Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Береги себя. Мы с Галей принимаем все меры предосторожности, – если бомбежка, спускаемся вниз, в бомбоубежище, так все делают. Иногда спим там – конечно не раздеваясь… Саша, Оля и тетя Саша (Долинские) плохо питаются, и им плохо. Тетя очень плоха, не слышит и плохо видит, с ней тяжело во время тревоги. Она просит меня не оставлять ее, а я сама боюсь медлить, и ее жаль.

Галя просит прислать ей твою фотокарточку. Она не учится, школы закрыты. Борис (Борис Савич, младший сын Евгении Трофимовны) без работы, болеет.

Не беспокойся, еще раз прошу тебя, радио не слушай лучше, а то только расстроишься, послушав его. Если долго писем нет, значит – холодно, писать не могу.

Целую тебя крепко. Твоя мама»

(из письма Евгении Трофимовны Савич своей дочери Тамаре Михайловне Наумовой в г. Павлодар, в ссылку).
* * *

…Снаряд, угодивший в соседний дом, выбил стекла в окнах. Соседи с нижнего этажа, Исуповы, взяли бабушку с внучкой к себе. Мария Никитична работала судомойкой в госпитале, который располагался недалеко от Невского, в бывшем Пажеском корпусе. Сутками она мыла котлы, в которых варили овсянку для раненых. Когда каша пригорала, то она соскабливала обгорелки. Завернув их в тряпку, прятала за пазуху и приносила домой. Их-то и ели Евгения Трофимовна с Галей. Что-то выменивали, потом уже ничего не осталось.

«Дорогая моя Тамарочка! Сейчас я нахожусь в квартире Марии Никитичны Исуповой, они нас приютили на время холода, т. к. у меня дрова растащили и окна выбиты. Дома жить совсем нельзя, спасибо добрым людям Исуповым, мы пользуемся их теплом, и они Галю подкармливают немного, иначе было бы очень худо, у меня уже ноги и руки плохо работают, не знаю, доживу ли до лета. Очень теперь жалею, что не послушалась тебя и не поехала к тебе.

Тетя Саша (Долинская) умерла. 5 января ее хоронили. Борис (Савич), вероятно, где-то пропал, что-то не приходит, вероятно, тоже скапустился, он все время хворал.

Целую крепко, твоя мама».

На обороте листа – приписка: «Дорогая мама! Я жива и здорова. Целую тебя. Галя. Пришли посылку».

…Борис встал на пороге. Ржавое пальто, шея до глаз замотана серым трикотажным шарфом. Треух завязан под подбородком.

– Мама, – сказал он, не заходя в комнату, – отдай мне папины золотые часы.

– Боря, ты все равно не донесешь, потеряешь по дороге, а мне Галю кормить.

– Мама, – произнес он тускло, – посмотри на меня. Я умираю.

Евгения Трофимовна приподняла край матраса, вытащила, звякнув пружиной, бумажный сверток и протянула Борису:

– Возьми.

Он сжал посиневшими пальцами круглый бумажный комок, сунул руку в карман и крепко прижал к телу.

– Галя, – попросил он, не поворачивая к ней головы, – сходи, пожалуйста, наверх, в мою комнату, посмотри, вдруг в письменном столе завалялась папироска.

– Дядя Боря, там одни покойники, я боюсь через них переступать!

– Галя, ты ведь всегда меня любила… И я тебя любил.

Лицо сморщилось, затряслось. Борис заплакал. Повернулся к ним сгорбленной спиной и пошел вниз, по ступенькам, ведущим к черному дверному провалу. Девочка скулила, скрючившись на стуле, а мать стояла, прижавшись лбом к перечеркнутому крест-накрест стеклу.

Борис брел по желтому снегу, шаркая опухшими ногами. У Театральной остановился. Прислонился к стенке дома с ледяными подтеками, медленно сполз, сначала на колени, потом повалился на бок и лежал тихо, как заснувший ребенок; перед его незакрытыми глазами еще несколько секунд стояла белая громада Мариинки, как заиндевелый корабль, который уносил его туда, где смерти нет…

Евгения Трофимовна знала, что у нее последняя степень дистрофии. Она взяла Галю за руку и повела в детский распределитель на Покровке. Там ребенка принять отказались: брали только тех, у кого умерли все. Евгения Трофимовна достала оставшиеся от Тамариного перевода деньги и потащилась на барахолку, что стихийно образовалась на трамвайных путях между консерваторией и Мариинским театром. Купила какую-то детскую одежонку: пальтишко, ботики, серую заячью шапку, снятые, видно, с уже умершего ребенка. Пришла домой, собрала тючок и написала на нем химическим карандашом: «Детдом № 84». Завернула конверты с надписанным адресом маминой ссылки.

