— Боюсь, что проход у нее слишком узкий, чтобы родить живого ребенка, — сказала Джулия.

— Я пришел к такому же выводу, — поддержал ее доктор Бичем. — Я объяснил уже мистеру и миссис Блюм, что нужно пожертвовать ребенком, чтобы спасти Рут.

Рената достала носовой платок и вытерла лицо. Джулия заметила, что она плачет.

Старик Блюм положил ей руку на плечо. Как он постарел за последние дни, подумала Джулия. Его совсем одолели эти заботы, а борода стала совершенно седой.

— Рут должна жить, — твердо сказал он и посмотрел на Джулию измученными от бессонницы глазами. — Она наш ребенок, наша радость.

Джулия сама хорошо знала, что означала для них единственная дочь. Она слышала когда-то, что они много страдали из-за ее детских болезней и успокоились только тогда, когда она счастливо вышла замуж. Потерять ее было бы для них слишком тяжелым ударом.

— Но Рут дала свое согласие на проведение кесарева сечения, мистер Блюм, — осторожно сказала Джулия.

Доктор Бичем издал возглас удивления. — Но миссис Мэткаф, уровень смертности…

Джулия резко повернулась к нему и глазами дала ему понять, чтобы он замолчал. Затем она снова обратилась к мистеру Блюму. — Это будет довольно рискованная операция для матери. Вы должны хорошо понимать это. Но мне кажется, что в данном случае риск оправдывает себя. Ребенок находится в хорошем состоянии, Рут вполне здорова, а роды находятся на самой ранней стадии. Сама же она хочет, чтобы ей сделали эту операцию.

Старик Блюм посмотрел на доктора Бичема, затем на Джулию. Его глаза заблестели от слез. — Вы говорите, что она может умереть? Нет. В таком случае я не даю своего согласия. — Его борода задрожала от гнева и горя.

— Я должна видеть ее, — сказала Рената.

Ее миловидное лицо было красным и мокрым от слез. Джулия хотела обнять свою старую подругу, но сдержала себя. Она давно положила себе за правило не давать волю эмоциям во время исполнения профессиональных обязанностей. Врач не должен впадать в отчаяние или рыдать перед проведением сложной операции. Он всегда должен сохранять самообладание и держать свой ум ясным и чистым.

— Вы оба пойдите к Рут и поговорите с ней, — сказала Джулия. — Выслушайте ее и постарайтесь понять ее желания.

Когда супруги Блюм вышли из комнаты, доктор Бичем снял очки и не спеша протер стекла, что свидетельствовало о его неодобрительном отношении к предстоящей операции. — И все же мне кажется, — сказал он, — что более гуманным было бы сделать краниотомию, вынуть из брюшной полости остатки ребенка и таким образом спасти жизнь матери.

Джулия молча слушала, как он приводил довольно консервативные аргументы против кесарева сечения — опасность внесения инфекции, возможное кровоизлияние в брюшную полость, вероятный в таких случаях болевой шок и, наконец, смерть матери. Она старалась отвечать ему терпеливо, ссылаясь на многочисленные книги и собственный опыт. Она даже рассказала ему о дискуссиях, которые часто возникали в медицинских кругах. Она цитировала ему выдержки из трудов доктора Харриса, который доказывал, что кесарево сечение может быть более успешным в случае, если роды еще не начались, если мать достаточно здорова и способна вынести такую операцию. Она также привела ему мнение доктора Зенгера о том, что с помощью внутриутробных швов можно поставить под контроль возможность кровоизлияния.

— Но внутриутробные швы могут стать причиной инфекции, — возразил ей доктор Бичем.

— Гораздо более опасно оставлять брюшную каверну открытой, — убежденно сказала Джулия. — Доктор Зенгер обнаружил, что применение тонкой серебряной проволоки для наложения швов уменьшает вероятность внесения инфекции и понижает уровень смертности в тех случаях, когда используется хорошо простерилизованная медицинская техника.

Доктор Бичем откинулся в кресле и посмотрел на Джулию с любопытством. — Я так понимаю, что вы уже проделывали подобные операции?

— Я дважды ассистировала Эдварду, — сказала Джулия. — В первом случае и мать, и ребенок остались в живых. Второй случай закончился печально. Роды продолжались слишком долго, и мать не вынесла большого напряжения. Она не смогла перенести болевой шок.

