– Лаврах.

– Что?

– Лавры. И на них почивают, а не сидят. Сидишь ты на заднице.

– Ты даже не слушаешь.

Это верно: она думает о яблоках.

Повсюду в Лондоне офисы без всяких перегородок / стекло от пола до потолка / места для совместной работы / все беспроводное / все сверкает. Превалирует убеждение о важности столов для настольного тенниса. Но здесь – не там. Здесь офис – тесные викторианские коробки, тоска зеленая. В них сидят пять человек, ковер протерт до дыр, дырокола не найдешь.

– о поступающих деньгах. Вопрос: как они сумели пройти так далеко без всякого постороннего вмешательства? Вот что бы мне хотелось знать. Проверки и балансы, люди! Потому что, когда вы делаете это вот так, вы метафорически подносите им наши головы на блюде, имею в виду и мою голову. А следующее, что вы слышите: повышение эффективности дает экономию. Нет, речь не идет о многократном использовании пакетика чая. Имеется в виду твоя работа и моя работа. Да, именно так.

Здесь пари, проигранное нацией, превращается в подобие общественного блага: занятия в группах продленного дня, услуги по переводу, уборку сада для пожилых, лоскутного шитья для заключенных. Здесь работают пять женщин, сидят спинами друг к другу. Дальше по коридору – человек-призрак, Ли никогда его не видела. Эта работа требует сочувствия, а потому привлекает женщин, потому что женщины – пол, способный сочувствовать. Это мнение Адины Джордж, начальника группы, Адины, которая говорит, которая никогда не прекратит говорить. Рот Адины открывается и закрывается.

Бывший тюремный охранник, социальный работник, член муниципалитета. Как она вообще может работать с такими когтями? Длинные, искривленные и украшенные миниатюрными изображениями ямайского флага. Процарапала себе путь наверх по системе. Коренная до мозга костей. Настороженно относится к таким, как Ли, кто достиг всего своими дипломами. Для Адины университетская степень, как трос тарзанки – летишь то вниз, то вверх со страшной скоростью. Конечно, долго вы здесь не просидите. Слушайте, я не хочу давать вам проекты, которые вы не успеете закончить…

Шесть лет уже прошло – больше таких разговоров не слышно. Сегодня, когда Адина упомянула ее как «остепененную», Ли пришло в голову, что никто – ни заведение, выпустившее ее, ни ее ровесники, ни сам рынок труда – не ценит ее степень так высоко, как Адина.

– а это вещь первостепенная для того, чтобы здесь успевать. Принятие решений – это такая вещь, она про надежность и да, сопереживание, личную вовлеченность, но еще и ничего не бросать посередине, не забывать про ценность денег, когда выполняешь рутинную бумажную работу. Бумажнаяработабумажнаяработабумажнаяработа. В нынешней атмосфере над каждым i должна стоять точка, при каждом t иметься перекладинка, а потому, когда люди, сидящие наверху, ставят меня на позицию начальника группы, я могу сказать: да, полная прозрачность. Здесь полная прозрачность от начала и до последней буковки. Чтобы ни одного атома не пропало, дамы, я на вас надеюсь.

Вопрос: что случилось с ее однокашниками, этими энергичными юными выпускниками, большинство из которых – мужчины. Банкиры, юристы. А тем временем Ли, непредсказуемая девица из государственной школы без латыни, без греческого, без математики, без иностранного языка, полный провал – по современным стандартам – теперь сидит на временном стуле, позаимствованном шесть лет назад в комнате отдыха, и ее переполняет сочувствие. Правая нога затекла. Компьютер завис. Айтишника днем с огнем не найдешь. Кондиционера нет. Адина все не замолкает, выкручивает язык так, как она умеет.

– Это был вопрос коммуникации? Блокировка между партиями. Кому следует иметь более ясное понимание того, как их поведение влияет на других?

