Жизнь Мэри Вирджинии во многом состояла из случайностей – взять хотя бы историю появления ее семьи в Голден-Сити. Ее отец Гершель Эшельман, которого все звали Гарри, и его супруга Эдна жили в Спрингфилде, когда 11 февраля 1925 года родилась их дочь. Родители Гарри считались мормонами из расположенного неподалеку округа Кристиан, при этом ни он, ни его жена не были особо религиозны. Эшельманы были родом из Гессена, их предки прибыли оттуда в период Войны за независимость. Во время Первой мировой войны сержант Гарри Эшельман из батареи «А» Пятого полевого артиллерийского полка на всю оставшуюся жизнь насмотрелся на кровь, смерть и вечное небытие на полях боев Франции, где его младший брат, Том, был ранен, но все же выжил. После войны, как Гарри Трумэн, оставивший Индепенденс, двадцатидевятилетний Гарри вернулся на юго-запад Миссури искать простой жизни для себя и своей невесты Эдны Эванс. Их познакомила младшая сестра Гарри, ученица из класса 20-летней Эдны, преподававшей в местной школе. Вскоре новоиспеченная миссис Эшельман дала понять Гарри, что не согласна на его скромный план. «Мама хотела устроиться получше и была полна решимости стать его женой», – вспоминала взрослая Вирджиния.
Хотя у Гарри Эшельмана были все задатки фермера-любителя, его не распаляли амбиции. Подтянутому и стройному Гарри, казалось, было достаточно иметь свою собственную землю и щедро осыпать вниманием своего единственного ребенка. На фотографиях Гарри, длиннолицый, скуластый, напоминает Рэя Болджера, сыгравшего приветливое Пугало в «Волшебнике страны Оз». Мэри Вирджиния наслаждалась ролью отцовской любимицы. «Всегда считалось, что я больше похожа на отца и родных по его линии, – с гордостью говорила она впоследствии. – Я была папиной девочкой». Гарри мог разобраться в чем угодно – от строительства дома до дочкиного домашнего задания по алгебре. Как бывший кавалерист он много знал о лошадях – достаточно, чтобы они выполняли различные трюки, развлекая работников фермы, или чтобы позволять дочери кататься по двору на жеребцах-першеронах. «Мама кричала ему: “Следи за ребенком!” – а он улыбался, махал рукой и сажал меня на коня», – вспоминала Вирджиния. Дома Гарри мог учить дочь утюжить плиссированные юбки или делать «деревянные» туфли из картона к костюму для школьного концерта. «Не было такого, чего бы он не умел», – говорила она.
К тому времени когда Мэри Вирджинии исполнилось пять, ее родители, уже ощущая хватку Великой депрессии, решились покинуть юго-запад Миссури. Они отправились на поезде в Калифорнию, чтобы начать все сначала. В Пало-Альто Гарри устроился смотрителем в пышную оранжерею в саду государственной больницы, обслуживавшей в основном раненых солдат. «Хорошая была работа, – вспоминала Вирджиния. – Мы жили на земле, на прекрасной земле с красивыми домами». Ее отправили в прогрессивную школу с детским садом, и она преуспевала в учебе. Хорошо подвешенный язык и сообразительность помогли ей закончить восьмой класс уже в двенадцать лет.
Для тех, кто бежал с засушливых равнин Миссури, эта больничная территория, наверное, казалась Эдемом, райским садом, готовым укрыть от яростного натиска депрессии. Вместо подпирающих небеса серых пыльных облаков они видели восхищавшее их неприкрытое величие Тихого океана, рассматривали туманное великолепие его береговой линии. Как-то раз Вирджиния рассказывала, как ее отец отправился прогуляться по пляжу в костюме и соломенной шляпе. Его фото, сделанное в тот день, помогло ей освежить детские воспоминания. «На мне был купальничек, я играла у кромки прибоя, – вспоминала она. – А потом зашла чуть дальше от берега, и меня накрыло волной. Я-то была довольно миниатюрной». Волны опрокинули Мэри Вирджинию и потащили в глубину. Гарри Эшельман, полностью одетый, не стал тратить время попусту и поступил в глазах дочери как герой. «Он просто подбежал и спас меня», – вспоминала Вирджиния.
