Нужная станция подкралась в самый подлый момент.

И Аленка с дельным видом от Макса отпрянула, с невинной улыбкой выпорхнула из вагона. Ни слова не было сказано ни на эскалаторе, ни на переходе, ни на улице. Они просто дошли до гостиницы и тут остановились. Кажется, она не знала, что ей делать дальше, а Макс – стоял и не знал, как бы ему сейчас не рассмеяться. Ведь при всей своей такой внешней раскованности, Аленка, кажется… боялась продолжать, да? Так вот стояла у оградки набережной, смотрела на Макса и не знала, что сказать. Как будто ей нужно было что-то говорить.

– Ну что, прощаемся до завтра? – наконец произнесла Аленка, глядя на Макса. Да она издевалась. После того, что она ему сегодня устроила в метро, «до завтра»? После того, как сама льнула к нему, цеплялась в него и тихонько постанывала во время тех раскаленных поцелуев в облаке мокрых холодных брызг – «до завтра»? Она вообще в своем уме? Кто ж ей сейчас даст взять и уйти в номер одной, а?

– Ну да, сейчас тебе «до завтра», разбежалась… – усмехнулся Макс, опуская ладони на перильца ограды по бокам от Аленки.

– Макс… Макс…

Ничто никогда так не дурило Максу голову больше, чем эти вот захлебывающиеся стоны. Он как будто эту дурынду уже трахал, настолько её вело, насколько она казалась опьяненной. Вот много когда себя Максим Ольховский помнил перевозбужденным, надроченным, но чтоб вот так, как сейчас – не бывало ни разу.

Да и ни разу он не оттягивал собственно момент секса так упорно, как сегодня. Ведь даже гулять Макс Аленку все-таки потащил для того, чтобы посмаковать предвкушение того, как он затащит уже Санни в какой-нибудь скрытый от посторонних глаз уголочек, сдерет с неё этот белый симпатичный сарафанчик… А может, и не будет, оприходует прямо в нем, смотря же как припрет в штанах. Хотя этой дурной девицей хотелось насладиться сполна, вытрахать её досуха, в конце концов, она слишком много сделала, чтобы Макс обошелся чем-то более умеренным. Нет уж. От Санни он возьмет свое по максимуму. В конце концов, зря что ли уже полгода у него толковые отношения никак не могли завязаться, просто потому, что он сравнивал девушку, с которой начинал общаться, с Санни. Сам охренел, когда понял, насколько, оказывается, его бесят все эти капризные ломаки. И не менее охренел, когда понял, с кем он на самом деле сравнивает все свои «варианты». С девочкой из интернета, блин. Которую и знал только по фоткам из соцсети.

Если лет в двадцать все, о чем думал Макс – это как бы девушку затащить в постель поскорее, чтобы побыстрее её «вкусить», и как бы презерватив не оказался бракованным – чтоб свободная холостая юность не оборвалась слишком быстро, – то сейчас он чувствовал себя гурманом и растягивал свою «дегустацию», растягивал, растягивал, растягивал…

Вообще, это было пресловутое «ну, куда ты вообще торопишься», смещенное в сторону ближе к постели. Макс не сомневался, что он Аленку поимеет. Сегодня же, не откладывая столь приятный процесс в долгий раз. И столько раз оприходует Аленку во время этого её отпуска, сколько вообще успеет. Но вот сейчас – сейчас ему ужасно нравилось просто приникать к её губам, скользить по ним языком. Таким нежным, сладким губам, и получать удовольствие от того лишь, как в груди вздрагивало сердце. Находить в её рту язык, сталкиваться с ним, касаться – раз за разом, ощущая, как тихонько вздрагивает и крепче жмется к нему Аленка. Боже, как она его волновала – ну капец же. И нельзя было придавать женщине такое значение, но почему казалось, что именно этой – как раз можно?

Кто спорил с тем, что шея женщины была самой эрогенной зоной? И дурак был тот мужик, что этим не пользовался. Макс, увы, не мог сейчас, еще на улице перед гостиницей, снова залезть Аленке под юбку, но выцеловывать её шею он вполне мог. И пусть все проходящие мимо ханжи и гомосеки испытывали бы от этой публичности отвращение. Их задача была такая – морщиться, отворачиваться и завидовать. А задача Аленки была – задыхаться, тихо хныкать от того, насколько сильно в ней с каждой секундой разгорался нетерпеж, и глядеть на Макса и на весь окружающий их мир все более туманящимся взглядом. Таких удивительно красивых каре-зеленых глаз. Таких теплых, как майский полдень.

