— А где нам тогда жить? — спросила мама. — Где село?

Охранник сделал широкий жест руками и сказал:

— Вот это и есть село. И всё в вашем распоряжении.

Другой энкавэдэшник засмеялся.

— Извините? — спросила мама.

— Что, не нравится? Думаешь, ты слишком хороша для этого? Фашистская свинья. Свиньи спят в грязи. Знаешь такое? Но перед тем, как будете ложиться спать, достройте пекарню и сделайте рыбоконсервный завод.

Он пошёл на маму. Из-под верхней губы у него выглядывали ржавые зубы.

— Вы же фашистские свиньи, да? Противно даже смотреть на вас!

Он плюнул маме в грудь и пошёл прочь.

— Вы и грязь не заслужили! — оглянувшись, прокричал он.

Нам сказали носить кирпичи из баржи. Мы выстроились в ряд и по очереди спускались в глубокий трюм баржи, вынося оттуда как можно больше кирпичин за раз. Баржи разгружали десять часов. Там, помимо кирпичей, также были дерево, бочки с керосином, мука и даже маленькие рыбацкие лодки — это всё для энкавэдэшников. Руки у меня дрожали от усталости.

— Ляля говорит, что мы не поплывём в Америку, — сказала Янина.

— Без шуток. Тебе твоё привидение куклы говорило, что мы остаёмся здесь? — спросил Лысый и указал на знак, битый непогодой.

Трофимовск. Глубокое Заполярье, отсюда недалеко и до Северного полюса.

69

Мы сбились в кучку и закутались в тёплую одежду — у кого какая была. Я с тоской вспоминала алтайский лагерь, лачугу Улюшки, Андрюса. Пароход загудел и потащил баржи назад по Лене. Они что, ещё людей привезут?

— Как же отсюда папе писать? — спросил Йонас.

— Где-то здесь должно быть село, — заверила его мама.

Я подумала о дощечке, которую передала из Черемхова. Что-то из тех вещей уже, наверное, дошло до папы.

— Так это такой у них план, — оглядываясь по сторонам, произнёс Лысый. — Вот так, значит, Сталин избавится от нас? Заморозит насмерть. Скормит лисицам…

— Лисицам? — сказала госпожа Римас.

Мать Янины искоса взглянула на Лысого.

— Если здесь есть лисицы, то на них можно охотиться и есть их! — сказал Йонас.

— Мальчик, ты когда-нибудь лисицу ловил? — спросил Лысый.

— Нет, но, наверное, это возможно, — ответил Йонас.

— Охранник сказал, что мы должны построить им завод, — напомнила я.

— Не может же это быть местом нашего назначения, — сказала мама. — Наверное, нас отсюда ещё куда-то повезут.

— На твоём месте, Елена, я бы не был в этом так уверен, — сказал господин с часами. — Для СССР уже не существует ни Литвы, ни Латвии, ни Эстонии. Сталин должен полностью освободиться от нас, чтобы ничто не засоряло ему красивые пейзажи.

Мусор. Так вот что мы для Сталина?

— Уже почти сентябрь, — заметил господин с часами. — Скоро начнётся полярная ночь.

Почти сентябрь. А мы мёрзнем. Про полярную ночь мы учили в школе. За Северным кругом солнце прячется за горизонт на сто восемьдесят дней. Почти полгода темно. В школе я этому большого значения не придавала. Лишь рисовала, как солнце прячется за горизонт. Теперь же моё сердце провалилось куда-то в живот, и его обожгла желчь.

— У нас мало времени, — продолжил мужчина, который накручивал часы. — Я считаю…

— ПРЕКРАТИТЕ! Замолчите! — закричала мать Янины.

— Что случилось, милая? — спросила мама.

— Тихо… Не привлекайте внимание охраны, — сказала госпожа Римас.

— Мамочка, что такое? — спросила Янина. Её мать всё кричала и кричала.

Эта женщина в пути почти и словом не обмолвилась, а теперь мы не можем сделать так, чтобы она замолчала.

— Я так не могу! Я не хочу здесь умирать! Я не дам лисицам съесть нас!

Вдруг она схватила дочку за горло. Янина захрипела.

Мама бросилась к матери Янины и разжала ей пальцы, освободив ребёнка. Янина отдышалась и тихо заплакала.

— Прости, мне так жаль! — закричала её мать. Она отвернулась и схватила за горло себя в попытке удавиться.

