– Где тут у вас этот ужасный квартал красных фонарей? Надо бы сходить посмотреть!

Ничуть не удивившись, официант немедленно принес карманную карту центра Амстердама, похожую на страницу анатомического атласа: голубые вены каналов, черные нервы главных улиц, красные мышцы мостов.

– Пересечете Дамрак, потом все время прямо. Невозможно пропустить, – официант объяснил и кивнул, приняв от Джейка деньги за обед и чаевые.

Какой-то необъяснимый магнетизм влек Джейка сквозь предвечернюю толпу, сначала по главным улицам, а потом по длинному пустынному проулку, выложенному булыжниками. Еще через несколько минут он вышел на узкий замусоренный канал, вдоль которого прогуливались другие мужчины – в одиночку или по двое-трое. Иногда сюда забредали парочки. Джейк заметил даже целое семейство туристов с двумя детьми, мальчиком и девочкой, одетыми в желтые куртки с капюшонами. Кое-кто даже фотографировал. Вспышки тонули на дне канала, по обеим сторонам которого стояли готического вида здания, мрачные и узкие. В каждом было по нескольку стеклянных дверей. Джейк вначале был так смущен всем этим, что не решался подходить близко, лишь издали присматриваясь к этим дверям, от которых вели наверх ступени. Он прошелся вдоль канала, наблюдая за тем, что было ежевечерней жизнью этого необычайного квартала. Он читал и слышал об амстердамском районе красных фонарей, но не мог вообразить, что это место окажется столь мирным, столь чуждым мерзости и преступности, присущим подобным районам в Америке. Некоторые стеклянные двери были зашторены или занавешены. Темно-красные фонари горели за стеклами дверей. Это было условным знаком, что хозяйка занята с гостем. Было знобко и сыро, и только изредка Джейк замечал открытую дверь и женщину в кружевном белье, стоявшую у входа. Чаще всего женщины стояли позади затворенных стеклянных дверей, улыбаясь и жестами зазывая клиентов. Уличные фонари вдоль канала отбрасывали желтый восковой свет, и обрамленные стеклянными дверями фигуры женщин напоминали выцветшие старинные портреты. Джейк разгадал здешний деловой код: сначала клиент легонько стучится; дверь после этого приоткрывается; начинаются переговоры, если таковые необходимы; затем занавеска опускается, и, наконец, зажигается красный волшебный фонарь, мерцая сквозь жалюзи.

Он различил свое отражение на зыбкой поверхности канала: большой мясистый подбородок, рыжеватая щетина, крупный нос с горбинкой, лохматые брови, глубоко посаженные темные глаза. В конце концов Джейк решился. Латунная дверная ручка сияла, словно ее только что начистили. Хорошая примета, подумал Джейк. Он прислонился к двери, облизывая сухие губы и вытирая влажный лоб клетчатым носовым платком. За дверью, прильнув к стеклу, стояла блондинка лет двадцати пяти, изучая нового клиента. Затем она поджала тонкие губы и отперла дверь.

– Поднимайся наверх, здесь, внизу, холодно. Я включила отопление.

Проститутка говорила по-английски с едва заметным германским акцентом, приглушая согласные. На ней были белые шелковые трусики и лифчик с темно-вишневыми кружевами. Джейк наблюдал, как она скользит вверх по лестнице, словно сиамская кошка. У нее были узкие бедра и некрупный, мальчишеский зад. Груди были большие для ее роста и фигуры, а волосы, как он определил, крашеные.

– Семьдесят гульденов – бутерброд или в рот. Платить сразу! – сказала она.

Джейк поразился автоматизму, с которым эта белокурая женщина им распоряжалась. Он достал бумажник и расплатился. Проститутка спрятала деньги, стянула с себя трусики, отстегнула лифчик и аккуратно положила белье на деревянный стул. По углам комнаты горели четыре большие красные свечи. На узкую кровать было наброшено восточного стиля покрывало. В комнате стояли стеклянный кофейный столик и два стула. Голые стены были выкрашены в бежевый цвет. К потолку над кроватью было подвешено зеркало. Джейк переминался с ноги на ногу, не зная, что делать дальше.

– Чего ты ждешь? Раздевайся.

Джейк покраснел до корней волос.

– Можно немного воды? Во рту пересохло, – сказал он, запинаясь, как подросток, покупающий сигареты.

– Вообще-то это не в моих правилах. Но я сделаю для тебя исключение. Только не разбей, – проститутка наполнила голубую фаянсовую чашку водой из-под крана. – Это подарок.

