Ли кивает, а Шар продолжает, словно и не замечая, что Ли куда-то звонит.
ОТДАМ ДЕНЬГИ. ПОЛУЧУ МОЙ ЧЕК ЗАВТРА, О’КЕЙ?
Ли подносит телефон к уху, улыбается и кивает, дает свой адрес. Изображает чашку чая. Шар этого не видит. Шар смотрит на цветущую яблоню. Она отирает слезы с лица грязным рукавом. Ее пупок – плотный узел вровень с кожей живота, пуговица, вшитая в подушку дивана. Ли повторяет собственный номер.
– Порядок.
Она поворачивается к столику, берет свободной рукой чайник, чуть не роняет, потому что предполагала, что он пуст. Немного воды проливается. Она возвращает чайник на плитку и остается там, где стоит – спиной к гостье. Здесь нет места, чтобы нормально стоять или сидеть. Перед ней на длинном подоконнике, который тянется вдоль комнаты, некоторые вещи из ее жизни: фотографии, всякие безделушки, прах отца, вазы, растения, травы. В окне отражение Шар подводит маленькие голени к сиденью стула, обхватывает руками щиколотки. Волнение было менее неловким, более естественным, чем это. Эта страна не годится для того, чтобы подавать чай незнакомому человеку. Они смотрят друг на друга в стекле. Есть добрая воля. Сказать им друг другу нечего.
– Достану чашки.
Ли называет все свои действия. Она открывает шкаф. Там полно чашек; чашки на чашках, на чашках.
– Хорошее место.
Ли слишком быстро поворачивается, делает руками неуместные движения.
– Не наше… мы снимаем… наше только это… наверху две квартиры. Общий сад. Это муниципалитет, так что…
Ли разливает чай, а Шар оглядывается. Нижняя губа выпячена, голова едва заметно кивает. Она напоминает агента по торговле недвижимостью. Теперь она подходит к Ли. На что тут смотреть? Мятая фланелевая рубашка в клетку, шорты – бывшие джинсы с неровно отрезанными штанинами, ноги в веснушках, босые – нелепая фигура, может, бездельница, которая может себе это позволить. Ли складывает руки на животе.
– Мило для муниципального дома. Много спален, и всякое такое?
Губа по-прежнему оттопырена. От этого она глотает звуки. С лицом Шар что-то не так, замечает Ли, ее смущает то, что она это заметила, и она отворачивается.
– Две. Вторая – просто коробка. Мы типа используем ее, как…
Шар тем временем начинает копать совсем в другую сторону; она медленнее Ли, но она теперь здесь, они здесь вместе. Она тычет пальцем в лицо Ли.
– Постойте… вы ходили в Брейтонскую?
Она, возбужденная, опускается на стул. Вероятно, что-то не так.
– Клянусь, когда вы говорили по телефону, я думала: я вас знаю, вы ходили в Брейтонскую!
Ли усаживается на стол и называет ей даты. Шар переполнена хронологией. Она хочет знать, помнит ли Ли, когда было затоплено научное крыло, помнит ли, как Джейк Фаулер сунул голову в тиски. По отношению к этим координатам, словно это даты высадки на Луну и смерти президентов, они определяют собственное время.
– На два года раньше вас, верно? Как, вы говорите, вас зовут?
Ли борется с крышкой коробки от печенья.
– Ли. Ханвэлл.
– Ли. Вы ходили в Брейтонскую. Встречаетесь еще с кем-нибудь?
Ли называет имена с их краткими биографиями. Шар ритмично постукивает пальцами по скатерти.
– Вы долго были замужем?
Настроение в глазах Шар изменилось, их заволокли тучи страдания.
– Слишком долго.
– Хотите, чтобы я кому-нибудь позвонила? Вашему мужу?
– Не… не… он там. Не видела его два года. Он злой. Буйный. Проблемный. Много проблем. В голове и вообще. Руку мне сломал, ключицу, колено, лицо мое гребаное разбил. По правде говоря…
Дальнейшее говорится слегка в сторону, со смешком, похожим на «ик», и неразборчиво.
– Насиловал меня, и все такое… это было безумие. А, ладно.
Шар отодвигает стул и идет к задней двери. Смотрит на сад, на засушенный желтый газон.
– Я так виновата.
– Это не ваша вина! Забудьте вы об этом.
Ощущение абсурда. Ли засовывает руки в карманы. Крышка чайника начинает подпрыгивать.