Госпожа Римас дала ей пощёчину. Господин Лукас схватил женщину за руки и держал.

— Ты что? Хочешь убиться — делай это в одиночестве, — сказал ей Лысый.

— Это вы виноваты! — повернулась я к нему. — Это вы ей про лисиц сказали!

— Лина, перестань, — сказал Йонас.

— Мама, — всхлипнула Янина.

— Она и так здесь с мёртвой куклой разговаривает. Только мёртвой матери нам не хватает! — сказал Лысый.

— Мама! — кричала Янина.

— Всё будет хорошо, — говорила мама, гладя её мать по грязным волосам. — У нас всё будет хорошо. Только не нужно терять самообладание. Всё будет хорошо. Правда.

70

На рассвете нас криком разбудили энкавэдэшники и погнали работать. От сна на чемодане у меня затекла шея. Йонас с мамой спали под лодкой, прячась от ветра. Мне удалось побыть в объятиях Морфия лишь несколько часов, потому что, когда все уснули, я рисовала при луне. Набросала мать Янины, сжимающую горло девочки, выпученные глаза Янины. Я написала письмо Андрюсу, в котором рассказала, что мы в Трофимовске. Вот только как мне его отправить? Может, Андрюс подумает, что я о нём забыла? Он говорил: «Я тебя найду». Но как же он отыщет нас здесь? «Папа, — подумала я. — Ты едешь к нам. Поспеши».

Энкавэдэшники поделили нас на двадцать пять групп по пятнадцать человек. Мы оказались в одиннадцатой. Мужчин вне зависимости от их силы они отправили достраивать бараки для НКВД. Мальчишек послали рыбачить в море Лаптевых. Остальным, то есть женщинам и старикам, велели построить юрты — дома — для своих групп. Вот только использовать кирпичи, предназначенные для зданий НКВД, нам запретили. Ведь скоро зима, и энкавэдэшникам понадобится тёплое жильё. Так сказал Иванов — охранник с коричневыми зубами. Нам разрешили брать битые кирпичи, а также куски досок и брёвен, которые выбросило на берег.

— Прежде чем начинать что-то строить, сперва нужно раздобыть материалы, — сказала госпожа Римас. — Быстренько ступайте и пособирайте всё, что найдёте, пока это не забрали другие. Всё приносите сюда.

Я насобирала больших камней, палок, обломков кирпичей. Мы что, в самом деле из этих палок и камешков что-то построим? Мама и госпожа Римас нашли брёвна, которые вынесло на берег, притащили их на место и пошли за новыми. Я видела, как женщина выкапывает руками мох, чтобы затыкать им дыры между камнями, и мы с Яниной и себе его натаскали. От голода мне выкручивало живот. Скорее бы Йонас рыбы принёс.

Брат вернулся — мокрый, он весь дрожал. И с пустыми руками.

— А рыба? Где же рыба? — спросила я, стуча зубами.

— Охранники сказали, что нам рыбу нельзя. Её всю забрали для НКВД.

— А есть нам что?

— Пайки будут выдавать, — ответил он.

Брёвен для каркаса юрты мы насобирали за неделю. Мужчины обсуждали проект. Я чертила.

— Эти брёвна не очень крепкие, — заметил Йонас. — Ведь их выбросило на берег из воды.

— А у нас больше ничего нет, — сказал господин с часами. — Нужно действовать быстро, чтобы успеть до первого снега. Не успеем — не выживем.

— Быстро. Быстро, — сказал Повторитель.

Я вырыла углубления в твёрдой земле плоским камнем. Земля была мёрзлая. Глубже уже начинался лёд. Мы с мамой и госпожой Римас вертикально вставили в те углубления брёвна и прикопали их землёй.

— Для пятнадцати человек как-то маловато, — сказала я, глядя на основу. Колючий ветер бросался мне в лицо.

— Так теплее будет, — ответила мама.

Подошли Иванов и Крецкий. Я поняла большую часть разговора.

— Самые медленные свиньи в Трофимовске! — процедил сквозь свои ржавые зубы Иванов.

— Вам нужна крыша, — заметил Крецкий, сделав жест сигаретой.

— Это понятно. Но греться тогда как? — сказала я. На крышу брёвен нам хватит, но как тогда греться?

— Нам нужна печка, — сказала мама по-русски.

Это Иванову показалось особенно забавным.