Эту книгу я написал в январе-феврале 2014 года. Предлагал её нескольким издательствам, но всюду получил отказ. Один издатель сослался на то, что Быков – его школьный приятель, другой вроде бы ходил вместе с Быковым «на Болотную и на Сахарова», третий не хотел рекламировать «чужого» автора, а четвёртый не считал возможным подвергать сомнению достоинства популярного писателя. Впрочем, директор одного издательства всё же решил напечатать эту книгу, однако вскоре был уволен – не исключено, что оказался слишком уж настойчив в своём намерении. Только Джэфф Безос не возражал против размещения книги на своём интернет-ресурсе amazon.com, однако недолго музыка играла – осенью 2018 года он начал вытеснять русскоязычных авторов с Амазона, а чуть позже, под надуманным предлогом, мне запретили публиковаться даже на английском языке.

Так стоило ли преставлять эту книгу на суть читателя? Конечно, рановато записывать героя этой книги в классики, не та это ещё величина, чтобы посвящать ей многостраничный труд. Однако Быков и в самом деле феномен, достойный прижизненного анализа его биографии, мировосприятия и психологии. Наверняка опыт его восхождения к вершинам популярности будет полезен для тех, кто решил пойти его путём.

Но вот незадача, в 2015 году расставшись с надеждой на публикацию этой книги, я несколько отрывков из неё вставил в исследование под названием «Писатели и стукачи». Поэтому заранее приношу извинения читателям за цитирование самого себя – так уж сложились обстоятельства.

Предупреждая возможное недоумение читателей, сразу поясню: ДБ – это не что иное, как Дмитрий Быков, так он иногда подписывается [1]. Впрочем, есть и другое определение, которое мне больше по душе. ДБ – это «двойники Быкова», о них и пойдёт здесь речь. Но прежде, чем начать повествование, попробую объяснить, почему, работая над книгой, не обратился за помощью и советом к самому объекту моего исследования. А дело в том, что Дмитрий Львович когда-то так сказал, оправдывая своё увлечение Борисом Пастернаком и Булатом Окуджавой [2]:

«Я вообще против того, чтобы писать книги о людях, с которыми ты лично знаком».

Ну вот и я подумал, что личное знакомство может навредить при написании этой книги. Так что, если где-нибудь напутал, не согласовав какие-то детали с Быковым, не судите строго – тут превалировало желание следовать законам логики, избавившись от влияния незаурядной личности на собственные умозаключения.

Собственно говоря, желание написать книгу о Быкове появилось у меня после того, как прочитал его признание, содержащее намёк на некую тайну, что особенно привлекательно для дотошного биографа [3]:

«Про меня никто ничего не знает: я сделал всё возможное, чтобы загородиться текстами. Вот про них и говорят – а также про школу, телевидение, "Поэта и гражданина" и пр. Что там за ними – это уж моё дело, и осведомлены об этом десяток ближайших друзей, одна женщина и, как ни странно, пять-шесть любимых учеников».

В своё время огорчение Алексея Варламова по поводу того, что вряд ли удастся разгадать загадку К., побудило меня разобраться с этой тайной, в результате чего была написан «Дом Маргариты» и ещё несколько книг, которые я посвятил жизни и творчеству Булгакова. Так и теперь, загадочный, мало кому понятный Дмитрий Быков – это ли не источник вдохновения для психоаналитика?

Думаю, никто не станет отрицать, что Дмитрий Львович Быков – талантливый журналист. А кроме этого – профессор, школьный учитель, лектор по распространению культурных знаний, обладающий уникальным красноречием, чтец-декламатор, составитель биографий, поэт, автор сатирических стихов, а ещё прозаик-романист, политик, политолог, драматург, фельетонист, литературный критик, великолепный эрудит, и даже, как ни странно это прозвучит, Дмитрий Львович вполне успешно делает свой бизнес. К его услугам – газеты, издательства, журналы, дома культуры и концертные залы, радиоэфир и интернет, а до недавнего времени даже телевидение. Как же он тянет этот воз? Не много ли на одного? Тут явно что-то запредельное! Пожалуй, даже великий Леонардо не обладал столькими талантами. Даже быстроногий Фигаро не сумел бы обслужить такое количество господ, если этим словом обозначить всех работодателей.

