По всему дому раздавались грохот и топот.

— Лина! — Мама забежала в комнату с кучей вещей в руках. — Шевелись! — Она резко открыла мой шкаф и ящики комода, быстро доставая вещи и бросая их в мой чемодан.

— Мам, я не могу найти альбом. Где он? — в панике спросила я.

— Не знаю. Купим новый. Складывай одежду. Быстро!

В комнату забежал Йонас. Он был в школьной форме с галстуком, с портфелем. Белокурые волосы он аккуратно зачесал на одну сторону.

— Мам, я всё, — с дрожью в голосе сказал он.

— Нет-нет! — У мамы перехватило дыхание, когда она увидела, что Йонас собрался, словно на учёбу. Взяв себя в руки, она понизила голос: — Нет, солнышко, вещи нужно сложить в чемодан. Идём. — Мама потянула брата за руку в его комнату. — Лина, надевай носки и обувайся. Быстро! — Она кинула мне летнее пальто. Я надела его.

Обувшись в сандалии, я схватила две книги, ленточки, расчёску. Но где же альбом? Взяв блокнот, пенал и пачку рублей со стола, я сунула их между вещей, которые мы с мамой набросали в чемодан. Заперев все замки, я выскочила из комнаты. От сквозняка занавески качались над хлебом, что так и остался лежать на столе.

Я увидела своё отражение в стеклянных дверях булочной и на мгновение остановилась. У меня на подбородке осталось пятнышко зелёной краски. Стерев его, я толкнула двери. Над головой зазвенел колокольчик. В магазине было тепло и пахло дрожжами.

— Лина, рада тебя видеть. — Женщина поспешила к прилавку. — Чем могу помочь?

Я её знаю?

— Извините, я не…

— Мой муж — профессор в университете. Он работает с твоим отцом, — пояснила она. — А тебя я видела с родителями в городе.

Я кивнула.

— Мама просила купить хлеб, — сказала я.

— Конечно, — ответила женщина и полезла под прилавок.

Она завернула воздушный хлеб в бумагу и отдала мне. Когда я протянула ей деньги, женщина лишь покачала головой.

— Пожалуйста! — прошептала она. — Мы перед вами в неоплатном долгу.

— Я не понимаю… — Я снова протянула ей монеты.

Она не обратила на них внимания.

Зазвенел колокольчик. Кто-то зашёл в магазин.

— Передавай родителям привет! — сказала женщина, собираясь обслужить следующего клиента.

Вечером я рассказала про хлеб отцу.

— Это очень мило с её стороны, но в этом нет необходимости, — ответил он.

— А что вы с мамой для неё сделали? — спросила я.

— Ничего особенного, Лина. Ты уже все уроки сделала?

— Но ведь есть на то причина, почему она бесплатно дала мне хлеб! — не унималась я.

— Поверь, ничего такого мы не сделали. Просто нужно вести себя правильно, Лина, и не ждать за это благодарности или какого-то вознаграждения. Ну а теперь — возвращайся к домашнему заданию!

3

Такой же большой чемодан мама собрала и для Йонаса. Рядом с ним мой маленький, худенький брат казался ещё меньше; отклонившись назад, он еле поднял его двумя руками. Но на вес не жаловался и помощи не просил.

В доме послышалось, как бьётся стекло и фарфор, — что-то болезненно звякнуло, и эти звуки эхом разносились друг за другом. Мы нашли маму в столовой — она бросала на пол хрусталь и фарфор. На её лице блестели капли пота, а золотистые локоны спадали на глаза.

— Мама, нет! — закричал Йонас и побежал просто по осколкам, которые покрывали пол.

Я оттянула его, не дала схватить бокал.

— Мама, — спросила я, — зачем ты бьёшь такие красивые вещи?

Она замерла с фарфоровой чашкой в руке и посмотрела на нас.

— Потому что я их очень люблю! — Она бросила чашку на пол и тут же потянулась за следующей, даже не глядя на то, как разбилась предыдущая.

Йонас начал плакать.

— Не плачь, солнышко. Мы купим намного лучше.

Дверь открылась, и в дом вошли трое энкавэдэшников со штыками и винтовками.

— Что тут произошло? — глядя на битую посуду, потребовал объяснений высокий.

— Это случайно, — спокойно ответила мама.

— Уничтожаете государственную собственность! — взревел он.