Как и следовало ожидать, Калифорния Эдне надоела. Это была в первую очередь ее идея – переехать в Золотой штат вместе с другими жителями Среднего Запада, переживающими трудные времена. Но вскоре она начала скучать по дому, а работа мужа садовником в госпитале для ветеранов уже перестала казаться ей замечательной. К большой досаде супруга и дочери Эдна приняла решение, и Гарри знал, что спорить бесполезно. Он не особо сопротивлялся желаниям жены. «Мама настаивала, что нужно вернуться домой, к друзьям и родным», – объясняла Вирджиния, хотя на самом деле большинство родственников ее матери тоже перебрались в Калифорнию. – Она просто очень сильно хотела обратно». Гарри связался со своим отцом, все еще жившим в округе Кристиан, попросил помочь найти им новую ферму поближе к Спрингфилду – и тот нашел, примерно в 50 милях к западу. Эшельманы и их маленькая дочь собрали вещи, сели в машину и поехали назад, в Миссури, где все было еще хуже, чем до их отъезда. «Мы вернулись, и оказалось, что у дедушки есть земля только в Голден-Сити», – рассказывала Вирджиния. Положение усугублялось полной безвестностью места. «Крохотный городишко, – вспоминала она, – буквально ни души». Голден-Сити называли степной столицей страны. Для молодых людей с амбициями «Голден-Сити был местом, из которого надо бежать», вспоминал Лоуэлл Пью, один из ровесников Мэри Вирджинии, дослужившийся до директора похоронного бюро города. Он считал, что у девушек вроде Мэри Вирджинии было всего два пути: «выйти замуж, или уехать из города – собственно об этом мечтала каждая девушка, которая еще не была замужем и не ждала ребенка».
Бегство Эшельманов из Калифорнии в Миссури подчеркнуло еще один важнейший факт: хотя Мэри Вирджиния и преклонялась перед отцом, жизнью семьи управляла мать. Противостояние их желаний было основной драмой в жизни юной Вирджинии. Именно представления Эдны задавали золотой стандарт женственности. Ее дочь послушно принимала правила – во всяком случае, на виду у матери – и бунтовала против них, выходя из-под надзора. В доме Эшельманов на первом месте стояла внешняя атрибутика. «У нее были очень четкие представления о том, какой должна быть жена и мать, – и она держала марку, – рассказывала Вирджиния. – Она действительно считала себя лучше всех – ну или хотела такой быть».
Эдна Эванс была средним ребенком в семье более скромной, чем семья Эшельманов. Она была привлекательной женщиной, тонкой и гибкой, с коротко подстриженными каштановыми волосами. Если ее муж смотрел на мир дружелюбно и наивно, то во взгляде Эдны всегда читались скепсис и жажда укрепить положение в обществе. Она как будто постоянно с кем-то негласно конкурировала. В семейной жизни Эдны все сложилось не совсем так, как она рассчитывала. Увязнув в Голден-Сити, она, казалось, решила взять под контроль максимально возможную часть реальности и передать эти уроки своей дочери. «Все были без ума от меня, и я выросла с ощущением, что таланты и успехи – это прекрасно, но на первом месте все равно стоит брак», – вспоминала Вирджиния. Миссис Эшельман настаивала, чтобы все называли ее дочь двойным именем – Мэри Вирджиния. «Во времена, когда всех звали “Джуди Энн” или “Донна Мари”, она хотела, чтобы и у меня было двойное имя», – рассказывала Вирджиния. Естественно, из подросткового духа противоречия она просила друзей в Голден-Сити звать ее просто Вирджинией.
Эдна стремилась к изяществу, она записала дочь на уроки фортепиано и вокала, учила ее шить и готовить. Когда супруг отсутствовал, Эдна бралась и за мужские обязанности. «Бывало, летом во время сбора урожая мама – моя миниатюрная хрупкая мама – выходила работать в поле: заводила трактор, все такое, – вспоминала Вирджиния. – Если было нужно, она что угодно могла сделать».
Эдна, живущая на ферме в пяти милях[3] от центра пыльного городка с несуразным названием, отчаянно нуждалась во внимании и общественной жизни. Раз в месяц миссис Эшельман и миссис Гаррет, а с ними и другие матриархи Голден-Сити поочередно собирались друг у друга дома – разговаривали, делились сплетнями и наслаждались женской компанией, которую не так часто удавалось собрать жительницам равнины. «Эдна была более легкой на подъем [чем Гарри], более амбициозной в личном и семейном плане, – рассказывала Изабель Гаррет-Смит. – Она так гордилась Мэри Вирджинией. Она хорошо ее воспитала». Хотя ее муж стал демократом «Нового курса», отреагировав на политику гувервиллей по всей стране, Эдна решила самореализоваться в Республиканской партии. «Она всю жизнь пыталась выделиться», – объясняла Вирджиния. Политика внесла оживление в довольно скучную жизнь на ферме Эшельманов. Но никто не ощущал изоляцию так остро, как Мэри Вирджиния. Старая груша позади фермы стала ее читальным залом, и в хорошую погоду она сидела там, листала Библию или припрятанные от матери романы и мечтала о незнакомом ей мире. «Играть было не с кем, – вспоминала она, – так что я просто наблюдала за людьми. Мне всегда было интересно, как они живут. Мои бабушка, дед и прочие взрослые родственники приезжали к нам, и я постоянно просила их рассказать о своем детстве. Мне нравилось слушать о чужой жизни – наверное, потому, что я была в семье единственным и поэтому одиноким ребенком».