Мы не должны забывать, что история – это коллективная память народа. В определённом смысле живая история – это и есть сам народ. Человек, лишившийся памяти, перестаёт быть собой, перестаёт существовать как этот именно конкретный человек. Его можно заново воспитать, снабдить «протезом памяти», но это будет уже совсем другой человек, кстати – инвалид. Народ, лишившийся истории, перестаёт существовать как народ. А народ, снабжённый «протезом» внушённой ему «альтернативной истории», станет другим народом – и народом-инвалидом. В обоих случаях прежний и полноценный народ перестает существовать. Это означает, что информационная борьба, кто бы её ни вёл – это борьба против истории и это война на уничтожение народа.

Что заставило нас внимательно рассмотреть всё, что мы знаем о нашей истории, и постараться определить, что в ней самое важное. Чего мы не хотим лишиться ни при каких обстоятельствах. Мы погрузились в историю России для этого. Сначала мы делали это для себя, в интересах собственной профессиональной и общественной деятельности. Так что тут не было попытки написать или переписать историю. Это было попыткой осмыслить, чем является история нашей страны и нашего народа для нас самих, а значит – понять и своё собственное место в ней. Необходимо знать, кто мы такие, откуда и куда идём, каково наше лицо, личность. В противном случае ничего у нас не будет – ни имущества, ни земли-страны, ни самой жизни. Всё отберут чужие. Потому что только у личности, у того, кто твёрдо знает, кто он и как его звать, в принципе могут быть какие-то права.

Так создавалась эта книга. Надеемся, что её чтение окажется полезным и для вас, уважаемые читатели. В книге нет претензии на всеобъемлющий охват российской истории. Зато она опирается исключительно на твёрдо установленные исторической наукой факты. Русские существуют. Россия существует. Уничтожить или покорить её не удалось. Это самое большое государство мира. И так далее. Вместе с тем книга содержит плоды нашего личного размышления об истории. Поэтому мы постарались отойти от привычного формата исторических трудов, когда история «заканчивается» десятилетия тому назад. Чтобы понимание истории было полезно здесь и сейчас, оно должно охватывать и современность, которая тоже становится историей каждое мгновение.

Многое в этой книге – «всего лишь» прописная истина. Но истина как бы выбывшая из обязательного ежедневного употребления, подзабытая, сознательно замалчиваемая или грубо, до неузнаваемости искажаемая. Нужно помнить, что «все мы карлики, сидящие на шеях гигантов», как считал Исаак Ньютон. В отличие от естественных наук значение авторитетов в сфере идеологии сохраняется. Но со временем мы перестаём их понимать. Идеологическая традиция требует осмысления каждый раз при изменении исторических условий. Русская идеология предшествовала созданию русского государства. Русскими идеологами были государи и патриархи, русские святые и русские безбожники, летописцы и историки, поэты и учёные, политики и общественные деятели, коммунисты и беспартийные. Русская идеология связывалась и складывалась в замыслы и программы формирования русского государства – главного нашего достояния.

Возможен вопрос: кто «придумывал», замышлял русское государство? Какую роль в этом сыграла «интеллектуальная дискуссия» – Ивана IV Грозного с князем Курбским, Алексея Михайловича Тишайшего с патриархом Никоном, реформаторов обряда с Аввакумом, западников со славянофилами, либералов с патриотами? По нашему глубокому убеждению, именно русские государи (и их ближайшее окружение, непосредственно с ними связанное) – начиная со святого равноапостольного князя Владимира – и были главной интеллектуальной силой русской истории, обеспечивая её преемственность и концентрируя в себе весь предшествующий опыт.

Интеллигенция появилась на свет благодаря последовательным просветительским инициативам государей. Эта постоянная вторичность её происхождения, включая раннюю, церковную, интеллигенцию, а также явный дефицит мышления, то есть последовательного исторического анализа собственного опыта, культурной преемственности, склоняли ход дискуссии в русло оппозиции власти, по преимуществу – политической борьбы, а не участия в проектировании.

Даже и позднейшая советская интеллигенция – снова вторичная и созданная как бы на пустом месте в основной массе из неграмотного народа – и та страдала старым русским теократическим комплексом (теперь уже в варианте человекобожия), хотела от власти своего обязательного участия в принятии решений, навязывала себя в качестве совести, хотя сама оперировала в основном книжными знаниями вне контекста их создания и применения.

Идеология нуждается в серьёзном и критическом отношении к проектам и предсказаниям предшественников, ко всему, что доказало свою состоятельность, в обязательности выводов из уже знаемого нами. Идеология – это надёжная, детальная память о победах и поражениях, знание их причин и обстоятельств, понимание закономерного и случайного, подлинных мотивов людей. Идеология требует постоянного размышления с учётом новых данных и обстоятельств, а вовсе не формальной оценки и деления всего на свете на хорошее и плохое.

Идеология не может ограничиваться известным и авторитетным, иначе её ждёт судьба советской идеологии – извращение её сущности. Советской идеологии плохую службу сослужила её общеобязательность, попытка политической монополии большевиков/коммунистов превратить идеологию в светскую веру без Бога и догму. Идеолог же должен рисковать, самостоятельно рассуждая, поскольку эту работу за него никто не сделает. Он должен ставить проблемы, определяя, чего именно мы не знаем, на какие вопросы не имеем ответов, какие решения не имеют не только оснований, но и способов их нахождения. Идеолог работает в ситуации действия на границе знания и веры, и его дело – обеспечить деятеля всем доступным необходимым знанием, осознавая принципиальную недостаточность последнего, его спорность, неполноту. Идеология не избавляет действие от риска, но делает риск осознанным и максимально управляемым. Идеология есть практический разум, ум.

Русский «приват-доцент» традиционно не любит идеологии, как и проявлений ума вообще. «Приват-доцент» – в безопасности, он ничего не делает, ничем не рискует, пересказывая написанное другими, преподаёт, не задавая себе – и читаемым авторам – вопросов: зачем они это писали? Для кого? Где авторы лгут сознательно, а где добросовестно заблуждаются? Ведь разбираться в этом считается в преподавательской среде неуважительным и неприличным. А уж собственные теории им дороги как дети. Тем более нельзя задавать вопросы о том, зачем и для чего созданы эти теории. На них во многом построено социальное благополучие их авторов. Причём как в плане карьеры (формального признания заслуг), так и со стороны политической ориентации.

В отличие от современного «приват-доцента», идеолог осваивает и продолжает основную научную традицию – сомневаться. И всегда готов заново построить теорию конкретного действия в конкретной ситуации, опирающуюся на передачу и понимание опыта предшественников, а только такие теории и эффективны.

Преподавание гуманитарных дисциплин только тогда станет осмысленным и полезным, когда оно будет осознано, отредактировано и подано как честное и открытое идеологическое обеспечение человеческой деятельности. Идеология в первую очередь призвана обеспечивать политику и войну – и всякую социальную стратегию вообще. Но она также нужна при любом смелом индивидуальном человеческом начинании. Именно идеология и размышление о ней дают индивиду силу противостоять конформизму общества, дают шанс на успешное личное действие.