Доктор Бичем вытер платком вспотевший лоб. — Я готов оказать вам любую помощь, на которую только способен, миссис Мэткаф.

— Вот и хорошо, — сказала Джулия. — Давайте пойдем в вашу операционную и проведем все необходимые приготовления. Я подробно объясню вам, что нам предстоит сделать.

Ли Чанг пустил Джиба в офис, на двери которого висела табличка «Управляющий». Это была обычная комната с типичным набором конторской мебели — письменный стол, обеденный стол со стульями, высокие шкафы для бумаг. У дальней стены комнаты стоял большой двухдверный сейф. Джиб посмотрел на сейф и с надеждой подумал, что, может быть, Хьюгз не спрятал фотографии в этот недоступный для него сейф.

Ли Чанг пришел с ключами от офиса, но не знал шифра, с помощью которого можно было открыть сейф.

Джиб подошел к письменному столу и опустил лампу пониже. Он быстро просмотрел кипу бумаг, на которых виднелись золоченые буквы. Среди этих бумаг он отыскал отчет о проведении анализов руды. Но в ней не было ничего интересного. Джиб отметил про себя, что ему нужно будет зайти в соседнюю комнату, где обычно проводились анализы руды, и посмотреть, нет ли там отчетов по четвертому уровню.

Неожиданная вспышка света заставила его вздрогнуть. Водопад разноцветных огней поднялся в небе. Вскоре послышался звук артиллерийского выстрела. Это был фейерверк, которым обычно сопровождался День Независимости.

Джиб стал быстрее просматривать содержимое стола. Он перерыл все ящики и шкафы, но не нашел никаких признаков фотографий или негативов.

Он перенес лампу на другой стол, где находилась еще большая куча бумаг. В этот момент его ноги уперлись во что-то твердое. Он наклонился под стол и увидел большой деревянный ящик. Джиб вытащил его из-под стола и открыл крышку. В ней вертикальными рядами стояли негативы — целая дюжина. Сердце Джиба учащенно забилось. Он взял наугад два конверта, лежавшие между негативами. Из него выпали фотографии и рассыпались по полу. Он быстро собрал их, положил перед собой на стол, пододвинул поближе лампу и в изумлении уставился на них.

Господи Иисусе! — воскликнул он. На фотографии была изображена необыкновенной красоты юная девушка с мягким взглядом и очень грустной улыбкой. Хорошо были видны маленькие девичьи груди, длинные изящные ноги и шелковистые распущенные волосы, спадавшие на плечи. Ах, Джулия, — подумал он, — принцесса! Она возбуждала его, разбила его сердце. Ему хотелось схватить этот ящик и броситься в город, крепко обнять Джулию и защитить ее на веки вечные.

Джиб положил фотографии в ящик, закрыл крышку и повернул защелку. Где-то за окном послышался еще один залп фейерверка. Джиб посмотрел на вспыхнувшие в небе огни красного, белого и голубого цвета. Через некоторое время послышался хлопок выстрела, который почти совпал со звуком внезапно открывшейся двери у него за спиной.

Джиб резко повернулся. — Ли Чанг?

— Ты уже покойник, Бут. Так же, как и твой китаец.

У Джиба все оборвалось внутри. Во рту у него пересохло. В дверном проеме стоял Хьюгз, целившийся в него из никелированного револьвера.

— Ну-ка, выбрось свое оружие!

Вот сукин сын, подумал Джиб. Я теперь как подвешенный кусок мяса. — Извини, Хьюгз, — сказал Джиб. — Мне нечего выбрасывать. — Заместитель начальника полиции Кейн отказался вернуть Джибу его кольт. Таков приказ начальника, сказал он. Оружие не имеет никакого отношения к празднованию Дня Независимости.

— Тогда подними руки и подойти сюда.

Джиб поднял руки до уровня плеча. Все его лицо и спина покрылись капельками холодного пота. — Я думал, что ты все это время будешь находиться на поляне, Хьюгз, наслаждаясь праздником.

— А я вычислил, что ты придешь сюда, — сказал Хьюгз, не спуская с Джиба своих волчьих глаз. — Похоже на то, что весь сегодняшний день я тебя переигрываю, Бут. — Он кивнул головой на стоявший под столом ящик. — Я вижу, ты нашел фотографии. Я специально оставил их в самом удобном месте. Надеюсь, что ты получил огромное удовольствие.