Джейк жадно выпил воду.

– Вкусная у вас здесь вода. Спасибо!

Он примостился на краю кровати, она курила, сидя на стуле напротив.

– Послушайте, я не знаю, как вам это объяснить, – нарушил молчание Джейк. – Я вообще-то пришел сюда не ради секса… Мне было очень одиноко. Ничего, если мы просто поболтаем?

– Я сразу поняла по тому, как ты пялился, что ты один из этих. Наблюдатель. Мне все равно, что давать, что болтать, лишь бы платили. Если хочешь остаться на полчаса, это еще сто гульденов.

– Ничего себе. Круто! – Джейк снова достал бумажник и дважды пересчитал иностранные банкноты.

Проститутка натянула фиолетовый свитер и завела будильник.

– Как тебя зовут? – спросил Джейк, наконец почувствовав себя свободнее.

– Аннетте.

– Ты голландка?

– Нет, немка, из Гамбурга.

– А почему переехала в Амстердам? Тьфу, дурацкий вопрос, извини. Можешь не отвечать, – Джейк пожал плечами, показывая, что сожалеет о своем нелепом вопросе.

– А тебя что привело в Амстердам? – резко парировала Аннетте.

Первым желанием Джейка было рассказать ей про Эрин, про Ниццу, про решение провести Судный день в Амстердаме. Но что-то его остановило.

– Я готовлю материалы по туризму в Амстердаме. Я журналист, – Джейк поразился, с какой легкостью он соврал.

– Получается, что половина моих клиентов – журналисты и писатели. Поинтересней ничего не придумать?

– Вообще-то…

– Это не мое дело, – прервала его проститутка. – Ты еврей? – спросила она, глядя на него в упор.

– Как ты узнала?

– Ты похож на еврея.

– Чем же? У нас в Штатах мало кто может определить.

– Мой отец – еврей. У тебя такая же печаль в глазах, даже когда ты улыбаешься. Отец говорил, что это из-за многих веков гонений.

– А мать – немка?

– Мать – немка. Они с отцом цирковые гимнасты. Я выступала с ними до семнадцати лет.

– Послушай, Аннетте, я хотел бы спросить, только если ты не против, как ты можешь этим заниматься?

– Чем именно? – она прикурила другую сигарету и распахнула колени.

– Ну, этим. Я имею в виду… не противно ли тебе спать с разными незнакомыми мужчинами за деньги? Пожалуйста, пойми меня правильно. Я вовсе не моралист, но все-таки….

– Что же тут непонятного? Это моя работа. Деньги хорошие. Жизнь в Амстердаме недорогая. Я много откладываю.

– Что ты будешь делать с этими деньгами?

– Прежде всего хочу купить приличную квартиру на юге Франции. Да мало ли о чем я мечтаю…

Зазвенел будильник, звук которого был похож на пожарную сирену. Джейк поднялся и надел светлый долгополый плащ.

– Что ж, благодарю тебя за потраченное время, Аннетте. – Он остановился посредине комнаты, чтобы пожать ей руку.

– Не в моих правилах пожимать руки мужчинам на работе. Не обижайся, – она впервые за весь сеанс улыбнулась.

– Ну что ж, как знаешь. И все-таки, можно мне задать последний вопрос?

– Ладно. Только давай покороче.

– У твоих родителей счастливый брак? Я имею в виду, имело ли для них значение, что отец – еврей, а мать – нет?

– Боюсь, тебе придется прийти в другой раз, если ты хочешь узнать еще что-нибудь. К тому же я вовсе не уверена, что готова говорить на эту тему. Запомни только одно: разные люди только тогда счастливы, когда способны понять свои различия.

Аннетте открыла дверь и включила свет на лестнице.

– Не забудь зонтик. Льет как из ведра.

Она была права: потоки дождя неслись по булыжникам набережной, наполняя каналы осенней ртутью.

На следующее утро Джейк проспал до десяти. Он проснулся на узкой койке в каюте второго класса и, пытаясь затолкнуть свое тело назад в сон, ощутил первые позывы голода. Ему надо было продержаться до вечера. В уличном кафе с влажными после ночного дождя стульями Джейк заказал чашку чая с лимоном. В Судный день он всегда разрешал себе пить чай с лимоном, но без сахара. У молоденькой официантки волосы были цвета начищенной меди. Она предложила ему кусок только что испеченного яблочного пирога.