И это тоже пройдет. Четыре сорок пять. Зиг-заг. Тик-так. Иногда злость охватывает Ли. Хватает, удерживает. Какой во всем этом был смысл? Три года бесполезной учебы. На мели и не на своем месте. В первую очередь виновата философия, потому что Ли боялась умереть и думала, философия ей поможет, а еще потому, что она не умела ни складывать, ни вычитать, ни запоминать факты или говорить на каком-нибудь языке, кроме собственного. В брошюрке университета над фотографией Ферт-оф-Форт[5] было курсивом напечатано: «Философия учит умирать». Философия – это слушать щебет шикарных парней, это скучнее всего, что вообще случается в жизни, скучнее, чем можно вообразить. Это желание оказаться где угодно, только не здесь, где-нибудь в другой точке этой мультивселенной, концепцию которой ты так толком и не поймешь. В конечном счете надежно сохранилась только одна идея: время есть понятие относительное, оно различно для бегуна трусцой, любовника, истязаемого, праздного. Вот как теперь, когда минута, кажется, растягивается в час. В остальном все было без толку. Растущий неоплаченный долг. Попутное негодование: какой был смысл в подготовке к жизни, которая никогда для нее не предназначалась? Годы, слишком разъединенные со всем остальным, чтобы ощущать их как реальность. Мрачные эдинбургские холмы и неожиданные переулки, тень Эдинбургского замка, рюмка виски за пятьдесят пенсов, камень Вальтера Скотта и продажа в кредит для студентов. И то, что у нее просто от языка отскакивает: двухсложная упаковочная компания «Сократ» и четырехсложная чистящая жидкость «Антигона». И то, что она никогда-никогда не забудет: ублюдок с первого курса с его насмешечками. Я ПЕРЕПОЛНЕНА СОЧУВСТВИЕМ, пишет Ли и исступленно рисует вокруг каракули. Огромные огненные арки, длинные заостренные тени.

– Вопросы? Проблемы?

Ручка громко трескается. Пластик разлетается, синий язык. Адина Джордж заглядывает ей через плечо и смотрит недовольно, но Ли за албанцев не отвечает. У нее полный рот обломков ручки, но за албанцев она не отвечает. Как не отвечает и за растрату средств, предназначенных для женского приюта в Хэкни. Это было в смену Клер Морган. Хотя у Ли синий язык, и пафосная степень, и горячий муж, и ничего личного, но для женщин в нашем сообществе, в афрокарибском сообществе, ничего личного, но когда мы видим кого-нибудь из наших с кем-либо вроде вас, вот это настоящая проблема. Это настоящая проблема, в которой вы должны дать себе отчет. Ничего личного (уик-энд в Брейтоне, упражнения по выработке командного духа, бар отеля, 2004). Какого рода эта проблема, так никогда и не было объяснено. «Нежную любовь» пела Анита Бейкер, и Адина упала, перелезая через стул, когда пыталась попасть на танцплощадку. Блокировка.

Ли выплевывает пластмассовые осколки в руки. Нет вопросов или проблем. Адина вздыхает, уходит. Закрывание папок и упаковка сумки начинаются с таким же рвением, какое они проявляли, когда им всем было по шесть и звонил звонок. Может быть, тогда и была настоящая жизнь? Ли упирается ногами в пол и отъезжает назад на стуле. Поднимает и укладывает папки в шкаф, и это самое радостное событие за весь день. Бух.

– Ой! Ли, что за херня?! Осторожнее!

Простор необъятный. Ли упирается носом в пупок Тори, соображая, как эта сокровенная вещь теперь явлена на всеобщее обозрение, обозначая предел возможного. Если продолжать в таком же духе, это уже будет за пределами рода человеческого.

– Осторожнее. Ты идешь или что? Выпить в судный день. Получила мейл?

Запрятанное в самом дальнем уголке компьютера вместе с банковскими счетами, напоминаниями о погашении студенческого долга, записками от администрации, эпическими письмами от матери, в том уголке, где если что не открывается, то его и в природе нет. Она прекрасно знала, что там лежит электронное письмо, и знала, о чем оно, но она бежит от людей, которые находятся в том же состоянии, что и Тори. Она бежит от себя.

– Я, Клер, Келли, Беверли, Швета. Ты – следующая.

Тори отсчитывает имена на своих распухших пальцах. Она на сносях. Ее лицо имеет львиные черты, щеки пухлые, выдающиеся. Улыбка большой кошки. Хищная. Ли смотрит на выставленный большой палец, который должен обозначать ее.