Обняла его. Сильно пахла губной помадой, сигаретами и еще почему-то парным мясом. Шептала в ухо.

   -Я не жадная, ты не подумай. Беру что могу взять, а взять обязана. Он обязал. Но он тоже не жадный. Вы же все уже не его. Вы сами по себе. Ходите по вчерашнему дню. Тебе-то должно быть уже как будто и не с тобой. Тебе хорошо.

   Руки бегали по его спине, по ногам, по рукам, будто что-то искали, выбирали. Гладили лицо. Вот пальцы ее чуть дрогнули, вся плавно откинулась назад и - вставая с удовлетворенным "пожалуй"-она вытащила его глаз.

   Скуратов смотрел на него, лежащего на ее ладони, как на непонятную шутку, какую разыгрывает перед тобой одноклассник в коридоре школы, чтобы этой же шуткой тебя унизить, а ты ее не понимаешь, и у него ничего не выходит, и он в ярости ее повторяет, а ты не понимаешь, и ты защищен этой стеной непонимания.

   Женщина деловито пошарила у себя под платьем, и вытащила оттуда кусок известняка. Точно такой же формы и размера, как глаз.Скуратов видел теперь меньше, но ему словно навели нужную резкость, дали правильный угол. Он даже мог разглядеть, что на камне есть коричневое пятно, точь в точь как его родинка на родном глазу. Держа их на весу на ладонях друг напротив друга, женщина придирчиво рассматривала двойников.

   - Фальшивка, конечно. Видно через него что-то будет, но как винегрет, все одновременно. Но не могу я тебя оставить с этакой дырой в голове. Правда ведь? Хорошо - глаза у тебя не узкие.

   Ловко, быстрым движением она вставила этот камень в глазницу Скуратову. Видимо, он был все-таки чуть больше его родного глаза - веко не закрывалось обычным усилием, да еще он немного распирал. Скуратов выглядел так, как, наверное, выглядел человек, испугавшийся только одной половиной мозга. Левую половину лица ему выпучило, голову он держал теперь немного набок, так было удобней. По границам камня текла кровь и текли слезы, словно Скуратов выжимает из него воду.

   - Вот я смотрю я на тебя, так сказать, со стороны, парень, - женщина снова закурила и поводила вырванным глазом у его лица. Извини, конечно, за такой коламбур. И точно вижу, что так, как оно было, больше никогда не будет. И ты тому пока еще живое доказательство, даже можно сказать -- одно из последних предупреждений. Только зря все это. Чудо, а не страшно никому. Ладно, иди.

   - А куда?

   - А куда ты шел? В другое место.

   - В крепость.

   - Ну, и иди куда шел.

   Скуратов пожал плечами, отвернулся и пошел в том же направлении, что и прежде. Женщина с минуту смотрела ему вслед. Голова его висела набок, игла в ладони блестела от попадавших на нее лучей вдруг в полную силу заработавшего солнца. Он был похож на намеренно поломанную куклу. Поломанную не для развлечения, а для какого-то изощренного опыта, но полную любви и прощения. Впрочем, внимания на него никто не обращал, и уроком он не для кого не служил. Женщина выбросила сигарету и раздавила глаз в кулаке.

   Хорошо, как обещала ему женщина у столовой, пока не стало, но взгляд на мир у Скуратова определенно поменялся. Он вообще часто ходил по улицам раззявив рот, не более чем отражая солнечный свет своими глазами, но то было, скорее, по причине его врожденнной рассеяности. Теперь же он внимательно всматривался. Видел он картинку в картинке, которые ожесточенно боролись между собой за его внимание. На месте домов, старых и помоложе многоэтажек, расположенных по обеим сторонам дороги, за редкой стеной тополей, с сетевым продуктовым магазином и зеленым отделением сбербанка на первом этаже, он теперь видел черное поле, границы которого, если и существовали, оставались неизвестными. Поле было усеяно врытыми в землю на небольшом расстоянии друг от друга деревянными столбами с перекладинами. С каждого столба свисал провод, на конце которого слабым желтым цветом горела лампочка. Некоторые лампы висели просто так, раскачиваясь, погасшие. Скуратов уже шел по этому полю, темнота сгущалась, ему уже не были видны ступни собственных ног, вместо затихшей музыки звучал ветер, чем-то шелестя там, внизу. Подойдя к ближайшему столбу, в полоске света, которая лежала на дереве, он увидел надпись. Это было название того места, где он родился, "города без отцов", как называла его мать, покинутый ими город. Надпись была едва читаема, будто криво вырезана маленьким ножом.

   Обернувшись, Скуратов увидел человека, стоящего прямо перед ним в трех шагах, он просто появился из темноты. Точнее Скуратов видел не человека, а силуэт человека, высокий, с узкими плечами, большой головой. С минуту они молча стояли друг против друга. Скуратов боялся даже дышать в этой тишине или сделать шаг в сторону, чтобы не шаркнуть вдруг ногой и не нарушить этого странного равновесия между ними. Мальчик не был напуган, он чувствовал теперь глубоко засевшую в нем тоску, от которой одновременно ломило во всем теле и сдавливало горло. Казалось, этот призрак пришел из какой-то темной древней толщи времени, и смотрел он на него глазами своей справедливой безжалостности. Скуратову захотелось лечь и свернуться клубком. Черный человек взмахнул рукой, будто приветствуя его. Лопнула лампочка.

   У подъезда панельного девятиэтажного дома на солнце стояла удобная на вид деревянная скамья. Скуратов поспешил к ней, ноги дрожали, очень хотелось пить. Скамья оказалась приятно нагрета солнцем, красным маркером на ее спинке детской рукой нарисовано сердце. Постепенно успакаиваясь, Скуратов медленно осматривался по сторонам, как будто у него очень болит шея. Но сколько он не всматривался в аккуратный, пересеченный дорожками двор , ничего необычного не увидел. Только музыка тут звучала почему-то глуше. Вниз по дороге, за домом, стояло небольшое деревянное здание с крестом на самой макушке, такие дома Скуратову очень нравились -- обычно там внутри сладко пахло, было много украшений, а еще он от матери слышал, что живет во всех этих домах только один человек. Вокруг деревянного дома отражалось множество солнц в каскаде луж.

   У самой большой из них играла девочка в высоких резиновых сапогах. В руке у нее зажат маленький человечек, он ныряет в воду с высокого холма грязи, а после выныривает из воды очень высоко, подобно рисковой тропической рыбе. Девочка вела диалог на два голоса.

   - До самой глубины я в глубину, до самой высоты я в высоту, я много на себя беру, так и умру.

   - Неееет, - тонким голосом опровергает человечка маленькая повелительница. Не такое надо наговаривать, когда ныряешь. Вот, слушай. В детстве маленьким шакалом кушал падаль, слушал маму. Ты, как кисонька сметану, пожирала на ночь ману. Цып-цып-цып, кап-кап,кап, в рот ебать, кругом акаб.