Сын Тимофея и Аксиньи – смоленских крестьян из-под Вязьмы.

В раннем детстве пережил фашистскую оккупацию, хорошо знаю нелегкий крестьянский труд. Окончил на родине сельскую семилетку, а затем в Москве – энергетическое отделение политехникума и историко-филологический факультет Государственного пединститута.

Служил в бронетанковых войсках, трудился разнорабочим, проводником, учителем, директором школы, старшим инженером газовой промышленности, журналистом – в различных районах страны, в том числе пять лет на Крайнем Севере в Тюменской области. Последние годы живу в Москве, редактировал книги в издательствах «Современник» и «Правда», возглавлял газету столичных писателей «Московский литератор». Автор поэтических сборников. Член двух творческих союзов: Союза писателей СССР и Союза журналистов СССР.

Читатели также выразили желание, чтобы я периодически выступал с изложением своих взглядов по острым общественным проблемам, как в статье «Попранная гордость великороссов». Охотно отзываюсь и на это. Итак, сегодня о том, что у всех на слуху, но мало кому до конца понятно, – об историко-патриотическом движении «Память».

22 мая 1987 года статьей Е. Лосото в «Комсомольской правде» было начато и дружно поддержано другими ведущими периодическими изданиями очернение этой общественной деятельности, травля членов и активистов «Памяти», продолжающиеся и по сей день. Однако, к сожалению, почти никто не читал газетных и журнальных материалов, авторами которых являлись бы сами представители нового гражданского устремления. Мне известно лишь одно такое полноценное выступление – учителя средней школы из подмосковной Купавны Александра Штильмарка «Память: мы – за духовное возрождение Отечества» («Собеседник», № 23, июнь 1989). Таким образом, средства массовой информации действуют не в духе плюрализма, а в соответствии с раскритикованным ныне принципом «Не читал, но осуждаю», как в свое время при дискредитации романа Б. Пастернака «Доктор Живаго». Не дают слова на страницах печати и тем, кто в «Памяти» не состоит, но пытается объективно разобраться в деятельности этого объединения, склонен в целом относиться к нему положительно. Таких материалов, как мне стало известно, поступает в разные редакции значительно больше, чем негативных, но все они остаются под спудом, не доходят до советских читателей.

Примером тому может служить зарубленное два года назад «Литературной Россией», «Литературной газетой», другими печатными органами мое «Открытое письмо С.В. Михалкову». Это письмо было написано как ответ на бездоказательную, как представляется, публичную критику маститым писателем историко-патриотического движения, ответ – противоположный взгляд на то же самое.

Почему в наше перестроечное время письмо не нашло издателя? Полагаю, что размышления общественности над причинами сокрытия его и множества ему подобных корреспонденций несомненно будут способствовать активизации благотворных, но трудно идущих некоторых процессов современности. Предлагаю этот документ вашему вниманию.

Прочитал в последнем номере «Литературной России» ваше высказывание об одном из самых благороднейших проявлений современной общественной жизни – историко-патриотическом движении, которое вы совершенно бездоказательно обвиняете в «национализме, шовинизме и антисемитизме», и хочу в этом письме выразить полное несогласие с вами. «Зачем это ему, такому опытному и заметному, советских людей напраслиной удивлять?» – спросил я и не нашел ответа на вопрос.

Развивая свою мысль, не могу не сказать, что мне, как и подавляющему большинству русских людей, от имени которых выступаете, глубоко симпатичны идеи, цели и основные действия членов объединения «Память» – во всех уголках страны. Считаю, в отличие от вас, их подлинно, деятельно и бескорыстно, по врожденному чувству любящими Родину людьми…

Если вы «настоящий российский интеллигент», то почему не говорите о том, что в Российской Федерации, где было больше всего Хатыней и Лидиц, до сих пор нет в большинстве случаев памятников на их местах, нет самого символа гибели мирного русского населения во время Великой Отечественной войны? В моем родном Угранском районе Смоленской области гитлеровцы сожгли вместе с деревней Борьба 287 мирных жителей – почти в два раза больше, чем в Хатыни, но на месте Борьбы нет не только соответствующего трагедии памятника, а и дорога туда заросла (см. примечание 1)…

Сокрытие информации – очень серьезное преступление. Смертоносный необольшевизм перенял его эстафету от Политбюро ЦК КПСС. Так, лжедемократы, подобия людей, продолжают замалчивать трагедии российских Хатыней. Только в одной Смоленской области в адском пламени было сожжено почти семь тысяч мирных жителей, а всего их здесь уничтожено более 500 тысяч. Эти цифры, применительно ко всем оккупировавшимся гитлеровцами территориям России, похоже, требуется увеличить примерно в десять раз. Однако в стране и в год шестидесятилетия Великой Победы никто не сказал о них на государственном уровне; не провели системные исследования, не поставили общенациональный памятник жертвам, которые исчисляются миллионами, – памятник человеческим страданиям в результате небывалого холокоста стариков, женщин, детей на Русской Земле.

К настоящему времени положение даже усугубилось. Общегосударственные символы гибели гражданского населения во время кошмарного нашествия на нашу страну иноземцев – Хатынь и Бабий Яр – оказались за границей, а в России похожего мемориала нет. Такое отношение к народной памяти лишь демонстрировали триста лет назад окончательно покорившая Китай Маньчжурская династия да в конце ХVIII века колониальные режимы управления в Австралии и Океании…

Март 1943 года. Смоленщина. Входили в сердце острой болью зарева полыхавших соседних деревушек, особенно зловещие глубокой ночью. Затем «культурная нация» добралась и до наших Желтоух, хотя деревушка находилась почти в полутора километрах от большака, магистрали передвижения гитлеровских войск. Разъяренные при отступлении разбойники полностью проявили тогда свой звериный нрав, наполнив горелой вонью самые отдаленные уголки лесного края. Наверно, помните строки Михаила Исаковского из стихотворения как раз о наших местах «Есть во Всходском районе…»: «Ничего от деревни моей не осталось, ничего – ни кола, ни двора»?

Как заколотилось сердце, когда запылала своя кровля! Селение сгорело дотла, кроме трех расчетливо оставленных изб: в середине и по краям кладбища нашего соснового жилья. Объявив, что всех до единого сожгут, загнали старых и малых в одну избу, но затем, изуверски испытав жутью, все же выпустили и запалили хату. Видно, продляли садистское удовольствие, хотели извести бедных сельчан до смерти страхом. Операцию один к одному повторили в следующей оставленной избе. Не удовлетворившись этим устрашением, кровавые чудовища в конце концов уже в единственно сохранившемся пока доме заставили всех нас дожидаться смерти примерно шесть часов. Двери его заколотили, у каждого окна выставили по автоматчику, готовя жестокую казнь. Эту избу подпалили вместе с нами, а потом, когда красный дракон ринулся на приготовившихся к кончине, внезапно открыли дверь, через которую мы все хлынули на волю.

Никто до сих пор не знает истинной причины тогдашнего «милосердия» фашистских гадов. У нас немало ходило на этот счет легенд, предположений. Теперь, спустя многие годы, зрело размышляя, я пришел к твердому выводу-убеждению, что наши палачи в последний момент испугались возможной конкретной мести красноармейцев, которые уже наступали им на пятки. И не решились к своим чудовищным злодеяниям добавить еще одно. Ибо эта месть в таких случаях была ужасной для карателей.