Монография издана при поддержке Российского научного фонда. Грант N 17 – 18 – 01610

2-е издание, электронное

Рецензенты:

Доктор психологических наук, проф. Аллахвердов Виктор Михайлович;

Доктор психологических наук, проф. Козлов Владимир Васильевич;

Доктор философских наук, кандидат психологических наук, проф. Назаретян Акоп Погосович

Авторы выражают благодарность за дружескую поддержку и ценные замечания

3. М. Аллахвердову, Г. А. Заикиной, О. С. Дайнека, В. В. Козлову, А. П. Назаретяну, Г. А. Тосуняну.

Электронное издание на основе печатного издания: Политическая психология. Психосемантический подход / В. Ф. Петренко, О. В. Митина. – Москва; Челябинск: Социум, 2018. – 592 с. – ISBN 978-502-040156-3. – Текст: непосредственный.

© Петренко В. Ф., Митина О. В., 2018

Настоящее издание книги «Политическая психология: психосемантический подход» представляет собой собрание опубликованных, начиная с 1991 года, различных статей в области политической психологии. Мы публикуем эти статьи с указанием места и времени их издания, не сделав ни одного изменения в тексте статей, чтобы не быть «крепкими задним умом». Вместе со всеми соотечественниками мы испытывали как надежду, так и разочарования относительно происходящих исторических событий, и настоящее издание их в одной книге представляет собой своеобразную историческую летопись новейшей российской истории, описанную нами в рамках психологической науки методами психосемантики.

Как писал Гегель, (предваряя на эту тему идеи З. Фрейда), любое наше произведение (будь то даже портрет другого человека) есть проекция самого творца произведения искусства. По нашему мнению, в той или иной степени, это верно и для научного исследования, где жизненные мотивы, философские воззрения и методологические установки исследователя определяют направленность его интересов, влияют на выбор объекта исследования, метода и операциональных средств познания, и, наконец, на построение модели (картины мира, частью которого является как объект исследования, так и сам исследователь). Как отмечал А. Эйнштейн, «наши теории определяют, что именно мы измеряем». Использование математического аппарата, хотя и придаёт видимость объективности исследования, эксплицируя структурные связи, не рефлексируемые на уровне сознания, тем не менее не снимает проблемы субъективности, так как математические операции являются, по сути, тавтологическими преобразованиями (Тарский, Рассел), не порождающими новую информацию, а проецирующими её в удобной для исследователя форме. Но, конечно, исследователь заинтересован не в изучении проекции собственной личности, а в познании изучаемого объекта и в предсказании его динамики и развития. Тем не менее мотивы и ценностные установки исследователя не только влияют на построение картины мира изучаемой реальности, но и в значительной мере определяют эволюцию самой этой реальности. Особо это справедливо в гуманитарной сфере, где описан феномен так называемого «самореализующегося прогноза» (см. Merton, 1968). Научные предсказания и теории, будучи усвоенными массами населения (или даже отдельными принимающими решение лидерами), направляют социальный процесс в то или иное русло. Примером тому могут служить теоретические построения, в общем-то, кабинетного ученого Карла Маркса, вряд ли предполагавшего, какого демона насилия он выпустил, разработав идею классовой борьбы. Тут сразу можно возразить, а что, разве не существует противоречий между трудом и капиталом? Конечно, они наличествуют, как и, впрочем, своеобразный симбиоз труда и капитала, дающий возможность пролетарию получать за свой труд средства к существованию. Но реализация этих отношений возможна не только в ситуации антагонистической борьбы («весь мир насилия мы разрушим до основания, а затем…»), но и в русле социальной кооперации, которую можно было наблюдать, например, на заводах Саввы Морозова в России или на практике социал-демократических преобразований в Скандинавских странах. Можно строить и иные, отличные от марксистской трактовки, истоки происхождения «прибавочной стоимости», определяя ее не как результат отъёма части труда у пролетария, а как естественный прирост производительности труда в силу технического прогресса общества, создаваемого трудом ученых и инженеров. Теории эксплуатации последних никто еще не предложил, хотя современное производство базируется на технологических новшествах, позволяющих, благодаря автоматизации и использованию 3-D технологий, полностью исключить человека из непосредственно производства. То есть возможны различные методы анализа и различные формы интерпретации одного и того же социального процесса. Поэтому для представления читателю исследований в рамках психосемантического подхода в политической психологии нам кажется полезным описать историю и мотивы его возникновения. Отметим при этом, что психосемантический подход в политической психологии ограничен кругом конкретных задач и методов и, естественно, заведомо уже областью политической психологии.

В семидесятых и восьмидесятых годах прошлого столетия я, Петренко В. Ф., будучи преподавателем, а затем и профессором МГУ, принадлежащим к школе отечественной психологии Выготского-Леонтьева-Лурии (А. Р Лурия в мои студенческие годы читал нашему курсу общую психологию, а А. Н. Леонтьев был научным руководителем моей кандидатской диссертации), достаточно успешно развивал методологию построения многомерных семантических пространств как операциональных моделей категориальных структур сознания (образа или картины мира). Истоки этого направления восходят к американским психологам Чарльзу Осгуду (Osgood, Suci, Tannenbaum, 1957) и Джорджу Келли (2000). В те времена на факультете разрабатывалась, в основном, проблематика познавательных процессов (внимание, восприятие, память и мышление), а также руководимая А. Р Лурией и Б. В. Зейгарник проблематика медицинской и патопсихологии. Были представлены также детская и педагогическая психология (П. Я. Гальперин, Н. Ф. Талызина) и инженерная психология (В. П. Зинченко, Ю. К. Стрелков). Проблематика психологии личности практически не существовала, и студенческий учебный курс по общей психологии заканчивался на разделе «Мотивация».

Будучи заядлым туристом, я уже в студенческие годы побывал в республиках Средней Азии, Кавказа, Прибалтики, бывал в регионах Дальнего востока, Сибири, Камчатки и Чукотки, сталкиваясь с многоцветием обычаев и культур, проникся интересом к проблематике национальной психологии. Напомню, что в тридцатые годы прошлого века молодой тогда психолог А. Р. Лурия, развивая идеи культурно-исторической психологии Л. С. Выготского, проводил исследования восприятия и мышления жителей Узбекистана. Его эпохальная телеграмма Выготскому, гласившая: «У узбеков нет иллюзий», – была следствием того, что проведённые исследования зрительного восприятия показали отсутствие визуальных иллюзий у узбеков, не прошедших школьного обучения, и не соприкоснувшихся в силу этого с законами стереометрии, знание которых и вызывает соответствующие иллюзии восприятия. Другое исследование Лурии в ходе этой экспедиции было направлено на изучение рефлексии и силлогистического мышления у узбеков, не прошедших школьного обучения. Лурия описал конкретность и неразвитость логического мышления у таких людей, их неумение делать умозаключения на основе большой и малых посылок: «На севере арбузы не растут, город Н-ск на севере. Растут ли там арбузы?» Испытуемые отказывались выносить суждения на эту тему, мотивируя тем, что они никогда не были в Н-ске и не могут знать, растут ли там арбузы.