– На цветочки посмотреть хочу.

– Через неделю посмотришь. Маш, что с тобой?

– Нормально со мной все. Зин, хватит сохнуть, одевайся, пойдем отсюда.

– Не пойду я мокрой. Еще не хватало по городу чучундрой шлендрать. А ты мне еще рассказать обещала что-то.

– Так нечего рассказывать. Посидела, подумала над смыслом жизни, поняла, что фигня. Все. Рассказ окончен. Довольна?

– Очень содержательно. И, главное, пространно, в красках и оттенках. А построение предложений! А метафоры и аллюзии! Госпожа Ольховская, я в восхищении! «Букер» – Ваш! Или Вам сразу «Нобеля»?

– Мне все оба два. И можно не заворачивать.

   А все-таки увидеть Зинку было здорово. Она единственная, кого мне не хватало в Аршансе.

– Сама скромность!

– Дак, вот же ж!

– Что-то новенькое в твоем лексиконе.

– Цитата. От одного хорошего гно… человека услышала.

   Заметила или нет мою оговорку? Вроде нет.

– Я его знаю?

– Вряд ли. Он не местный, проездом был.

– Даже так?  Ну и пусть себе едет. Маш, ты какого египетского родственника трубку не брала?

– Телефон забыла. А ты сразу догадалась, что я здесь?

– Когда мне догадались сказать, что ты потерялась. Ольховская, ты меня, между прочим, из салона красоты выдернула.

– Я?

– Нет. Пролетавшая мимо стая диких индейцев. Кого я искать ломанулась? Трудно было звякнуть?

   Представила себе этот звонок: «Зин, ты не волнуйся, ушла в другой мир, вернусь завтра. Встречаемся в Заповеднике». Прыснула.

– Зин, веришь, это тебя бы не успокоило.

– Угу, верю. Но я бы хоть спасательный круг захватила.

– Да не топилась я! Это по… – осеклась на полуслове.

– Естественно, не топилась. Хотела по…смотреть, какая глубина у Озера. А э…холот взять забыла.

   Мне показалось или эти паузы в словах не случайны? И Зинка собиралась сказать совсем другое?

– Зин, какой эхолот?

– Вот и я думаю: какой?

  Зинкин мобильник тренькнул полученным СМС. Она быстро глянула на дисплей и встала.

– Все, хватит сохнуть, пакуй свое имущество и погнали домой.

   Домой, так домой. С платьем церемониться не стала, скомкала и запихнула в чехол, ему не страшно, оно и не такое переживало. Краем глаза заметила, что Зинка за мной наблюдает. Ну и ладно. Украдкой глянула в сторону Озера. Ничего, скоро я сюда вернусь. Мне бы только остаться одной.

   «Ауди» Зинкиных родителей ждала нас у обочины. Клиентке она звонить ходила? А, собственно, так даже лучше, быстрее получится.

– Здравствуйте, Иван Егорович. Здрасте, дядь Дим.

– Приветствую, юная леди.

– Привет, Манюня!

– Дядь Дим! Просила же!

– Старый стал, склероз подкрался незаметно. О чем просила?

– Да ну Вас! Всегда одно и то же.

– Должно же быть в мире постоянство. Запрыгивайте.

   Мы забрались на заднее сидение, но машина не рванула сразу с места в обычной манере вождения Дмитрия Семеновича. Кнопки блокировки на дверцах ушли вниз, Зинкины дед и отец повернулись к нам.

– Что случилось, Маша?

   Ну, Зинка! Ну, блин! Не могла просто попросить нас забрать? Обязательно было распространяться на тему моих странностей?

– Все нормально, дядь Дим. Я замуж выходить передумала.

– Вообще или только сегодня?

– За этого – вообще.

– Уже легче. Почему?

– Я его не люблю.

– Причина достойная. А зачем было до свадьбы доводить? Сказала бы сразу: так и так, дорогой товарищ, извиняй, но нам не по пути.

– Думала, смогу.

– Стерпится-слюбится? Так, может, и получилось бы? Я его не знаю, но, говорят, человек неплохой.

– Вот именно, дядь Дим, так и есть. Не плохой, не хороший, никакой. Я даже имя его вспомнить не могу… Ой!

   И, правда ведь, не могу. Только ляпнула это сейчас зря, у Ивана Егоровича взгляд сразу изменился.

– Николай, – странным тоном подсказала выпавшее из памяти имя жениха верная подруга.

– Спасибо, Зин. Еще и Николай! Ника-кой Нико-лай! Нико-лай ника-кой! Обалдеть! Нет, дядь Дим, не стерпится.

   Спокойно, Ольховская, не заводись, не добавляй себе проблем, самой же потом из них выпутываться.

