За изгородью, в густой тени навеса из ржавых листов железа их ожидает удивительное зрелище. На шестах натянуто полотно, вокруг расставлены банки и ведерка с краской. В глаза бросается громадная оранжевая клизма. Рядом прогуливается молодой человек, рыжие волосы дыбом, на ногах здоровенные альпинистские ботинки на босу ногу, выпуклый животик украшает наборной поясок из разноцветных стекляшек и бижутерии, спереди странный черный валик. Больше на молодом человеке ничего нет. Полотно размером два на полтора покрыто странными узорами. Очень похоже, как если бы по холсту проползала большая крыса, страдающая сильным поносом, только вместо фекалий были бы краски. Полтора десятка зрителей, затаив дыхание, разглядывают полотно. Молодой человек ходит туда-сюда, хмурится, шевелит губами, глаза время от времени закатываются под узкий лобик. Розовые ягодицы задорно встряхиваются, словно полные щечки девчушки-хохотушки. Рядом стоит в свободной позе остриженная налысо девица в накинутой на плечи пятнистой шкуре, плотоядно посматривает на голого. Мутный взгляд скользит по замысловатым линиям на холсте, возвращается на ягодицы голого чудака, потом на волосатый передок, где болтается пенис, словно труп на виселице.

  Хождения прекращаются. Молодой человек подбегает к банкам, девица напрягается. Указательный палец с длинным нечистым ногтем тычет сначала на клизму, потом на краски. Девица молча записывает в блокнот, потом хватается за клизму. Длинный и толстый, как школьная указка, пластиковый наконечник поочередно ныряет в банки, резиновая груша наполняется вонючей краской разного цвета. Тем временем голый поднимает пояс повыше, к груди, расставляет ноги и слегка наклоняется. Лысая девица направляется к нему. У Павла перехватывает дыхание, по спине бежит холодок нехорошего предчувствия. Барышня в пятнистой шкуре подходит, наконечник клизмы опускается параллельно земле. С конца капает бурая жидкость. Молодой человек кивает и пластиковый стержень тотчас оказывается в заднем проходе. Девица радостно давит резиновую грушу, зрители вздыхают так это завистливо, все вместе, Павел едва не хватается за сердце. У Ледатра подгибаются колени, лицо белеет, правая рука безуспешно шарит у бедра в поисках пистолета.

  Лицо у молодого человека из тревожного становится радостно-удивленным, словно снизошло благословение богов, рыжие бровки поднимаются, глаза раскрываются, как васильки навстречу солнцу. Девица извлекает наконечник, озабоченно осматривает со всех сторон. Голый опускает пояс с валиком, семенит к холсту. Не доходя около метра, поворачивается. На краткое мгновение замирает многозначительно, дабы присутствующие смогли оценить важность момента, затем обхватывает живот, крепко прижимает валик и резко наклоняется. Выпяченный зад колеблется вправо-влево, словно радарная антенна. Узкая струя пестрой жидкости с характерным треском выплескивается из заднего прохода, полотно покрывается пятнами краски, что расплываются, смешиваются друг с другом. Холст уже заляпан краской, поверх старых пятен ложатся новые, заливают оставшиеся чистые места. Избыток краски сливается на землю. Несколько капель попадают на зрителей в первом ряду, раздается счастливый смех, шуточки, веселые возгласы.

  - Налетай, торопись, покупай живопись ... Зашибись! - бормочет Павел. Встряхивает головой, подозрительно осматривает одежду, словно капли краски могли попасть и на него. У Ледатра беззвучно шевелятся губы, едва слышно доносится:

  - ... твою мать! ...

  А в это время художник, извергнувший - в буквальном смысле - свое вдохновение на холст, пятится к зрителям. Взгляд строг, глаза замирают на недостатках, но они незначительны и осмотр продолжается дальше. В целом творение удовлетворяет. Замирает в позе творца на прогулке в момент внезапного озарения, нижняя губа выпячивается, взгляд останавливается, глаза сходятся на переносице. По голым ногам медленно ползут тоненькие ручейки краски, застывают хрупкой корочкой. Зрители благоговейно стихают, все замирает, даже пенис творца застывает в почтительном поклоне.

  - А я думал, откуда берутся шедевры абстракционизма? Или импрессионизма, как правильно-то? Вот то, что не кубизм, точно! - произнес Павел, ни к кому не обращаясь. Но Ледатр услышал.

  - Долбое...зм, вот что это! - прошипел он сквозь зубы. - Всех под нож!

  - Да ладно вам, Римский. Они ж не грабят, не убивают. Ну, видят не так окружающий мир, изображают ... э-э ... нетрадиционным способом. И что? Не нравится, не смотрите. Да и вредно так вот, наверно. Бр-рр, просто мороз по коже!

  Ледатр идет молча, почти бежит. Видно, что ему хочется ответить, но он сдерживает себя. Павлу от увиденного почему-то стало весело. С улыбкой спрашивает:

  - Куда идем мы с Пятачком? В смысле, к кому, господин Римский?

  - Есть тут один отвратный тип, любитель нестандартных удовольствий и поклонник Фридриха Великого. По сути, обычный бандит, но в его шайке дисциплина строже, чем в армии. Даже шагистикой занимаются, хотя не могу сказать точно. Обычно работает на материке, ну, там, на окраине Европы. Здесь отдыхает, ловит мутантов на продажу. Любитель острых ощущений, требует беспрекословного подчинения, но платит за это по-царски. У него самая боеспособная банда. Зовут его Солидус. Кликуха, сами понимаете.

  - Странная кличка. Тоже аббревиатура?

  - Нет. Он любитель и знаток римской истории, даже может говорить на латыни. Хотя последнему я не верю - мертвый язык, на нем никто не разговаривает, так что проверить грамматические ошибки и произношение невозможно. Очень любит вставлять в разговор крылатые фразы на латыни. Кстати, его любимое выражение: a verbis ad verbera - от слов к побоям. А кличка переводится как золотой, основательный, плотный и так далее, у этого слова несколько значений.

  - Как он внешне?

  - Соответствует прозвищу. Рост под два метра, плечи полтора, кулаки как пивные кружки, весь покрыт мускулами, ни капли жира. Все свободное время проводит в тренажерном зале, анаболики глотает стаканами, тестостерон и еще чего-то там колет лошадиными дозами. Из-за неумеренного потребления фармацевтики чуток крыша съехала, очень агрессивен. Любит щеголять полуодетым, покрасоваться, нарцисс несчастный!

  Павел останавливается, удивленно смотрит на раздраженного Ледатра.

  - Так чего мы идем к такому уроду?

  - Ну ... понимаете, Павел Андреевич, - замялся Ледатр. - Он, вообще-то, не такой уж и псих. Люди ему преданы, он не жалеет денег для них. Строг, но по своему справедлив и вообще... Короче, лучше его союзника не найти.

  В голосе Римского сквозило явное нежелание объясняться подробнее. Видно, что он вынужден идти к этому загадочному Солидусу только под давлением обстоятельств.