даже взвизгнула от радости. Залаяла и принялась суетливо обнюхивать мох, в котором днем раньше спал Пашка. Андрей сразу понял, в чем дело. Мох в том месте был сильно примятым. Мальчик явно провел здесь много времени. Рядом росли кусты черники, но ни единой ягоды на них не было. Только оборвал их не человек. Ненужный хорошо знал, как выглядят кусты после того, как их обдирает медведь. Вот и сейчас сомнений не было. Ягоды сожрал зверь. Ветки все изломаны, кусты изнутри вытоптаны.
Хурта снова двинулась вперед. В отличие от вчерашнего дня, сегодня след часто обрывался. Собаке приходилось много петлять в поисках зацепки, на что требовалось время. И Андрей нервничал, потому что знал, что время - это единственное, чего у них сейчас совсем не было.
Короткими перебежками вышли на медвежью тропу. Такими тропами часто пользуются промысловики. По ним ходить легче. Также, видимо, поступил и Умка. Лайка медленно шла по ней и задержалась лишь у густых зарослей черники. Здесь ягоды были оборваны только с нижних ветвей. Оборваны аккуратно. Ветки почти все целые.
Андрей решил, что если у мальчика нет воды, то далеко от ручья он точно отходить не будет. Да и след, похоже, Хурта взяла устойчивый, надежный. По крайней мере, шла она по нему уверенно. Даже увереннее, чем вчера! Она отвлеклась на старый кедр, обнюхала все вокруг него и побежала дальше. Ненужный выстрелил в воздух. Затем еще раз. Звук разнесся эхом среди вековых деревьев.
Сомнений почти не было - мальчик где-то близко! След уж очень свежий. Был оставлен после дождя. И он ведет в сторону болота. Если поднапрячься и решиться на очередной марш-бросок, то можно успеть догнать, пока не случилось непоправимого.
* * *
Пашка горел. Сначала от долгой ходьбы стало теплее, и он даже успел порадоваться, что согревается. Но когда озноб, сотрясающий все тело, просто подкосил ноги и свалил на землю, все радости мигом улетучились. Он никогда раньше не падал от слабости. От усталости - да. Но только не от того, что ноги не слушаются. А тут - упал. Ко всему прочему в голове шумело, звуки были какими-то далекими. Птичьи голоса доносились будто издалека. Болели глаза. Он закрыл их, и стало легче. Поджал ноги, свернулся калачиком. Так и замер на замшелой земле, изредка сотрясаясь крупной дрожью. Маленький человек, прошагавший десятки километров по безлюдной тайге. Замер без надежды на спасение, без осознания того, что отныне он вовсе не ненужный, а очень даже нужный. Просто фамилия у него такая...
Зверь, который разодрал его рюкзак, третий день бродил вдоль ручья, обдирая кусты с ягодами. Он чуял Пашкин запах, наблюдал за ним со стороны. Издалека. Он даже чувствовал, что ребенок заболел и ослаб. Медведь ждал. Как и водится, в августе ему нет дела до добычи, которую нужно убивать. И без того лакомства хватает. Но если мясо само идет в пасть, брезговать таким лакомством не стоит.
Как раз сейчас человек упал. Лежит и не движется. Он ослаб. Он изможден и болен. Запах его жара слышен далеко. И запах этот сладок.
Вдали слышны выстрелы. Это насторожило, но соблазн слишком велик, а выстрел слишком далек. Медведь вышел и медленно заковылял к добыче. Запах усилился. Слюна скопилась во рту, а когда переполнила его - тягучей каплей сползла с губы.
Мясо... Он уже слышит его частое дыхание. Но это не от страха. Нет запаха страха. Ребенок спит. Или слишком слаб, чтобы бояться. И он горячий. Он очень горячий! От этого слюна еще более обильным потоком наполнила рот. Медведь сглотнул, мотнул головой и тяжело задышал.
Он уже чувствует, как тонкие кости хрустят на зубах, а свежая кровь сама течет в горло. И он ревет! Ветви от этого рыка дрожат и сбрасывают остатки дождя в промокший мох. Уже близко. От нетерпения медведь ускоряется и успевает остановиться, едва не наступая на добычу передней лапой. Делает шаг назад. Наслаждается зрелищем.
Добыча не движется. Она просто лежит. Медведь толкает ее лапой. Та тихо стонет, открывает глаза, но не боится. Она не понимает, что происходит. Добыча вот-вот умрет. Слюна стекает с губы и падает ей на лицо. Медведь снова рычит.
О! Ее запах! Он сводит с ума, он заставляет не замечать того, что происходит вокруг. Есть только она и зубы. Медведь открывает пасть, не замечая других звуков и запахов. Запахов пороха, пота и собаки. Успевает только понять, что рядом грохнуло, после чего зубы, которые вот-вот должны были впиться в сладкое мясо, разлетелись на сотни ошметков.
Медведь не издал ни звука. Он рухнул рядом со своей добычей и, прохрипев несколько раз, стих навсегда.
* * *
Андрей бежал к сыну, отбросив в сторону карабин и скинув с плеч понягу. Ноги не слушались, глаза заливали слезы. Он падал, поднимался, снова бежал.
Умка лежал рядом с огромной, бездыханной тушей, истекающей с густками багровой крови. Лежал тихо, без движения, а изо рта едва-едва струился прозрачный парок. Андрей рухнул перед ним на колени, схватил быстро, но очень аккуратно, прижал к себе и почувствовал жар даже через промокшую насквозь одежду.
Хурта без умолку лаяла, но Ненужный ее не слышал. Все его внимание, весь он сейчас находился в совершенно другом мире. В мире, где отец держит на руках собственного сына. Живого!
Пашка проснулся только к утру следующего дня. Открыл глаза и не поверил в то, что видит. А увидел он человеческое лицо. Лицо улыбалось ему, плакало, называло Умкой и целовало. Хорошее лицо. Папино. С бородой!
