Мы сели за стол, большой экран висел за нашими спинами. Перед нами стояло по ноутбуку, мы выжидающе посмотрели на Лу. За ним Марко смотрел на меня и папу со слабой улыбкой. Марко-работник хотел мне напомнить улыбаться на камеру естественней. Марко-друг хотел обнять меня и сказать: «Не нужно так нервничать. Ты не должна ничего им доказывать».

Папа толкнул локтем мой локоть, а потом легонько сжал его и тихо сказал:

— Прости, кроха.

И снова засверкали вспышки.

— Вопросы, на которые вам нужно отвечать, от главного аккаунта Твиттера, — объяснил Лу. – Они будут «от Твиттера». Эти вопросы мы присылали на прошлой неделе.

Марко позади мужчины указал мне достать ответы из папки.

— Возможно, будут вопросы и от других пользователей, — сказал Лу, — по хэштегу «СпросиБатлеров». И хоть этого не требуется, вы можете отвечать на любой вопрос. Попрошу не забывать добавлять в ответ хэштег, — он подмигнул мне. – Хорошо?

Мы кивнули, больше не переживая, потому что задание было простым. Это не слезное интервью с папой в честь воссоединения, которое прошло у Барбары Уолтерс через неделю после моего возвращения из Лондона. Это не было фотосессией для «Vanity Fair», которую мы сделали шесть лет назад, где больше семи часов приходилось касаться друг друга. И это нельзя было сравнить с усталостью единственного раза, когда я прошла по красной ковровой дорожке с мамой с одной стороны и папой с другой. Мама согласилась пойти со мной, потому что это была моя первая номинация на Эмми, и споры о том, были ли мои родители заклятыми врагами, стали невыносимыми. Даже туристы в Герневилле останавливали ее в кафе и об этом спрашивали. Мама сказала тем вечером, пока мы готовились:

— Чтобы быть врагами, мне нужно из-за этого переживать.

Марко и мама: мои две спокойные константы.

Бабушка этого всего не просила. Когда я приезжала домой в Герневилль, я словно прибывала с космической станции или из угольной шахты.

Я устроилась перед компьютером, ждала появления первых твитов. Папа подвинулся ближе.

— Как прошел полет из ЛА, кроха?

Вспышки. «Сюда, Тейт!» Вспышка.

— Неплохо, — ответила я. Папа, настоящий актер, кивнул и стал спокойно пролистывать Твиттер, но тишина повисла гнетущая. Марко потянул за ухо – знак, что мне нужно расслабиться. Я посмотрела на папу, глупо ему улыбнулась. – Мы всего час летели, но я уснула и точно всю дорогу пускала слюни.

Папа рассмеялся, и пресса встрепенулась. Мое сердце билось в груди испуганной птицей.

«Ты не должна ничего им доказывать».

— Началось, — сказал Лу, и на странице появился твит.

@Twitter: Это ваш первый совместный проект. Чего вы больше всего от него ждете? #СпросиБатлеров

Папа тут же начал печатать. Он был в этом хорош, так долго участвовал во всех собраниях с прессой, что даже не сомневался, будет ли выглядеть естественно. Всеми его словами восхищались. Он не сверялся с записями, а с энтузиазмом стучал по клавиатуре. Надеясь, что пресса не поймет, что я пишу не от сердца, я подсмотрела в ответы Марко, напечатала слова и дважды проверила, чтобы не было опечаток, нажала отправить. Мой твит появился через миг после папиного.

@TateButler: «Молочай» — проект, которым мы всегда хотели заняться вместе. Может прозвучать глупо, но я не могу дождаться совместных съемок с папой.

@IanButler: Работать с дочерью – самый главный пункт в списке того, что хотел бы сделать. Будет весело! Тейт – лучшая актриса ее поколения, и это просто подарок для меня, как для отца. #СпросиБатлеров

Мое сердце впилось когтями в комплимент и проглотило его.

— Тейт, – тихо позвал Лу, — пожалуйста, используй хэштег…

Ох, блин.

— Простите.

Папа улыбнулся.

— Я думал, что это у меня должны быть проблемы с техникой.

Я откинула голову и рассмеялась. Ха-ха-ха. Внутри я была в ужасе.

