Неприятное ощущение, что над головой что-то висит, заставило меня открыть глаза. Надо мной возвышался Александр Наумович, его глупое усатое лицо в полумраке гостиной казалось смешным и страшным одновременно. Он пребывал в поисках внутреннего сосредоточения, свойственном всем пьяным людям, которые стараются удержаться на ногах.
- Что вы здесь делаете? - я села, поджав ноги и натянув зебр до подбородка. И не дождавшись ответа, предположила привычное:
- Пристаете ко мне?
- Да ладно, - сказал он грубо и без приглашения рухнул на диван, отдавив мне ноги.
- А где коньяк? Пролился? - зловеще осведомилась я. - Стопка на мне стояла.
- А ты не устала еще всех строить и допросы устраивать? - Александр Наумович перешел на "ты" и, развивая события, потянул ковер с зебрами на себя.
Приятельница ошиблась: он не полез целоваться, а начал с противоположного моего конца, заключив в объятия пятки.
- Вы бы хоть предварили свои действия словами, - возмутилась я, выставляя локоть. - А еще называетесь служитель муз.
- Когда молчишь, ты мне гораздо больше нравишься, - бормотал он, пытаясь набросить ковер мне на голову.
Спихнуть ночного визитера с дивана оказалось делом нелегким, тем более что сила его страсти ощущалась через толщину бухарского ковра, а я боялась поднять шум.
Меня спас Левка, который возник в дверях и щелкнул выключателем.
- Что случилось? - спросил он, сощурившись на свету. - Что за возня?
Он был в трусах до колен, на груди его болталась камера.
- Прощаетесь, что ли? - зевнул он. - Давайте щелкну вас на память. Рядом сядьте.
- Ближе не подвинусь, - хмыкнула я, наблюдая, как Александр Наумович маскирует ковром признаки неравнодушия к моей особе.
- Настька, улыбнись, - призвал Левка. - Что как не живая-то?
- Я эту фотку все равно выброшу, - хмуро сказала я. - Потому что я там получусь как крокодил.
- Через месяц у нас фотовернисаж "Африка далекая и близкая", будем выставлять, - хохотнул Александр Наумович. - Подпись: "Зебры и крокодил".
- На метро не опоздайте, - огрызнулась я.
Визит Александра Наумовича перебил мне сон. Я долго ворочалась, глядя в потолок, потом встала, завернулась в ковер и пошла на кухню.
Левка спал, уронив голову в мойку, где громоздилась гора тарелок. Подружку я нашла спящей в постели, вокруг нее на подушке были разбросаны гроздья сирени. Она настолько напоминала мертвую панночку из "Вия", что я похолодела и тронула ее за плечо. Приятельница вздрогнула и открыла глаза.
- Что это у тебя, сирень везде? - прерывающимся от страха голосом спросила я. - Зачем?
- Да это все Левка виноват, - зашептала приятельница. - Цветы покупает, а ставить некуда. Сколько раз прошу купить вазу. Коньяк недопили, не выливать же! В доме даже банки нет! Куда я сирень поставлю?
- А в кровать зачем положила? - не поняла я.
- Понюхать взяла, - объяснила приятельница. - И задремала. А Левка где?
- На кухне спит.
Она сгребла в охапку мятую сирень.
- Ты его любишь? - грустно спросила я.
- Левка очень талантливый, - поморщилась приятельница. - Честное слово.
Комод и туалетный столик в их спальне были заставлены фотографиями изможденной женщины с четко очерченными морщинами, складками на носу, темными кругами под глазами и ненавистью во взгляде. Никто на свете, ни злейшая подруга, ни родная мать, никогда и ни за что не признали бы в этой старухе мою цветущую приятельницу с ямочками на щеках.
- Да, он гений, - эхом отозвалась я.
