Тени на асфальте становились все короче и прозрачнее, свирепое, почти как в Африке, солнце исподволь, крадучись, огибало старый дом на Кутузовском, чтобы заглянуть в окно кухни и посмотреть, чем занят майор спецназа ФСБ Якушев – а вдруг чем-нибудь полезным или хотя бы любопытным? Хорошо зная, чем чреваты эти утренние визиты, Юрий задернул плотные желтые шторы, чтобы хоть как-то отгородиться от грядущего беспощадного, душного зноя. Кроме того, сегодня предъявить дневному светилу было нечего: он просто расхаживал по кухне в мятых трусах, курил, пил кофе и философствовал в гордом одиночестве, немного напоминая себе хронического алкоголика, в таком же гордом одиночестве распивающего первую за день бутылку плодово-ягодного.
Он допивал вторую чашку кофе и дожевывал последний бутерброд, подумывая, не соорудить ли еще один, когда в прихожей пронзительно задребезжал дверной звонок. Чертыхнувшись, – кого это принесло ни свет ни заря? – Якушев встал из-за стола, босиком прошлепал по теплому, уже слегка нуждающемуся в циклевке паркету в прихожую и отпер дверь. Поворачивая ручку, он вспомнил, что щеголяет неглиже, но решил, что сойдет и так: незваный гость хуже татарина, и никто не обязан в такую чертову жарищу расхаживать по собственной квартире в парадном костюме и при галстуке только потому, что в дверь может неожиданно позвонить какой-нибудь праздношатающийся обалдуй.
Открыв дверь, он отступил на шаг и удивленно хмыкнул: праздношатающимся обалдуем оказался не кто иной, как его горячо любимый шеф, генерал Алексеев. Он стоял в душноватом, пахнущем цементом и соседской стряпней сумраке лестничной площадки, почти целиком загораживая дверной проем своими чудовищной, нечеловеческой ширины плечами, из-за которых почти буквально соответствовал определению «поперек себя шире». Светлый летний пиджак маскировал внушительную мускулатуру, которой позавидовал бы любой тяжелоатлет, придавая Ростиславу Гавриловичу обманчивый вид растолстевшего увальня; на переносице поблескивали темными стеклами своеобычные солнцезащитные очки, а обезображенная страшным, похожим на дохлую морскую звезду шрамом лысина пряталась под старомодной сетчатой шляпой с узкими полями. Словом, его превосходительство, как всегда, напоминал карикатуру на главу небольшого мафиозного клана – напоминал, следует добавить, ровно до тех пор, пока не начинал говорить или действовать. Тогда сходство с персонажем рисунков Бидструпа бесследно исчезало, и господин генерал делался похожим на атакующий танк.
– Ну? – нетерпеливо произнес его превосходительство и, не дожидаясь ответа, двинулся вперед.
Юрий попятился еще на два шага, не в силах отделаться от ощущения, что в прихожую его квартиры, лязгая гусеницами и коверкая траками паркет, вползает упомянутый истребительный механизм – та самая «тридцатьчетверка», которую накануне угнали пьяные десантники, или, скорее, немецкий «тигр».
– Милости прошу, – закрывая за генералом дверь, сказал он. – Случилось что-нибудь?
– Почему обязательно случилось? – своим знаменитым басом откликнулся Алексеев. – Просто проезжал мимо. Дай, думаю, заскочу на минутку!
«Ну-ну», – скептически подумал Якушев.
– Кофе? – сказал он вслух.
– Что я тебе – бразилец, чтобы в такую жару кофе хлестать? – отказался от предложенного напитка его превосходительство. – Если найдется что-нибудь холодненькое, со слезой…
– Водка? – с готовностью предположил Юрий.
– Иногда мне кажется, – задумчиво сообщил генерал, – что до армии ты учился не в МГУ, а в эстрадно-цирковом училище. Спасибо, водки не надо. Сойдет и минеральная вода. Только не торопись, можешь для начала одеться.
– Пардон, – сказал Юрий и скрылся в спальне.
Когда он вышел оттуда, одетый в шорты и вылинявший десантный тельник без рукавов, генерал уже расположился за столом на кухне, забравшись в любимый угол хозяина и для верности, чтобы не грянуться об пол, когда рассыплется не выдержавший его непомерного веса табурет, опершись лопатками о стену.