– Откровенно говоря, я бы солгала, если бы сказала, что это легко. Это было трудно. Но. Все позади, понимаете? Я жива. Трое детей! Младшей семь. Так что какая-то польза от этого была, вы меня понимаете?
Ли кивает на чайник.
– Дети есть?
– Нет. Только собака, Олив. А она сейчас у моей подружки Нат. Натали Блейк. Вообще-то, в школе она была Кейша. А теперь Натали Де Анджелис. Моих лет. У нее была здоровенная прическа афро…
Ли изображает атомный гриб у себя за головой. Шар хмурится.
– Да. Самодовольная. Кокосовый орех[2]. Много о себе думала.
На лице Шар появляется презрительное выражение. Ли говорит в него:
– У нее дети. Живет вон там, шикарное местечко, в парке. Теперь адвокат. Барристер. Какая между ними разница? Может, и никакой. У них двое детей. Дети любят Олив. Так собаку зовут – Олив.
Она просто произносит предложения, одно за другим, они не кончаются.
– Вообще-то, я беременна.
Шар прислоняется к стеклу двери. Закрывает один глаз, устремляет взгляд на живот Ли.
– Ой, это еще только начало. Самое. Вообще-то, я сама только сегодня утром узнала.
Вообще-то вообще-то вообще-то. Она воспринимает откровение спокойно.
– Мальчик?
– Нет, я говорю, так далеко я еще не зашла.
Ли сильно краснеет. Она говорит о деликатном, незаконченном предмете. О предмете, который она не собирается заканчивать.
– Ваш мужчина знает?
– Я делала тест сегодня утром. А потом пришли вы.
– Молитесь о девочке. Мальчики – сплошной ад.
Шар смотрит мрачным взглядом. На ее лице – сатанинская улыбка. Десна вокруг каждого зуба черна. Она подходит к Ли и прижимает ладони к ее животу.
– Дайте я потрогаю. Я разбираюсь. Как бы ни было рано. Подойдите сюда. Не бойтесь. Это как подарок. Мама у меня такая же была. Идите сюда.
Она берет Ли за руку, тащит ее вперед. Ли не противится. Шар возвращает руки на живот Ли.
– Девочка будет, точно. И еще Скорпион, бед не напасешься. Бегунья.
Ли смеется. Она чувствует, как тепло переходит с потных рук девицы на ее собственный влажный живот.
– Типа спортсменка?
– Не-а… которая убегает. Придется вам приглядывать за ней. Все время.
Руки Шар падают, скука снова заволакивает ее лицо, ребенок, уставший от игры неожиданно и окончательно. Ли видит, что мысли ее снова переворачиваются. Мозг этой девицы – настоящая лотерея. Помятые мысли вытаскиваются случайным образом. Она начинает говорить о разных вещах. Все вещи равны. Будь то Ли, или изнасилование, или скука, или инфаркт, или школа, или кто родил ребенка.
– Эта школа… такая была дрянь, но люди-то, люди, которые туда ходили… довольно многие из них потом преуспели, правда? Как Кальвин – помните Кальвина?
Ли разливает чай, энергично кивает. Она не помнит Кальвина.
– У него спортивный зал на Финчли-роуд.
Ли размешивает чай, жидкость, которую она никогда не пьет, в особенности в такую погоду. Она слишком сильно нажала на пакетик. Листики прорывают свои границы и разлетаются.
– Он им не руководит, он им владеет. Я иногда туда заглядываю. Никогда не думала, что малютка Кальвин сможет навести порядок у себя в котелке – он всегда ошивался с Джерменом, Луи и Майклом. Всегда находили приключения… я ни с кем из них не встречаюсь. Зачем мне эта драма? Иногда вижусь с Натаном Боглом. Встречалась с Томми и Джеймсом Хэвеном, но давно уже не видела. Некоторое время.
Шар продолжает говорить. Кухня наклоняется, и Ли, чтобы не упасть, упирается рукой о буфет.
– Извините, что?
Шар хмурится. Она говорит через окурок, торчащий из ее рта.
– Я спросила, могу я выпить этот чай?
Со стороны они были похожи на двух старых подруг зимним вечером, обхвативших кружки обеими ладонями. Дверь открыта, все окна открыты. Воздух застыл, не двигается. Ли берет ткань своей рубашки, отдирает ее от тела. Открывается форточка, внутрь проникает воздух. Пот, собравшийся в лужицы под обеими грудями, оставляет на материи позорный след.
