- Наконец немцы заговорили! - обращается ко мне Катуков. - Долгонько же думали! Сколько сотен тысяч своих даром погубили, разрушили город, населения сколько погибло...

- Что им жалеть население? Капиталисты удрали и семьи вывезли, а эвакуировать жен и детей рабочих хлопотно, да и невыгодно: армия будет хуже защищать пустой город.

Я позвонил Телегину и доложил, что зоосад захвачен и армия находится в двухстах метрах от имперской канцелярии.

- Слышали, что Кребс пришел? - спрашивает он.

- Немного известно.

- Ну, вам немного, а мне побольше. Уже официально объявлено, что Гитлер покончил самоубийством. Согласно его завещанию, образовано новое правительство. Президент - адмирал Дениц, канцлер - Геббельс, Борман - глава партии. Дениц находится где-то на севере, а Геббельс и Борман - в Берлине, просят у нас перемирия. Коварство фашистов вам известно, смотрите, чтоб переговорами не усыпили вашу бдительность. Переговорами без вас будут заниматься, там находится генерал Соколовский, а ваше дело - не ослаблять нажим, заставить фашистов принять безоговорочную капитуляцию.

Этот разговор происходил утром 1 Мая - солнечного, радостного праздника весны.

Включаю радио. Москва передает парад на Красной площади. А мы находимся в столице врага, за тысячи километров от любимой Родины. Но сердцем чувствуем биение ее сердца, слышим пульс ее жизни. Комнату штаба заполняет чеканный голос диктора Левитана: "Воины Красной армии. В завершающих боях покажите новые образцы отваги и воинского умения. Крепче бейте врага, умело взламывайте его оборону, преследуйте и окружайте захватчиков, не давайте им передышки, пока они не прекратят сопротивления..."

Пока в рейхсканцелярии лидеры фашизма метались в отчаянии, злобе, страхе, на освобожденной Красной армией территории Берлина праздновалось 1 Мая. На всех уцелевших домах развевались красные флаги - символы освобождения города от тирании. Откуда-то сверху послышался могучий звук родных моторов. Будто по команде головы бойцов и офицеров повернулись к небу. На земле еще шел бой, горел рейхстаг, трещали выстрелы в темных подвалах и тоннелях, но в небе над Берлином: наши летчики решили провести праздничный первомайский парад. Строй штурмовиков пронес огромное красное полотнище.

Неворуженным глазом различаю на первом знамени заветное слово, начертанное яркими белыми буквами: "Победа". Проплывают новые полотнища. "Да здравствует 1 Мая!", "Слава советским воинам, водрузившим знамя Победы над Берлином!" Двадцать два истребителя почетным эскортом окружают прекрасную демонстрацию, знаменующую наше безраздельное господство в воздухе.

По рации слышу приветствия наших героев-летчиков;-"Слава, слава героям штурма!" В ответ к небу поднимается фейерверк тысяч ракет. На миг кажется, что не бой идет, а гремит праздничный салют невиданной силы в честь-Победы. Над рейхстагом пилоты разворачивают боевые машины, и красное знамя с надписью "Победа" медленно опускается сверху на его купол.

На земле и под землей, в разрушенных зданиях, в уцелевших подворотнях повсюду небольшие группы бойцов окружили командиров и политработников: разъясняется наше требование о полной и безоговорочной капитуляции. Я был в нескольких группах и до сих пор помню огромное удовольствие, которое испытывал от вопросов и рассуждений простых советских солдат. Они знали и понимали все, творили историю, и ничто не было для них тайной. Ни один дипломат так ясно и четко не представлял обстановку в мире, как наши солдаты, радостно ощущавшие близкую победу над врагом.

В одной из групп завязался спор, который впоследствии приходилось слушать сотни раз: "Не вранье ли, что Гитлер с собой покончил?" Старый солдат солидно высказывал свои соображения по этому поводу:

- Отравился, повесился или застрелился! А что ему делать, сам подумай! Шайка обязательно разбежится кто куда - у бандитов так всегда ведется. Народ немецкий тоже должен глаза протереть, посмотреть на его злодеяния. Куда ему тогда деваться? Свои предадут, чтоб шкуру спасти, весь мир будет искать, чтоб казнить. Лучше самому пустить себе пулю в лоб...

