Там за горизонтом у крутого поворота реки, начинал подниматься туман. Это предвещало то, что с северо-западным ветром сюда придет непогода.

Хозяин этих воздушных просторов высоко парил в небе, делая длинные плавные круги над Утесом. Большие белые пятна на его крыльях и белый хвост с тёмной каймой были хорошо различимы, с верхней площадки. А когда он пролетал, был слышен, тонкий мелодичный посвист,

– клюх… клюх.

Он был голоден. Прошло более недели после удачной последней охоты.Пролетая справа от Утеса, он вдруг заметил двух крупных сурков. Они только вылезли из своей норы, где проживало большое семейство и, прижавшись к скале, распластали вперед своё тело и желтоватые лапки. Их песочно-желтая цветовая шкурка сгущалась крупицами черной ряби на спине и хорошо просматривалась зоркими глазами беркута, способными видеть на расстоянии более километра.

Это был бы очень хороший обед. Беркут плавно начал планировать в их сторону и затем, как молния перешел в пике. Знающие люди говорят, что при этом скорость может достигать двадцать40—3двадцать0 километров в час. А это падение на 80 метров за каждую секунду.

Совершенно неожиданно для сурка, беркут клювом, перебил ему артерии на шее и зацепил своими мощными когтями. Свою добычу он понес в гнездо, расположенное на скалистом труднодоступном уступе Утеса, на высоте около пятидесяти метров над рекой. Он умел это делать. Сурок был тяжелым, беркут летел с большим напрягом, взмахивая своими огромными двухметровыми крыльями. Бедный сурок, он был так доволен своей жизнью. В норе было уютно и тепло. В течение этого дня он съел очень много разных трав и корешков, был сыт, и вот теперь плыл по воздуху на обед другому, более мощному и хищному существу. Он не понимал, что всего лишь входил элементом в так называемую пищевую цепочку, на вершине которой находился беркут. Мир так устроен, что каждый ест кого–то другого, а этот другой съедает третьего и так далее до самого верха.

Орел, стремясь из-под небес стрелою,

Грозит голубке смертью злою;

Голубка ж, как овца, должна,

Кормясь, губить ростки и семена.

––Но, это не так,– скажите Вы.

––А, люди?

А, что люди. Они еще больше жрут, уничтожают друг друга по прихоти, какого ни будь, возомнившего из себя богом, правителя и счет тогда доходит от тысяч до десятков миллионов.

Восточный берег реки был не очень высоким, но там где она начинала свой поворот влево, каким-то образом природа возвела огромный, взрывающийся ввысь каменный Утес. Известковый камень был светлым, поэтому Утес прозвали Белым. Он грозно возвышался над местностью, а дальше за поворотом ландшафт снижался, и берег уже не имел такой высоты, какой она была на Утесе. Он значительно выдвинулся в сторону реки, и перед ним река намыла огромный естественный песчаный остров. Весенние паводки заливали его водой, а в том месте, где река соединялась с берегом, образовывалась водяная прогалина, которая после схода воды, превращалось в большое озеро. Вдоль берега, где кончался подъем, озеро украшала настоящая корабельная роща из ровных вертикальных стволов сосны.

Ближе сюда, вверх по течению, раскинулись жилой поселок и престижный санаторий под одним названием – «Белый ключ» а дальше прямо по берегу озера, располагались небольшие усадебные участки. Здесь же проходила узкая дорожка, которая постепенно поднималась в сторону Утеса, а на его склоне, с давних времен бил ключ чистой хрустальной воды. Люди с любовью обустроили это место, обложили его камнями, вырезали искусственное русло в сторону озера, по которому, непрерывно стекала вниз, прозрачная вода. Это место любили все и не только люди. Попить водички сюда прибегали обитатели леса, зайцы, лисы, косули, оленята, прилетали птицы, глухари, тетерева и конечно хозяин этих воздушных просторов.

Беркут привык к здешним местам, теперь даже люди ему не мешали, более того, иногда подкармливали, приносили на плато Утеса, в определенное место, большие куски свежего мяса. И, пролетая над Утесом, он всегда, посматривал, есть ли там что-нибудь. Но, к сожалению, мясо было не всегда, и поэтому приходилось охотой добывать настоящую пищу.