– Н-да, – неопределенно молвил он, окинув взглядом из-под темных очков легкомысленный наряд Якушева, который в связи со вчерашним праздником наверняка наводил на размышления. Впрочем, у Юрия было алиби: почти весь вчерашний день они с генералом провели вместе – там, в подземелье, в компании веселых парней, которые приехали в Москву, чтобы погибнуть во славу всемогущего аллаха.
Оставив без ответа прозвучавшее междометие, Юрий открыл холодильник и выставил на стол бутылку минералки – как и просил его превосходительство, запотевшую, со слезой. На всякий случай он снабдил начальство еще и стаканом, хотя точно знал, что при необходимости Ростислав Гаврилович, не моргнув глазом, напьется из лужи.
– Можешь курить, – разрешил генерал, неодобрительно покосившись на переполненную пепельницу, и с треском вскрыл бутылку.
Юрий высыпал окурки в мусорное ведро, вымыл пепельницу под краном, протер сухой тряпицей и поставил ее, чистенькую, сверкающую, на прежнее место посреди стола. После этого он уселся и, поскольку Алексеев уже дымил как паровоз, закурил сам.
– Лето нынче какое жаркое, – нарочито обывательским, кухонным тоном изрек он, глядя в противоположную стену. – В такую погоду только на пляже под зонтиком лежать и коктейли со льдом потягивать.
– Подавляющее большинство простых россиян довольствуется теплым пивом, – попивая минералку, между глотками уточнил Ростислав Гаврилович. – А также водкой той же температуры и, гм… – он красноречиво покосился на тельняшку Якушева, – купанием в фонтане.
– Тут вы неправы, – возразил Юрий, – фонтан – это не для всех, а только для элиты вооруженных сил. Да и то всего один день в году.
– Мы долго будем переливать из пустого в порожнее? – капитулируя, раздраженно буркнул генерал.
– Мне показалось, что вы именно за этим и пришли, – закрепляя свою маленькую победу над большим человеком, невинно округлил глаза Якушев. – Что, разве нет? Тогда прошу прощения… Так что же все-таки случилось?
– Да, по большому счету, пустяк, – снова наполняя покрытый каплями конденсата стакан пузырящейся минералкой, сказал Ростислав Гаврилович. – Обычный рейдерский захват.
– А, – с легким разочарованием произнес Юрий, – действительно, пустяк. Привычная, будничная деталь повседневной российской реальности. А к нам с вами это каким боком?.. Что захватили-то – надеюсь, не Лубянку?
– Да кому она нужна, – отмахнулся генерал Алексеев. – Тоже мне, прибыльное коммерческое предприятие… Нет, речь идет о небольшом, я бы даже сказал маленьком, заводике, расположенном верст, этак, за шестьсот – семьсот отсюда.
– Ого, – сказал Юрий.
– Если быть точным, в Мокшанске, – добавил генерал.
– Ага, – уже совсем другим тоном произнес майор Якушев и озадаченно почесал в затылке.
* * *
Начальника безопасности мокшанского филиала научно-производственного объединения «Точмаш» Мамалыгина за глаза – а случалось, что и прямо в лицо – называли вовсе не Мамалыгой, не Мамой и не Мамаем, как можно было ожидать, а Бурундуком. Происходило это из-за его круглой, толстощекой физиономии, веселого, дружелюбного нрава и привычки постоянно что-нибудь жевать, действительно придававшей Андрею Владимировичу некоторое сходство с грызуном.
Роста он был небольшого, рано обзавелся уверенно прогрессирующей лысиной, а телосложение имел плотное, мужицкое. Про таких иногда говорят: склонный к полноте, но не полный; так вот, именно таким он и был, хотя в одежде, особенно зимней, здорово смахивал на веселого располневшего колобка, которому осталось всего ничего, чтобы превратиться в настоящего толстяка весом в полтора центнера.
Из-за почти комической внешности, смешливого характера и чуть ли не по-деревенски простецких манер мало кто в городе воспринимал Бурундука Мамалыгина всерьез, а многие, особенно при первом знакомстве, только диву давались: и как такому клоуну могли доверить ответственную должность?
Те, кого это интересовало, знали, что до прихода на «Точмаш» Бурундук служил в каких-то войсках – одни, ссылаясь на его собственные слова, утверждали, что в ПВО, а другие, якобы почерпнувшие информацию из того же источника, говорили, что в РВСН, – и будто бы дослужился до майора. Расхождения в биографических данных никого не настораживали – в первую очередь, потому, что это никому не было всерьез, по-настоящему интересно, как не был интересен и сам Бурундук.
