Глава 3
Уезжая с вокзала, я задумался о том, что жизнь на самом деле состоит из мельчайших моментов, которые в той или иной степени составляют нашу жизнь. Иногда нам кажется, что мы владеем ситуацией и полностью контролируем свои шаги, но это заблуждение. Не мы контролируем ситуации, происходящие с нами, а мгновения словно судьба несётся за нами, порой выполняя некоторые важные моменты за нас, секунда за секундой стирая нас из жизни.
Я ехал тихо по городским дорогам, всё больше и больше погружаясь в мысли, которые должны были определить мою судьбу. Мимо меня неслись машины, одна за другой пролетала реклама на щитах. Люди на остановках боролись друг с другом за место в автобусе, потому что боялись опоздать на работу. Ровно подстриженные деревья возле дорог напоминали строй солдат, которых постригли и выгладили перед парадом. Город начинал оживать и превращаться в голодного монстра с неуёмным аппетитом, который пожирал людей, как маленьких букашек, убивая их на стройках и на дорогах, в офисах или на больничной кровати. Он давал им горячую воду из крана и метро для поездок, медицинский полис и свет в лампе, любую еду со всего мира и страсть к деньгам, но незаметно поглощал людей, а они только радовались и хлопали в ладоши от радости, ощущая себя свободными людьми. Это игра, которая проиграна человеком. И это касается не только города, это касается нашего существования.
Мимо моей машины пролетало то, что называется городской жизнью, а мне было на всех наплевать. Я нажал на педаль газа и уже не обращал внимания не на что вокруг. Мной вдруг овладел огромный страх и чем больше был страх, тем сильнее я давил на педаль газа. Адреналин хлынул мне в голову. Порой на перекрёстках я закрывал глаза, играя с жизнью в русскую рулетку.
Я не помнил, как я выехал из города и помчался обратно в Новотроицк.
Открыв окна в машине, я старался дышать как можно глубоко, и вдруг отвлекшись на секунду от дороги, я услышал глухой удар спереди машины. Свернув на обочину, я остановился, но не хотел выходить из машины, так как знал, что сбил птицу. Руки начинали трястись от волнения. По своей старой работе мне приходилось много ездить за городом, и я уже знал этот глухой звук. Для меня похороны птицы всегда было делом личным, ведь я был их невольным убийцей. Я сидел на обочине, совсем отрешившись от мыслей, на которые тратил так много сил и времени. Рядом с собой я положил мёртвую птицу. Это была очень красивая птица. Мне не было знакомо название этой птицы, да и зачем мне собственно было это знать. Ведь я понимал, что название ей дал человек, но если задуматься, то, какое право он имел назвать её по-своему, ведь она принадлежит природе, в которой она родилась и жила.
Для меня, она была просто свободная птица, которую я случайно убил.
Я начал размышлять над тем, можно ли было, каким-нибудь образом избежать смерти этой птицы? Где я совершил ошибку? Почему время распорядилось таким образом, что я проехал именно здесь и именно в это время? Хотя я понимал, что это было бессмысленно, мне всё же хотелось найти логический ответ. Я её погладил и извинился. Выкопав небольшую могилу, я её похоронил и простившись направился в сторону машины. Я нервно нажимал на кнопку поиска радио волны, пока не поймал хороший приём, где по новостям сообщили про массовое убийство детей в Норвегии неким Андерсом Брейвиком. И про то, что ему грозит максимальный срок около тридцати лет тюрьмы, либо лечение в психиатрической больнице, и я подумал, что какая несправедливость твориться в мире! А как же эти умершие дети? Кто их вернёт? А этот убийца выйдет через тридцать лет? И тут я закрыл глаза и почувствовал, как неистовая злоба переполняет каждую мою мышцу, каждую клетку моего организма. Эта ярость бежала по венам и артериям, разгоняя кровь. Я представил себе картину, как будто идёт суд над убийцей, а в зале сидят родители и родственники погибших детей, готовые зубами и ногтями рвать его плоть, но у них есть что-то для этого убийцы. Один из