Когда была только я – Тейт Батлер, актриса – меня не пугали вспышки камер, интервью и фанаты-журналисты. Я не была большеглазой девочкой с дрожащим подбородком, сидящей на диване между папой и мамой, дающей отрепетированные ответы перед камерой. Но когда я находилась рядом с отцом, меня затмевала его сущность. И я чувствовала себя, как глючащий компьютер.

Появился второй вопрос, и я затаила дыхание, хотя знала, что он не будет личным. Просили рассказать краткое содержание фильма. А еще один хотел знать, какие последние фильмы или сериалы нам понравились. Еще два мягких вопроса, и мы закончим.

Я напечатала ответы Марко, добавила хэштег, стараясь успокоить биение сердца. Меня беспокоили не вопросы Твиттера – они были стандартными – а другие, которые я замечала, которые видели меня насквозь.

Зачем тебе фильм с этим бабником? #СпросиБатлеров

Я хочу детей от Яна, и плевать, что он мне в дедушки годится. #СпросиБатлеров

Стойте, разве они не ненавидят друг друга? #СпросиБатлеров

Если Тейт так его ненавидит, пусть уходит с дороги. #СпросиБатлеров

Это все игра. Они выглядят, как незнакомцы. #СпросиБатлеров

ЯН БАТЛЕР, Я ХОЧУ ОТ ТЕБЯ ДЕТЕЙ! #СпросиБатлеров

Лента тянулась на большом экране над нашими головами, и я видела, что пресса реагировала на все твиты – указывала на одни, смеялась и кивала другим. Папа делал вид, что не замечал, видел лишь то, что хотел, счастливо печатал идеальные ответы. Он привык жить под солнцем и давлением общественного мнения. Четырнадцать лет спустя я все еще пыталась понять, как радоваться хорошему и не зацикливаться на плохом.

Когда чат закончился, Марко подошел, тут же извинился, объяснив, что нам пора. Но папа нас задержал, взглянул на меня, безмолвно передавая: «Это твоя работа, дай им то, чего они хотят». А пресса хотела, чтобы мы обнялись, и он прижался губами к моей щеке. И перед тем, как Марко вывел меня оттуда, папа подхватил меня за талию и закружил, а я радостно засмеялась.

Наконец, мы прошли через двери и окунулись в удушающую жару сентября. Было так жарко, что пар волнами поднимался от асфальта.

— Поспешим, — пробормотал Марко, махнул, и наша машина выехала из-за здания. Мы поедем отсюда на ферму в Северной Калифорнии, где через два дня начнутся съемки. Я понимала, что Марко не хотел, чтобы пресса догадалась, что в одной машине с папой мы не поедем.

Но папа нас остановил, когда я потянулась к дверце машины.

— Кексик, — позвал он, и его улыбку поймал фотограф в паре метров от нас. А потом его голос стал тихим, и слышала его только я. – Все хорошо, кроха?

— Да, — сказала я и махнула Марко садиться вперед меня. – Просто волнуюсь.

— Хорошо. Я просто хотел убедиться, — он тепло мне улыбнулся, но я уловила напряжение. – Ты не была там дерзкой, как обычно.

Желудок сжался.

— Да?

— Немного растерянной? – он прижал ладонь к моему лицу, рассматривая полными тревоги глазами, что я даже могла поверить в его искренность. – Отдохни в следующий раз перед пресс-конференцией. Лучше всегда выглядеть сильной.

Больно кольнуло от его укора, но я лишь коротко кивнула:

— Конечно.

— Просто помни, — сказал папа, его ладонь скользнула по моей щеке, и он потянул меня за мочку уха, — люди хотят видеть, как мы веселимся вместе.

Он подмигнул и пошел к другой машине, где у открытой дверцы ждала Алтея.

Несколько фотографов неподалеку снимали отбытие папы. Я пыталась выглядеть беспечно и улыбнулась, а потом забралась в машину.

Как только я села, Марко даже не моргнул.

— Ты была собой.

— Я не знаю. Может, и не была.

— Нет, — он повернулся ко мне, машина поехала вперед. – Если бы ты была не такой, как обычно, я бы сказал тебе взять себя в руки. Я не говорю тебе этого, потому что не нужно, — он поднял палец. – Внимание, Тейт. Я расскажу тебе то, что нужно будет повторять себе тысячу раз следующие полтора месяца. Ты слушаешь?

Я улыбнулась от его боевого тона.

— Да.

— Твой папа в опасном положении, — сказал Марко. – Он уже не та звезда, какой был раньше.