Он с трудом подлетел со своей тяжелой охотничьей добычей к гнезду на скалистом труднодоступном уступе Утеса и сбросил в него обеденного сурка. Это гнездо было основным, оно достигало 3 метров в диаметре и двадцать-х в высоту. Таких гнезд у них с его спутницей, по их беркутиной жизни, было несколько. Они находились в пределах их завоеванной семикилометровой территории. Птицы вместе жили уже много лет. Сегодня подруга занималась хозяйством в другом гнезде, но вскоре должна была прилететь сюда, чтобы вдвоём пообедать.

Наташа проснулась. Через зашторенные окна веранды, в свободные от занавесок стекла, пробивались яркие солнечные лучи. Вставать не хотелось. Под легким вафельным одеялом Наташа потянулась, заложила руки за голову на смятую и теплую подушку, и с огромным удовлетворением почувствовала, что она дома, что она на каникулах и не надо никуда спешить по делам, а впереди целых три месяца отдыха. Дверь веранды приоткрылась, и вначале просунув мордочку, а затем и весь корпус, через нее вошел серый, ангорской породы, пушистый кот Тишка. Он потянулся, изогнул спину дугой, и широко раскрыв рот сладко позевнул. Затем Тишка посмотрел в сторону Наташи и, мягко ступая на подушечки своих лап, подошел и впрыгнул на стоящий рядом табурет. Он еще раз посмотрел на Наташу и видно чем-то очень довольный свернулся в клубочек и сладко заурчал.

––Родной, мой, – всплеснула руками Наташа.

––Узнал!?

Она схватила Тишку к себе в постель и, поцеловав его в холодный влажный нос, стала нежно гладить и прижимать к своей груди. Тишка продолжал урчать. Вчера Наташа приехала поздно вечером на проходящем пароходе, и не успела толком поговорить c отцом, теперь ей очень захотелось этого, но отца видно не было дома. Он работал недалеко, озеленителем в соседнем санатории. Наташе надоело ласкать Тишку, она спустила его на пол, встала с кровати и, в коротенькой ситцевой рубашке, ступая босиком по желтым покрашенным половицам, вошла в дом. В передней комнате, служившей одновременно кухней и столовой, на столе для нее был приготовлен завтрак, покрытый белой салфеткой. Наташа отвернула краешек и посмотрела, что там? Под салфеткой были вареные яйца, кружка молока, краюха серого пахучего хлеба, творог. Она покрыла завтрак и прошла в соседнюю комнату.

На стене у старого буфета, висел большой портрет Наташиной матери. Наташа тихонько взяла стул, поставила его подле портрета и стала внимательно всматриваться в дорогие материнские черты. Все, что она знала, со скупых слов отца и рассказов старшего брата Кости о матери, было овеяно загадочностью и тайной. На портрете мать была молодой, ей было двадцать семь. Когда сделали этот снимок, мать играла в труппе оперетты областного города, где они прежде жили с отцом и старшим братом. Её тогда еще не было. Кроме этого портрета Наташа любила еще одну фотографию из семейного альбома шестидесятых, где были запечатлены ее родители после их свадьбы у боевого самолета на аэродроме в Германии. Отец-вся грудь в орденах, летчик – ас, мать в белом платье с венком полевых цветов на голове. На фотографии стояла дата июнь 1963 года. Они познакомились, когда мать приехала в воинскую часть с концертной бригадой. Через год, родился Костя, он был на пять лет старше Наташи.

Мать умерла во время ее родов, и горькая обида на судьбу за этот страшный случай в котором она была без вины виноватой, всегда мучил Наташу. Кто знает, может быть совсем иначе, сложилась бы их жизнь, если бы этого не произошло. После смерти матери отец вышел в отставку и переехал сюда в поселок Белый ключ, где они поселились в большом доме деда по отцу. От деда и перешла к отцу профессия озеленителя. Мать была очень красивой. С портрета на Наташу искрилась добрые темные глаза, опущенные длинные ресницы. В обворожительной артистической улыбке, открывался ряд ровных прекрасных зубов.