Что ж, придётся в этом разбираться, однако проблема в том, что объять Быкова совершенно невозможно – напрасный труд! Не потому что он такой большой – тут можно было бы скооперироваться и обхватить его с кем-нибудь на пару, как двухсотлетний дуб в парке под моим окном. А вот рискнёт ли кто-то проанализировать всё творчество Дмитрия Львовича, что называется, от корки и до корки – это вряд ли. Тут требуется гигант мысли – лучше всего, если нобелевский лауреат, – да и тот когда-нибудь поймёт, что явно переоценил свои возможности. Уж лучше бы пожалел себя и нанял бригаду дипломированных критиков. Да без толку, ребята, даже не пытайтесь!

Единственное объяснение столь необычной плодовитости Быкова в том, что он на самом деле не один – их много, этих Быковых. Здесь тот самый случай, когда происходит раздвоение – личность делится, потом двойники-осколки делятся ещё. И вот каждый маленький осколочек большого Быкова вкалывает на выделенном ему участке поля, выращивает свой урожай, ну а затем всё складывается на одну телегу. И вот представьте своеобразную ярмарку чудес, где всё, от мешка картошки до буханки хлеба и кулёчка семечек имеет фирменную этикетку, штамп, гарантирующий качество – это всеми узнаваемая надпись: «Дмитрий Быков». А несколько оголодавшие от недостатка культурного продукта граждане поражаются объёмом содеянного Быковым, и я, как уже сказано, удивляюсь вместе с ними.

Сам Быков не решается признать реальность подобного деления, и на вопрос: «Един ли "образ автора", стоящий за тем, что вы делаете в поэзии, в прозе, в журналистике, – или всё же это разные образы автора?» отвечает уклончиво: «По-моему, един, но у этого автора бывают разные настроения» [4]. Конечно, разные настроения могут быть свойственны и одному единственному «образу», но вот когда их возникает множество, одними перепадами настроения ничего не объяснить.

Кстати, чуть не забыл вам рассказать, откуда взялось название этой главы – навеяно оно рассказом Эрскина Колдуэлла. Там речь идёт о шведах, засильем которых герой рассказа крайне недоволен. О Быковых ничего такого не могу сказать – я просто констатирую факт, приятен он кому-то или неприятен. Однако слышу пока ещё не заданный в реальности вопрос: «А кто ты такой, чтобы обо мне, то есть о нас, писать? Как посмел? Кто дал тебе право копаться в личной жизни и анализировать причины творческих успехов и редких неудач?» Да, господи ты боже мой, нет у меня желания копаться, тем более кого-то унизить или оболгать! И что плохого в том, что я хочу понять: кто вы такой, Дмитрий Львович Быков?

Только не подумайте, что я пытаюсь возражать – с Дмитрием Быковым совершенно бесполезно спорить. Понятно, что он любого переговорит, даже самого себя, если поставят перед ним подобную задачу. Именно поэтому из нескончаемой череды интервью Быкова и бесед с ним в радиоэфире можно много интересного узнать. Ну вот, скажем, утверждает он одно, ну а затем чуть ли не совсем противоположное. То ли спорит сам с собой, то ли не уверен в сказанном, то ли это наглядный пример очередного раздвоения его личности. Как я уже отметил, этим можно объяснить творческую плодовитость Быкова. Нет ничего странного, когда один работает за двоих, но вот когда сразу целая команда разнообразных «я» работает на одного – это и в самом деле потрясает! Быков-журналист, Быков-писатель, Быков-поэт… ну и так далее.

Быков-писатель свою плодовитость объяснял довольно просто [5]:

«Писание – просто моя форма думания. Бывает артикуляционное мышление, когда человек думает в процессе речи. Кто-то лучше соображает во время еды, кто-то – во время любви. Я думаю, когда пишу. Поэтому я стараюсь писать больше – в это время я думаю о вещах конкретных и важных».