Йонас притянул чемодан поближе, побаиваясь, что тот в любой момент может превратиться в «государственную собственность».

Мама посмотрела в зеркало в прихожей, чтобы привести волосы в порядок, и надела шляпку. Офицер НКВД толкнул её какой-то штукой в плечо так, что она ударилась лицом в зеркало.

— Буржуи, вечно зря тратите время. Сдалась тебе эта шляпа! — пробурчал он.

Мама встала и поправила одежду: разгладила юбку, ровно надела шляпку.

— Извините, — сухо ответила она офицеру, после чего поправила кудряшки и приколола на шляпку булавку с жемчужинкой.

Извините? Она в самом деле это сказала? Эти люди выгоняют её из дома посреди ночи, толкают — а она просит прощения? Потом она взяла то самое длинное серое пальто, и я вдруг всё поняла. Она играла с советскими офицерами — так аккуратно играют в карты, когда не уверены, что тебе сдадут в следующий раз. Перед моими глазами всплыла картинка, как она зашивала в подкладку драгоценности, документы и различные другие ценные вещи.

— Мне нужно в туалет, — сказала я, пытаясь отвлечь их внимание от мамы и её пальто.

— У тебя тридцать секунд!

Я заперла дверь и уставилась на своё отражение в зеркале. Я и представить себе не могла, как быстро всё изменится, померкнет. Если бы я только знала, то смотрела на себя дольше, чтобы запомнить. Ведь больше десяти лет после этого я не смотрелась в настоящее зеркало.

4

Фонари погасли. На улице стояла почти кромешная тьма. Офицеры шли за нами и подгоняли нас. Я увидела, как из-за штор в окне тихонько выглядывает госпожа Раскунас. Только заметив мой взгляд, она спряталась. Мама толкнула меня под локоть, чтобы я не поднимала головы. Йонасу тяжело было с чемоданом. Тот всё время бил моего братика по ногам.

— Давай! — скомандовал офицер по-русски. Быстро, всё время быстро.

Мы пересекли перекрёсток, направляясь к чему-то большому и тёмному. Это был грузовик, окружённый энкавэдэшниками. Мы подошли к задней части машины. Там люди сидели на своих вещах.

— Подсади меня, чтобы этого не сделали они, — быстро прошептала мне мама, дабы офицерам не представилось возможности притронуться к её пальто.

Я сделала, как она просила.

Офицеры забросили в кузов Йонаса. Он упал на пол, а сверху на него прилетел чемодан. Мне повезло больше — я не упала, но, когда оказалась в машине, какая-то женщина посмотрела на меня и закрыла рот рукой.

— Лина, милая, застегнись, — велела мама.

Я посмотрела вниз и увидела, что на мне ночная рубашка в цветочек. Лихорадочно разыскивая альбом, я забыла переодеться. Также я увидела высокую жилистую женщину с острым носом, она смотрела на Йонаса. Госпожа Грибас. Учительница из нашей школы, немолодая и незамужняя, одна из самых строгих. Узнала я ещё несколько человек: библиотекаршу, хозяина близлежащего отеля и нескольких мужчин, с которыми папа разговаривал на улице.

Мы все были в каком-то списке. Я понятия не имела, что это за список, знала только, что мы в него внесены. Как, судя по всему, и остальные пятнадцать человек, которые сидели рядом с нами. Офицеры захлопнули дверь грузовика. Лысый мужчина, что сидел передо мной, издал стон.

— Мы все умрём, — сказал он. — Иначе и быть не может.

— Глупости! — быстро ответила мама.

— Но ведь умрём, — стоял на своём мужчина. — Это конец.

Машина быстро, резко поехала так, что люди начали падать из сидений. Лысый мужчина вдруг вскочил, перелез через край кузова и выпрыгнул. Упав на брусчатку, он взревел, словно зверь в клетке. Люди в кузове начали кричать. Машина с визгом затормозила, из кабины выскочили офицеры. Они открыли кузов, и я увидела, как мужчина извивается от боли на земле. Подняв его, энкавэдэшники закинули съёжившееся тело обратно в кузов. Было видно, что одна нога у него повреждена. Йонас закрыл лицо маминым рукавом. Я тихо взяла его за руку. Он дрожал. Перед глазами у меня плыло. Я крепко зажмурилась, а после опять открыла глаза. Машина снова рванула вперёд.