Боже, какой чувственный экземпляр – уже тихонько постанывает, того и гляди кончит от одних только поцелуев. Век бы от этой шеи не отрывался, в перерывах между сексом. Лишь бы вот так, скулила и таяла от него – от Макса.

Нежная – как лилия, страстная – как кошка. Какая ж жалость, что здесь и сейчас она отвечала Максу взаимностью не из каких-то чувств, а просто… Просто потому, что любила трахаться. Зачем отказываться от халявного секса – так она как-то сказала. И лишь это сейчас сердце Максу выжимало насквозь. Это – на две недели. Потом – она уедет к себе домой. И эти условия он принял, когда с ней договаривался о реальной встрече. Пока она здесь – он позволит себе эту слабость. Потом… Ну, вот дойдет до «потом», и можно будет поговорить. Но думать сейчас о том, что она уедет и там в своих провинциальных широтах будет кувыркаться с кем-то еще, доводило Макса практически до бешеной трясучки. Настолько, что он аж переусердствовал – слишком сильно сжал Аленку за плечи, и она, охнув от неожиданной боли, уставилась на Макса, обиженно надувшись.

– Ты чего? – мрачно поинтересовалась она. Врушка. Ведь говорила же, что ей нравится пожестче… Хотя, кажется, именно тогда она уточняла, что «пожестче в постели» и «в жизни» – разные вещи, и что первое она принимает, а второе – ни в коем случае.

– Пошли уже в номер, дурында, – улыбнулся Макс, – кажется, больше терпеть я не смогу.

И Макс оказался прав – держаться не осталось больше сил. И в номере – их не осталось совсем. Ни капли. Даже на то, чтобы до кровати дойти. По крайней мере – как только вошли – Макс пяткой подтолкнул дверь к косяку, заставляя замок защелкнуться поскорее, сбросил с ног кроссовки и сгреб Санни в охапку, прижимая её к стене. Девушка протестующе пискнула – она-то разуться не успела, но это как раз были уже не проблемы Макса. Пускай разувается в процессе своего раздевания.

– Блин, почему рубашка, – выдохнула Аленка, путаясь пальцами в пуговицах, и Макс насмешливо фыркнул.

– Потому что ты должна страдать, – усмехнулся, спуская с неё трусы. Вот прямо так, внаглую, с достаточной резкостью, чтобы стянутые до уровня колен на пол они долетели сами. И вот теперь уже без всякого трепета запустил руку между ног Аленки. Легко, будто мимоходом, задел клитор, заставляя девушку вздрогнуть и податься бедрами навстречу ладони Макса.

– Я протестую против страдания в одиночестве, – дерзко фыркнула Аленка, и Макс просто толкнулся двумя пальцами внутрь девичьего лона, в тесный влажный жар.

– Ох, – вот так вот, дорогая, ты должна себя вести. Хотя чего греха таить, твои попытки показать зубы заводят сильнее, чем всякая безотказная податливость. С женщиной не должно было быть скучно, иначе нахрена она вообще была нужна? Если она не умела бросать тебе вызов, не заставляла шерсть на холке внутреннего голодного зверя вставать дыбом – если все, на что она годилась, это унылый перепих и капризы – да нахрен. Макс любил, когда девушки выпендривались вот так. Это было поинтереснее, чем спорить о том, насколько отвратителен анальный секс. Таких вот как раз получалось брать «на слабо», они любили что-то доказывать, они любили кусаться и царапаться – а ничего на свете не доказывало мужику, что он хорошо постарался ночью, чем пара отпечатков зубов на плечах или расписанная ногтями женщины спина.

Вот и сейчас Санни задыхалась, сжималась всем телом вокруг трахающих её пальцев Макса и мяла рубашку на его спине. Забралась одной рукой в волосы Макса – потянула за них, доставляя легкую боль. Сучка. Опять же дразнила, бросала вызов. Макс засадил пальцы глубже, и девушка ахнула – уже куда более громко. Ахнула, запрокинула голову, прикусывая нижнюю губу, а Макс скользнул пальцами свободной руки по голой шее, такой заманчивой, красивой шее. Сжал пальцы на горле Аленки – совсем легко, без давления, лишь чтобы ощутить, насколько она сейчас в его власти.