- А я говорю, ему давно в Аргентине местечко приготовлено, - возражал более молодой и по виду более образованный солдат. - Товарищ генерал, как вы скажете, кто прав?

- Думаю, что вы правы, - обращаюсь к ветерану. - Точно утверждать никто не может, поживем - увидим, но, насколько понимаю логику поступков Гитлера, не хотел он в живых оставаться. Кто мешал ему выбраться из Берлина до окружения? А все-таки остался в городе! Кто мешал ему рискнуть вылететь или на худой конец прорваться в самые первые дни, когда кольцо с запада было тонким? А он и не пытался. Нет, он так, видно, испугался, когда услышал, как "друга" Муссолини антифашисты подвесили за ноги к электрической мачте, что сама смерть ему лучше жизни показалась. Струсил, убоялся такой участи и покончил с собой.

Впоследствии, ознакомившись с многочисленными документами, я окончательно убедился в смерти Гитлера. Свидетельства очевидцев были подробны и, главное, психологически точны, верно передавали обстоятельства, при которых именно и должно происходить самоубийство такого человека, как Гитлер. Подобное выдумать вряд ли возможно. Говорят, каждый человек в минуту смерти раскрывает свое настоящее лицо. Для Гитлера это оказалось очень верным.

Перед смертью фюрер продиктовал так называемое "политическое завещание". Пошлое лицемерие и идиотская уверенность в своем всемирно-историческом значении переплелись в этом последнем слове. Перед смертью Гитлер пытался солгать народу, будто ему, безвинному ягненку, навязали агрессивную войну, и призвал немцев лучше погибнуть, чем прекратить борьбу, чтобы актом гибели целого народа содействовать возрождению фашистского движения в будущем столетии. Не хотелось фюреру умирать одному: жаждал одновременной смерти семидесяти миллионов соотечественников. Перед самоубийством Гитлер проклял и отстранил от власти - а какая уж там оставалась власть! - своих любимых помощников Геринга и Гиммлера, которые впервые в жизни осмелились пойти на открытое политическое действие помимо его воли. Он пожелал остаться полным хозяином судьбы Германии даже после смерти: самолично назначил полный состав нового правительства.

В личной жизни Гитлер оказался таким же извергом и мелким тираном, как и в политической. Говорят, на злодеев иногда нападают приступы чувствительности, и тогда уголовные громилы после удачного налета на банк дарствуют десятку бедному студенту. Палач миллионов, неудавшийся живописец Адольф Гитлер пожертвовал свое имущество, то есть награбленные в музеях Европы великие произведения искусства, в музей своей родины - города Линца. Он решил умереть в компании с обоими близкими существами - с Евой Браун и овчаркой Блонди, постоянно жившей в отдельном помещении рядом с кабинетом фюрера. Сначала хозяин отравил свою овчарку, потом ее щенят, наконец, отравил жену и только после этого сам принял яд. Для сожжения трупа камердинер Линге с трудом наскреб в войсках 180 литров бензина. Горючее экономили для последней попытки прорыва на запад...

В штабе армии Соболев доложил нам последнюю новость о выступлении рейхспрезидента Деница, провозгласившего основные планы правительства: "Народу обещает, что война будет продолжаться до тех пор, пока к этому вынуждают обстоятельства и задачи, которые необходимо осуществить на востоке". Дениц расшифровал эти "задачи": "Борьба против большевиков для спасения действующих на фронте войсковых частей и сотен тысяч семейств в Восточной Германии". Вывод напрашивался сам: наше предложение о капитуляции отвергалось. Они хотят войны?!

Силу нашего оружия Берлин почувствовал вновь уже в 18 часов 1 мая, когда окончательно стало известно, что капитуляция германским командованием отклоняется. Снова грохот орудий сотряс воздух, и танкисты, автоматчики, гвардейцы-пехотинцы ринулись в последнюю атаку на Тиргартен с двух сторон.

Отовсюду доносились призывы: "Коммунисты, вперед!", "Гвардейцы, вперед!". Чей-то могучий голос перекрыл шум боя: "Еще одно усилие - и победа!"