родителей был офицером запаса и тайно встретился со всеми родителями погибших детей. Он уговорил их пронести в зал суда детали от пистолета, а кто отказывался проносить, просил молчать, в память о своих детях. И вот что он придумал. Он разобрал армейскую ракетницу и дал каждому родителю по одной из его детали. Почему это была ракетница, а не боевой? Он не хотел его убивать. Он хотел выстрелить ему прямо в голову, чтобы тот на всю жизнь остался с уродливым лицом. Чтобы он страдал при виде себя в зеркале и вспоминал, что он натворил и во что превратился, а убийце было, похоже, плевать на всех, он только ехидно улыбался, не проявляя эмпатии за сотворённое, ему было всё равно на происходящее в зале суда. Но потихоньку наступал час возмездия. Зал задвигался словно муравейник. Никто уже не обращал внимание ни на судью, ни на полицейских, потому что у них был свой суд Линча. Все начали передавать друг другу детали, и даже те, кто отказался проносить в зал и те приняли участие в этом плане. Женщины волновались, и начинали реветь в истерике, некоторые теряли сознание, и чувствовалось, что нарастает невероятное напряжение в зале. Некоторые встали со своих мест и начали аплодировать, тем самым заглушая судью, кто-то рыдал во всё горло, проклиная убийцу. После того, как судья попросил тишину, и застучал своим молоточком, зал суда буквально озарило пламенем. Патрон от ракетницы попал прямо в голову и буквально разъедал лицо убийце, и он, начал кричать от боли во всё горло, а с зала суда неслись аплодисменты и овации стрелявшему отцу убитой дочери, на которого полицейские уже надевали наручники. Он только смотрел в зал и ловил одобрительные слова и отмщённые взгляды родителей. Ему было уже всё равно, что с ним станет, а стон убийцы был для него наивысшим наслаждением. Когда полицейские надели на него наручники, он упал на колени и расплакался, вспомнив свою маленькую принцессу, которая так любила своего папу, которая только начинала жить.
После выхода из тюрьмы, на него будут показывать пальцем, и узнавать его из-за уродливого лица и говорить, что это тот самый убийца детей.
И, в конце концов, он не выдержит и придёт к нему раскаяние, и плача как ребёнок он встанет на стул, накинет себе верёвку на шею, и будет просить у бога прощения.
Глава 4
Сегодня был вторник. Я проснулся и почувствовал, что дрожу, так бывает, если тебя рано и резко разбудить после плохого сна. Я хотел его вспомнить, но так и не смог этого сделать. Глоток кофе понемногу успокаивал и возвращал меня в обычное состояние. Зазвонил телефон и в нём послышался знакомый женский голос. Это была секретарь директора. Как всегда, она говорила быстро и не разборчиво, а как только я начинал задавать вопросы, то бросала трубку. Странная женщина. Из её невнятной речи я только понял, что меня вызывает директор. А во сколько? И зачем? было загадкой. В общем, мне пришлось ускориться, если я не хотел получить выговор за опоздание. Допив на ходу кофе, я выскочил во двор и помчался со всех ног на автостоянку. Местные пенсионеры уже толпились у подъезда, обсуждая тарифы на воду и повышения цен на продукты. Я, иногда ловлю себя на мысли, что человек, у которого была богатая и интересная жизнь, и в старости живёт воспоминаниями и стремлением постичь эти чувства ещё раз. А у кого вспомнить особо нечего, тот собирает информацию старческими глазами и ушами и начинает фасовать ложь от правды, иногда не сознавая, что перепутал их местами. И от этого он восполняет пробелы прошлого, словно вставляя недостающую деталь в свой механизм под названием жизнь. Нужно понять, что мы в этом мире, словно чернила в ручке, пока они есть, мы пишем свою жизнь, но, когда они заканчивается, ручка больше не нужна. И важно только то, что мы творим в начале, или в середине своего пути, пока перо может писать. Был ли это пасмурный осенний день, с падающими листьями с за решетчатыми окнами или же летнее утро, наполненное детскими весёлыми криками, всё это зависит лишь от нас.