– Нет, значит, нет. А вот волноваться не стоит, Машенька, – ой, бли-ин! Если в ход пошла «Машенька», значит, я в пациентах. А Зинкин дед на профессиональной волне, хуже, чем тяжелая артиллерия. – Попробуй объяснить, почему, приняв это решение, ты нашла только такой способ претворить его в жизнь?

– Какой способ, Иван Егорович? Я просто хотела побыть одна, подышать свежим воздухом…

– На дне озера.

– Зинаида, помолчи, – цыкнул на внучку медицинский профессор. –  Итак, ты пришла к озеру просто подумать?

– Ну да.

– Как оказалась в воде?

– Хотела на отражение свое посмотреть, оступилась и вот. Иван Егорович, ну, сами скажите, если бы я собиралась утопиться, зачем бы мне было обратно вылезать?

– Инстинкт самосохранения?

– Дмитрий, не мешай, – зятя от помощи в моей диагностике доктор тоже отстранил. – Маша, в последнее время никаких болезненных ощущений в области головы не было?

– Хотите спросить, не стукнулась ли я ей обо что-нибудь? Нет, не стукнулась.

– Это хорошо. Тем не менее попробуй вспомнить, не было ли каких-либо непривычных, неприятных ощущений? Возможно, за грудиной или в пояснице. Не только сегодня, в течение нескольких дней, месяцев.

   Еще как были. Пока лечением занималась столько всего ощутила!

– Не-а, ничего такого.

– Сколько ты пробыла под водой? Асфиксия, потеря сознания наблюдались?

   А как же!

– Нет, не наблюдались. Со мной все в порядке, Иван Егорович, честно.

– Просто отлично. Люблю, когда у людей все в порядке. А руки ты где поранила?

   Пыталась пробить ледяную стену, которую сама же и создала.

– Когда на берег выбиралась.

– Еще один вопрос, фантастические существа, о которых ты говорила, казались тебе реальными?

   Нет, не казались. Они и есть реальные! Но обсуждать их я ни с кем не собиралась.

– Да ничего я такого не говорила!

– То есть, ты не помнишь, чтобы видела что-либо выпадающее за рамки действительности?

– Нет. Я не сумасшедшая, я просто устала, хочу спать. Все. Хватит уже… Ой, извините, Иван Егорович, не хотела кричать.

– Ничего страшного. Дмитрий, поехали.

– К нам?

– Естественно. Машенька, побудешь у нас пару дней, отдохнешь, успокоишься, витамины попьешь.

   Э, нет, не пойдет. От них сбежать не выйдет.

– Я домой пойду. Правда, Иван Егорович, все нормально. А в чужих местах я спать не могу.

– О, как! Манюнь, и давно тебе наш дом чужим стал?

– Дядь Дим, я не в том смысле. Просто…

– Маша, не нервничай. Возможно, привычная обстановка тебе сейчас и полезней будет. Мы только ненадолго заедем к нам, а потом отвезем тебя. Хорошо?

   А другие варианты есть? Нет? Тогда, хорошо.

– Да, Иван Егорович, конечно.

   В гостях у Зинкиной семьи мне всегда нравилось бывать. Все три поколения Зимовых и Терниковых уживались под одной крышей без проблем. Ссоры, скандалы, взаимная неприязнь – это не про них. В детстве мне иногда хотелось, чтобы случилось чудо, и я оказалась дочерью тети Тани и дяди Димы, в качестве родителей они мне нравились намного больше собственных.

   С матерью мои отношения складывались напряженно с ранних лет. Я никак не соответствовала ее критериям идеальной дочери. С завидным постоянством мне в пример для подражания ставились все знакомые, незнакомые и выдуманные девочки, приблизительно моего возраста, и все они были просто замечательны в отличие от меня. Я обижалась, но подражать кому-либо категорически отказывалась. Переходный возраст принес первый опыт открытого противостояния. Причем нельзя сказать, что вела себя чересчур нагло или вызывающе. Просто мне в какой-то момент надоело слушать бесконечные попреки в свой адрес и не менее бесконечные сравнения с дочерями соседей и знакомых, и я ее немножко просветила на предмет истинных образов большинства идеальных девочек, и пообещала стать такой же, раз уж она так на этом настаивает. В ответ узнала много старого о своей неблагодарности, лживости и лицемерности, до конца излияний не дослушала, хлопнула дверью и до ночи просидела в Заповеднике. Для моей родительницы, то что у меня прорезался характер, оказалось неприятнейшим открытием и ломать его под себя она взялась с утроенной силой. Два-три года у нас прошли под знаком необъявленной войны. А потом то ли переросла период бунтарства, то ли еще что-то, но во мне поселилось какое-то равнодушие, когда проще сделать то, что от тебя хотят, чем выслушивать то, что о тебе думают.