– Скажешь, что у тебя больше никого нет.

Бабушка сняла с шеи образок с Божией Матерью и надела на Галю.

– Никогда не снимай. Ложась спать, перекрестись и прочитай про себя «Отче наш».

Галя спускалась по парадной лестнице к разбитому дверному проему. Бабушка стояла на площадке, держась за перила, серое лицо, запавшие щеки, шапка из вылезшего «обезьяньего» меха. Девочка шла, оборачивалась и махала, махала рукой…

В середине апреля, когда ладожский лед начал таять, оставшихся в живых детдомовцев отправили из Ленинграда по Дороге жизни. Сверху на детей набросали тюфяки, чтобы хотя бы так обезопасить их от осколков. Под колесами грузовиков хлюпала талая вода. Ближе к берегу пришлось идти пешком по колено в морозной жиже: лед мог не выдержать тяжести груженых машин.

На Большой земле подкормили и пересадили в поезд, составленный из вагонов для скота. Путь лежал в Краснодарский край, в станицу Лабинскую. Галя сидела на нарах в костюме Красной Шапочки, который бабушка сшила для школьной елки, единственной налезшей одежонке: черный жилет, полосатая юбочка и чепчик с завязками.

У одной девочки оказался с собой резиновый мячик. Его разрезали и в половинки набирали воду.

«Дорогая мамочка! Я эвакуировалась с детдомом на Северный Кавказ. Когда я туда приеду, дам телеграмму. Бабушка боялась, что не доедет, и не поехала. Когда я тебя увижу, то все расскажу.

В Вологде нас поведут в баню и пропустят через изолятор. Едем в теплушках, на одних нарах 12 человек. Пишу неразборчиво, потому что поезд едет и все трясется.

Очень спешу: ночью будем в Вологде, а мне надо написать еще бабушке, она, наверно, беспокоится. Попроси, чтобы тебя отпустили за мной. Целую тебя крепко».

Приписка по самому краю листа: «Телеграфируй бабушке, что я в Вологде – у меня больше нету конвертов».

До станицы Лабинской добрались к июню.

В феврале в Ленинграде умерла Евгения Трофимовна Савич. Ей было 59 лет.

КАРТОЧКА ЭВАКУИРОВАННОГО

(Информация с сайта http: //evacuation.spbarchives.ru)

ФИО Наумова Галина Владимировна

Дата рождения 14/04/1930

Дата эвакуации 10/04/1942

Адрес ул. Декабристов, дом 62/64, Кв. 109

Наименование учреждения детский дом № 84

Место эвакуации Краснодарский край, станица Лабинская

Глава 2. Дом-сказка

…Русалка сидела на ветвях, подвернув хвостик. Лилии вились по гранитным глыбам, а птица феникс, распластав каменные крылья, стерегла вход в сказку. Дом-сказку. Башенки, витые причудливые балконы, майолики врубелевского письма – роскошный, как театральная декорация, дом красовался на углу Английского проспекта и Офицерской. Не каждый театр мог похвалиться и такой труппой, которая населяла здание, построенное «обезумевшим от холода итальянцем», – из его парадных выпархивали ученицы балетной школы, у окна за роялем священнодействовал Мравинский, а в зале с голландскими печками умирал лебедь: Анна Павлова с Михаилом Фокиным репетировали Сен-Санса.

Улетел лебедь, встал за пульт Мариинского оркестра пианист, разметало юных красавиц в атласных туфельках на пуантах… Английский проспект переименовали в Маклина, а Офицерскую – в Декабристов. Дом пока держался, храня облупившиеся майолики и волшебство, манил русалочьими глазами и запахом, соблазнительным запахом, от которого кружились головы у неизбалованных ребятишек Коломны. В подвале дома-сказки располагался кондитерский цех. За его окнами феи в белых колпаках, выжимая из тюбиков кремовую струйку, рисовали на тортах розы. Побросав сумочки, дети висели на ограде, провожая глазами противни с плотными рядами сахарных трубочек, политых шоколадом эклеров и песочных корзиночек…

2
{"b":"682010","o":1}