-- Просыпайся, Карлик Нос! - тянул брат его за нос. Обычно брат над ним так не издевался; в основном издевательства были мелочные: кроме "крапивки" и "индейца" (Индеец Головожопа, - как Вова именовал это своё самое жестокое истязание, шутя таская по всему дому брата за волосы - "лишая скальпа") на большее у Володи фантазии не хватало. А это было что-то неожиданное. Обычно, если брат хотел его разбудить, то самое большее, на что хватало его подлости, это набрать в ковшик воды, пролить ему на простынь, а потом орать из окна на всю улицу, 'смотрите все, рыбак наш опять во сне рыбачил!'

   -- Одпусти дос! -- загнусавил Алекс. -- Одпусди, урод!

   -- Не одпусчу! -- с удовольствием передразнивал его тот. -- У бедя дасдроение сёддя ходошее.

   Но Алекс молниеносным ударом отбил руку брата и нос его пронзило резкой болью.

   -- Ты чё, козёл, -- заорал Алекс на него, как только смог нормально разговаривать, -- вконец офонарел?!

   -- Да это я шучу, -- объяснял ему брат. -- Что, больно?

   -- Да нет, щикотно! Кретин! -- Алекс знал, что единственный из людей, кто никак не реагирует на обзывательства, был его братом.

   -- Твой папа, -- дополнил Вова. Так он реагировал на оскорбления.

   --...нагадил тебе в рот, -- дополнил в ответ Алекс.

   --...но мы с тобой поменялись ртами... Кстати, -- осёкся вдруг он, переведя взгляд в другую сторону, -- а я не понял, где мой сапог? Ты его вчера за ужином не съел случайно? Куда ты его спрятал, придурок? -- постепенно повышал Вова голос.

   -- У сапога своего и спроси, -- ответил Алекс слегка неуверенно.

   -- А почему тон у тебя изменился? -- обратил тот внимание на испуг брата. -- Куда ты дел сапог?! -- неожиданно схватил его Вова за нос и начал выкручивать. -- Ты, Карлик Нос! Отвечай, а то оторву! -- уже орал Вова в ярости.

   -- Уродил из окда! -- выл Алекс от зверской боли.

   -- Чдо? -- сжал тот нос ещё сильнее, -- я пдохо сдышу! Гдомче, пожадуйсда!

   Но нос брата он отпустил, едва только за его спиной раздался пьяный голос матери (ему она была родной матерью, в отличие от пасынка, Алекса). -- За что ты его? -- спрашивала она с усмешкой, как будто её забавляло положение своего пасынка. Вообще, мачеха к Алексу относилась по-челове-чески и часто защищала его от брата, но это происходило, пока она была трезвой...

   -- Он мои сапоги кому-то продал, -- ответил тот.

   -- Неправда! -- запротестовал Алекс, -- я его уронил, я щас за ним сбегаю.

   -- Стоять! -- вскрикнул Вова, но Алекс уже выскользнул из его рук.

   -- Этот придурок обменял их на десять плейбоев! -- объяснил он нетрезвой и усмехающейся матери. -- Да его задавить мало!

   -- Я тебе задавлю!!! -- театрально погрозила мать сыну пальцем, -- не трогай маленьких щенят!

   -- Да кому он нужен, -- плюнул Вова в сторону исчезнувшего за дверью брата, -- у него ни друзей ни девчонки. Самый натуральный отброс!

   Алекс в это время был уже на улице, под окном, там, где по идее должен валяться сапог Вовы. Он один, поэтому, если б под окнами проходил кто-то одноногий (левоногий), то только таким образом сапог бы мог исчезнуть. Но, хоть лопни, его не было...

   -- Ну и чё? -- раздался из окна голос старшего брата, -- судя по всему, ты из окна его уронил? И, судя по всему, его уже и след простыл. Мам, я ж тебе говорю, что врёт он. Он их на плейбои обменял. Опять под одеялом простынь тебе будет пачкать своим семенем; опять не настираешься после него.

   -- Чё ты врёшь! -- заорал на него Алекс. -- Мам, посмотри-ка под своей подушкой, нет ли там ничего.

   -- Да-да, мама, посмотри-посмотри!

   А мама, как будто сердцем чувствуя недоброе, зашла в свою спальню и подняла подушку. -- Ах ты ж #лядь! -- увидела она там новенький сапог своего сына.

   -- Видишь, мама, что этот непослушный сын себе позволяет, -- раздался из-за спины той голос Вовы, -- а ты говоришь, не трогай маленьких щенят. Паршивых щенят в унитазе топят, мама.

   Но мама его уже не слышала, обходя и покачиваясь, направляясь к окну.

   -- А ну вернись домой, паразит! -- гаркнула на пасынка она.

   -- Это Вова! -- заоправдывался Алекс. -- Это он! А на меня спирает!

   -- Я сказала, вернись! -- не слышала она писклявого голоска Алекса. -- Не то хуже будет. Не усугубляй свою горькую участь!

   Алекс, глядя в её пьяные глаза, решил, что ему ещё долго нужно перекрикивать эту нетрезвую женщину, чтоб она хоть что-то поняла. И он потихоньку побрёл в сторону близлежащего леса.

   -- Отойди-ка, мама, -- попросил её сын, -- я его сейчас заставлю вернуться. -- И заорал, высунувшись из окна, когда мама отошла в сторону. -- Если ты не вернёшься, я всем в твоей школе расскажу, как ты по ночам в постели рыбачишь.

   -- Расскажи лучше, как ты под одеялом простынь пачкаешь своим... семенем, -- брякнул Алекс невесть что; первое, что взбрело ему в голову.

   -- Я знаю, как тебя опозорить! -- орал Вова, но Алекс его уже не слышал; он был далеко.

   'Это она сказала?! - не мог Алекс до сих пор поверить своим ушам. - Не усугубляй свою горькую участь'. Она ж и слов-то таких не знает! Я её такой никогда ещё не видел (не пьяной он её не видел, а странной, словно сошедшей со страниц книги какого-то сумасшедшего писателя)... Да я и брата своего таким не видел... Впрочем, какой он мне брат! Седьмая моча на псевдокиселе!'